в людей, тем более, эти в общем-то еще не причинили ему зла и не вызывали
никаких чувств, кроме проявления осторожности. Вдруг они вообще не имеют
отношения к погоне, какие-нибудь егеря, лесники, охотники...
Пятясь задом, Герман отступал, пока не уткнулся спиной в дерево. Люди у
костра уже стояли с карабинами в руках, водили стволами в разные стороны и,
кажется, опасались окружающего ночного пространства больше, чем он. Кто-то
из них дал команду, и в воздух ударил нестройный залп. Под шумок Шабанов
отскочил еще дальше, и пока встревоженное эхо гремело в горах, ушел метров
на сорок, и потом, перескочив ручей, круто взял в гору, теперь строго на
юго-запад. И на бегу сообразил, что если и дальше так пойдет, то получится,
его станут гонять по кругу, не давая вырваться из некоего пространства,
центром которого является точка приземления.
До рассвета он одолел километров семь, почувствовал усталость и тяжкий
огонь в правой части головы, на сей раз не помогла даже таблетка "Виры".
Она притушила боль всего часа на полтора, после чего даже азарт бега и
опасность оказаться в чьих-то руках уже не стимулировала, не поднимала
общего энергичного тонуса. Мало того, Шабанов почувствовал, как начинает
рвать правое глазное яблоко и зрение становится странным, непривычным -
каждый глаз видит отдельно и такая несовместимость полностью искажает мир.
Он стал натыкаться на деревья, запинаться о камни и валежины, когда обычно
легко перескакивал их, и после того, как трижды, раз за разом, упал в
общем-то на ровном месте, замедлил шаг и начал двигаться осторожно.
Третий день нескончаемого движения оказался самым трудным еще и потому, что
сохраняя направление, он бежал с горы на гору, пересекая гряды под
девяносто градусов. После нескольких долгих тягунов, забравшись на
очередной лесистый отрог, Шабанов повалился на землю, чтобы перевести дух,
и в это время увидел внизу открытое пространство - неширокую долину, где на
свежей, молодой зелени паслись четыре черно-пестрых коровы и до десятка
овец. Картина среди нежилых, диких гор была настолько неожиданной, что
вначале почудилось, это призрак, сон, спровоцированный промедолом в смеси с
допингом. Боясь стряхнуть видение, Герман встал и, словно завороженный,
пошел вниз. Долина между гор была не то, что цветущей - повсюду преобладала
прошлогодняя бурая трава, в том числе и чертополох, однако у широко
разлившейся речки он увидел два высоких, под мшистыми и явно китайскими
крышами, но по-русски срубленных дома и черный квадрат недавно вытаявшего
из-под снега влажного огорода. Незатейливый этот вид показался Шабанову
радостным, долгожданным, словно он после долгих скитаний наконец-то
очутился в родных местах на реке Пожне. Единственное, что портило
впечатление и чувства - стучащая боль в ухе, тревожащая мозги, и
"двухствольное" зрение, отчего он видел два совершенно одинаковых дома и
две параллельных реки.
Он спустился до опушки леса и, спрятавшись там, сунул в рот очередную
таблетку "Виры". Это было признаком одичания - Герман явственно ощутил
боязнь выйти к человеческому жилью в дневное время, и понимая это, он сидел
в зарослях шиповника, боролся с собой, будучи уверенным, что все равно не
тронется с места, пока не стемнеет. Иногда теплый ветерок наносил его запах
на пасущихся коров, и те вскидывали головы с настороженными, ушами, словно
чуяли зверя. Прошел час, другой, третий - из дома никто не появлялся, а
вместе с вечерним светом, озарившим уютную, благодатную долину, и
одновременным воздействием допинга, Шабанов ощутил некоторое облегчение,
раздвоенное зрение кое-как собралось в одно и стало ясно, что изба с
крышей, как у китайской фанзы. В половине восьмого из дома вышла раскосая,
черноволосая девочка лет десяти, взяла хворостину и погнала скот ко двору.
Он вспомнил, что девочкам-китаянкам специальными деревянными башмаками
уродуют ступни ног, оставляют их детскими и они ходят так, что ветром
качает - у этой, кажется, все было в порядке, носилась за овцами по выгону
и лишь пятки сверкали.
Через полчаса наконец-то появились взрослые, приплыли откуда-то, потому как
мужчина принес лодочный мотор. С ним прибежала и развалилась на крыльце
толстая черная собака, и чуть позже пришли женщина и мальчик лет восьми.
Лиц из-за сумерек уже не рассмотреть, но показалось, у хозяина хутора
борода и волосы рыжеватые. Шабанов рассчитывал дождаться полной темноты,
успокаивая себя тем, что, если здесь засада, ночью легче скрыться, но
отсидеться не удалось - выдал пес. Вероятно, напахнуло ветерком, и он
почуял, вскинулся, залаял с крыльца, затем помчался прямо к Герману. Из
дома никто не выбегал, в лесу висела полная тишина, ни переполоха, ни
тревоги, хотя собака со злобным лаем закружила от него в двух метрах,
счесывая с себя шиповником линялую шерсть. Будь тут засада, уже бы летели
со всех сторон...
- Заткнись! - сказал Шабанов. - Чего орешь?
Пес на секунду закрыл рот, насторожил уши, и тут Герман разглядел его
породу - чау-чау! В собаках он особенно не разбирался, однако этих лохматых
увальней знал отлично: у начальника штаба в Подмосковье был точно такой же
экземпляр, разве что молчаливый и совсем не злой. Ходил с хозяином на
работу и с работы, летом страдал от жары, а все окружающие - круглый год от
бесконечных рассказов влюбленного в свою псину хозяина. Шабанов знал об
этой твари если не все, то почти все...
Родина чау-чау - Тибет, где ее использовали в качестве охотничьей, ездовой
и сторожевой.
Откуда взяться чистопородной тибетской собаке в такой безлюдной
глухомани?...
Прошло минут пять - пес лаял ничуть не ослабляя азарта, но хозяин даже на
крыльцо не вышел. Через некоторое время там появился мальчишка, постоял,
пописал и невозмутимо удалился, а скоро появилась женщина с подойником и
преспокойно направилась в хлев, куда девочка загнала коров.
Это было хуже, чем засада, не известно, что ждать. Или они привыкли тут,
что чау-чау по вечерам на кого-то лает в лесу, или настолько самоуверенны и
спокойны, что им все до фонаря. А ну как действительно выйдет тигр или
медведь? Может, тут тибетские монахи живут? Их вроде как с детства
натаскивают быть невозмутимыми, что бы не происходило...
Хозяйка появилась из коровника с полным подойником и, даже не оглянувшись,
понесла его в дом: Шабанову вдруг захотелось парного молока, вкус которого
он помнил с детства. Сейчас бы взять полную солдатскую кружку и выпить
залпом! По вечерам они с сестрой всегда ждали, когда матушка подоит корову,
и сидели наготове со своими посудинами, уже накрытыми кусочком марли...
Тем временем девочка растопила летнюю печь под навесом и загремела посудой,
а хозяин с мальчиком принялись развешивать по забору мокрые сети. И все
делалось на этом хуторе молча, без единого слова, будто глухонемые тут
жили! Подспудно Шабанов все время прислушивался, хотя из-за сверлящей боли
в ухе звуки воспринимались искаженными, как эхо в пустой бочке. Только
собачий лай, гремевший рядом, слышался отчетливо, да вся беда, псы в Китае,
России или на Тибете брехали на одном языке. Лесная семейка эта, прямо
сказать, выглядела странно и не внушала доверия. Мало того, когда сумерки
сгустились, в доме и на улице внезапно вспыхнул электрический свет,
показавшийся особенно Ярким, даже слепящим.
Но вокруг на добрую сотню километров ни столбов, ни проводов! И не слыхать,
чтобы работал движок электростанции...
Этот не сопоставимый знак цивилизации окончательно сбил охоту выйти к
хуторянам, по крайней мере, сейчас: очень уж похоже на ловушку, куда его
три дня словно подталкивали. Коль начата облава на "Принцессу", то
охотники, должно быть, знают, что девица эта с величайшим гонором и просто
так в руки не дастся; заполучить ее можно лишь хитростью, усыпив
бдительность нынешнего владельца чем-нибудь в виде кружки парного молока и
уютной постелью в теплом доме. И потому не реагируют на собачий лай, зная,
что клиент явился к западне и теперь его надо заманить приманкой, например,
домашним очагом, электрическим светом, чтоб сам пришел. Инструкций, как
действовать в подобном случае, Заховай не дал, верно, не рассчитывал на
такую ситуацию, однако Шабанов сам мог принимать решение в зависимости от
опасности, грозящей "Принцессе": сразу рвануть кольцо и лишить ее жизни,
или выбрать промежуточный вариант - зарыть в землю, утопить в воде, чтоб
впоследствии можно было достать. Конечно, если тут засада, не плохо бы
поморочить охотникам головы, спрятать изделие, выйти на хутор, попить
молочка, выспаться, не исключено, и ухо полечить. И посмотреть, что станут
делать, по-каковски заговорят, начнут ли интересоваться содержимым
"малямбы", а там уже и сориентироваться...
И ответить наконец на вопрос - где я?
Но ведь, сволочи, могут так все организовать, не почувствуешь, как влетишь!
Убедят, например, что он находится на территории России, вызовутся помочь
пилоту, попавшему в беду, и тогда на хуторе непременно окажутся русские - у
хозяина, вон, вроде борода рыжая, хотя дочка у него определенно китайского
или японского вида. А когда Шабанов откопает "Принцессу", вернее,
приблизится к месту, где ее спрятал, тут и навалятся...