- Я сказал - никуда больше не поеду! - отрезал бывший аспирант. - Мне
надоело сидеть в твоей тени. У меня могла быть собственная судьба! Пусть не
такая, как у тебя! Без геройских звезд, памятников... Но своя! А я за тобой
всю жизнь, как верный пес... Это ты меня сделал таким!
- Рожин, а ты ведь земноводный! - непроизвольно вырвалось у Насадного. - Ты
же летарий! Как я этого не замечал?..
Старый сподвижник насторожился.
- Что значит - летарий?
- Ты не обижайся, это не оскорбление. И не твоя вина...
- Нет, ты мне объясни, что такое - летарий? Или как там еще?..
- Состояние души, - постарался уклониться он от прямого ответа.
Но Рожин не мог успокоиться и нарывался на скандал.
- И какое же у меня состояние души? Разумеется, оно на порядок ниже твоего?
Так? И душа совсем пустая! Еще и подлая, да? Столько добра сделал,
облагодетельствовал, в люди вывел, а теперь приходится выслушивать
претензии!.. Не так? Тогда скажи сам!
- Ты живешь на свете первый раз, - проговорил Насадный. - Впрочем, может, я
и ошибаюсь...
- Ну конечно, первый раз! - задиристо подхватил он, наливая себе
шампанского. - А ты у нас - сорок первый! Поэтому такой гениальный,
знаменитый... Да все, что ты сделал, - дерьмо! Дерьмо, понял?! Потому что
никому не нужно! Ты сам не нужен!
- Мы оба с тобой оказались не нужными.
- Не оба - я с тобой стал не нужен! Под твоей тенью!.. Из-за тебя мне не
дают читать не то что курса - разовых лекций в университете! К студентам не
подпускают!.. Стоит лишь назвать свою фамилию, как мне в ответ называют
твою! А, сподвижник и полпред академика!..
- С чего ты завелся, Рожин? - придвинувшись к нему, спросил Святослав
Людвигович. - И почему именно сегодня? Я позвал тебя, чтобы устроить
маленький праздник... Теперь можно ехать в экспедицию, вон какие деньги с
неба упали! А ты взял и испортил праздник.
- Ты мне жизнь испортил, Насадный. Может быть, действительно единственную.
Что-то я не верю в переселение душ...
- Тогда давай выпьем мировую? - предложил академик. - Стоит ли ссорится,
если все дело в том, что не дают читать лекции? К студентам не
подпускают!.. Меня тоже не подпускают. Ну и что?
- Тебе-то ну и что!.. У меня жизнь кончается.
- Умирать собрался?
- Ага, сейчас! Не дождешься!..
В этот момент Святослав Людвигович вспомнил, что это не первая их ссора.
Была одна, правда, очень давно и возникла она из-за пустяка с точки зрения
Насадного. На второй год, когда в Балганском кратере уже работала
геологоразведочная экспедиция, на берегу реки откопали мамонтенка. Залежи
бурого угля были почти на поверхности, под метровым слоем мерзлоты, и его
черпали для нужд поселка обыкновенным экскаватором. Растепленный грунт
превратился в грязь, потек селью в реку и однажды утром экскаваторщик
обнаружил ископаемый труп животного. Размером он был со среднего слона,
разве что обросший густой желтой шерстью и абсолютно целый. Сообщили в
Красноярское отделение Академии наук, потом в Москву отослали телеграмму,
но прошла неделя, другая - нигде даже не почесались. А на Таймыре хоть и
было всего пятнадцать тепла, хоть и завалили мамонта кусками льда с озера,
закрыли брезентом от солнца, все равно начался запашок. Ко всему прочему
кто-то ночью ободрал всю шерсть с одного бока - она уже начала лезть сама.
Потом вырубили огромный кусок из задней ноги - кому-то захотелось
попробовать пищи первобытного человека. А еще через неделю ископаемое чудо
нашли собаки...
И видя это, уже навалились люди: это же заманчиво - иметь настоящую,
"живую" кость в виде сувенира... Мамонта растаскали в один день, варили и
пробовали мясо, вкусом напоминавшее падаль, однако пробовали, чтобы потом
можно было сказать - а я вот ел мамонтину!
Спустя месяц после этого Насадный однажды застал Рожина за делом, в
общем-то привычным для бывшего аспиранта: он вязал свитер. Это была его
коронка - вязать во время раздумий, ожиданий или в дороге, к чему все давно
привыкли. Тут же академик обратил внимание на очень знакомый цвет толстых
шерстяных ниток. А в углу еще стояло два мешка отмытой и прочесанной
длинноволокнистой шерсти...
Старый сподвижник даже не отрицал, где взял столь необычный материал, и
когда Насадный допек его вопросом, зачем он это сделал, Рожин ответил
определенно:
- У меня будет единственный в мире свитер из мамонтовой шерсти! Понимаешь?
Ни у кого такого нет и вряд ли когда будет. Единственный - у меня! Даже у
тебя не будет!
Тогда академик посчитал это за блажь, за простое желание иметь нечто
эдакое, чего действительно нет в мире ни у кого.
И скоро простил...
Сейчас тоже следовало простить...
- Ну, так ты согласен на мировую? - спросил он, вспомнив, что оригинальным
свитером Рожин попользовался недолго: жадная до древностей питерская моль
сожрала его на второе лето...
- Неужели ты согласен на мировую после того, что я сказал?
Святослав Людвигович вылил остатки шампанского в фужеры, поставил бутылку
под стол.
- Поедем, посмотрим настоящую Звездную Рану. Последнюю на сей раз.
- Насадный, я тебя ненавижу. - Бывший аспирант опрокинул свой фужер, разлив
вино по столу. - Если бы ты знал, как я тебя ненавижу!
Шампанское подтекло под доллары, разбросанные веером...
Академик собрал деньги, скрутил их в трубку и забил в карман Рожина.
- Это твоей жене. И попробуй, вякни!..
- Ладно, возьму, - согласился тот. - Но ты все равно дерьмо. И тоже никому
не нужен! И хорошо, что я тебе сегодня сказал все в глаза.
- Легче стало?
- Ну ты и скотина, Насадный! Да пошел ты!.. - Рожин схватил плащ и бросился
вертеть ручку замка.
Академик стоически дождался утра и позвонил Рожину. Трубку взяла его жена,
Вера Максимовна.
- Если твой муж проспался, то дай ему трубку, - попросил он.
- Миша сегодня ночью умер, - услышал в ответ. - Инфаркт... До больницы не
довезли...
Известие потрясло его сильнее, чем информация о проданном городе. Академик
тот час же решил ехать к вдове Рожина, но тут позвонил покупатель -
"искусствовед", отваливший за картины огромные деньги, и извиняясь стал
просить о встрече, дескать, каменные панно произвели огромное впечатление
на его друзей и особенно на шефа, который хочет лично посмотреть панно и
кое-что приобрести, и что они уже подъехали к его дому и стоят у подъезда -
можно выйти на балкон и в том убедиться.
Академик как-то пропустил мимо ушей, что ценитель назвал его фамилию, хотя
Святослав Людвигович не представлялся и никаких надписей на панно не
Максимов Альберт
Володихин Дмитрий
Володихин Дмитрий
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Шилова Юлия