русском есть, но ты все равно ни хрена не поймешь. Оно не переводится. А
поэтому кончайте ваньку валять и включайтесь в работу.
ли мы выскочить из огня.
а в других языках мира нет. Не засекут нас?
Блюмберг. - Посмотрим, что к чему. Можете трескать свой джин, а "Кавказу" -
хрен вам. Самому мало. И запасы пополнять будет сейчас, судя по всему, не
так просто.
заверил своих компаньонов Аарон Блюмберг и сковырнул пластмассовую пробку с
очередной бутылки "Кавказа".
свежие лучи зябкого майского солнца, завозились воробьи в старинных медных
желобах и загукали голуби. Макс Штирман поднял от стола словно бы налитую
свинцом голову, мельком глянул на мониторы, отметив, что они по-прежнему
работают в автоматическом режиме, и начал снова пристраиваться подремать на
плоской и скользкой столешнице, но тут его взгляд неожиданно упал на
кресло-качалку, рядом с которым прямо на коврике безмятежно дрых Николо.
облезлого дворового пса, одолеваемого мухами и блохами. Но что-то заставило
Макса насторожиться. И лишь стряхнув сонную одурь парой крепких затяжек
"Мальборо", Макс понял, в чем дело: Блюмберг был совершенно трезв. Да,
трезв. Это при том, что усыпанный пустыми бутылками "Кавказа" пол вокруг
качалки вызывал мысль о мощной артподготовке, которая была только что
проведена артиллерийским дивизионом.
вина на приемах, сначала он становился слегка расслабленным и добродушным.
Но чем больше алкоголя он в себя вливал, тем меньше от этого добродушия
оставалось. Пока не наступал наконец момент, которого Макс и Николо
панически боялись: Аарон Блюмберг был готов на любой подвиг.
раз, причем Блюмберга не только не смущало численное или физическое
превосходство противника - оно его словно бы возбуждало.
выпивкой человека. Нет, он словно бы перерождался: ничего не оставалось от
траченного жизнью еврея, которому с похмелья можно дать шестьдесят лет, а
после хорошей парикмахерской сорок. Он превращался в полную свою
противоположность, совершенно в другого человека. Будто менял свое обличье.
Вместо разболтанного, слегка фатоватого, неряшливого, немолодого и не очень
здорового человека с засыпанными перхотью плечами вдруг появлялся
хладнокровный зрелый боец, владеющий всеми видами боевых искусств, умеющий
стрелять из всего, из чего можно и нельзя, умеющий превратить в оружие любой
случайно попавшийся под руку предмет. Боец, не делающий ни единой ошибки,
потому что ставка его была не на драку с непонятным исходом, а совсем на
другое: или ты победил, или ты погиб. Третьего нет, третьего просто не
существует в природе.
не стоило высказывать своих соображений о машине Блюмберга, в сознании Макса
осталось лишь одно смазанное воспоминание - как от фотоснимка, сделанного в
движении со слишком большой выдержкой. Сначала на площадке перед придорожным
кафе были они трое в окружении двух десятков дальнобойщиков, при этом
грузный Макс и щуплый Николо прикрывали спинами шефа. Потом их почему-то
оказалось всего трое, а дальнобойщики валялись возле огромных колес своих
грузовиков, а один висел на кабине. Потом вдруг выяснилось, что Макс и
Николо молотятся головами обо все выступы кабины, безуспешно пытаясь хоть
как-то закрепиться, а за рулем сидит Блюмберг и на скорости километров сто
двадцать ведет "вольво" с вагоном-рефрижератором сначала по самой кромке
глинистого оврага, потом по жутко крутому откосу, потом под колесами
раздался треск бревен старого, давно никем не используемого мостика и
"вольво" одного из злосчастных дальнобойщиков оказывается на другой стороне
реки в полной недосягаемости и от двух других грузовиков дальнобойщиков,
снаряженных в погоню, и - главное - от трех патрульных машин полиции,
вызванной хозяином кафе в самом начале драки.
кондиции. Но его молодым компаньонам пришлось провести немало часов в
наблюдениях за ним и в обсуждении особенностей его характера.
Штирману и Николо Вейнцелю было в высшей степени наплевать на особенности
характера и образ жизни их старшего компаньона. Он давал хорошо (и даже
очень хорошо) зарабатывать им, они давали так же хорошо зарабатывать ему.
Этими служебными по существу и внешне доброжелательными отношениями все
могло бы и закончиться, если бы Макс и Николо не понимали, что они в гораздо
большей степени зависят от Блюмберга, чем он от них. Блюмберг мог найти
других программистов, они другого такого шефа - нет. И потому их разговоры о
Блюмберге были столь же глубокомысленны и внутренне напряженны, как
разговоры о судьбах русской культуры на московских кухнях.
выяснилось, что весь Блюмберг - одна сплошная загадка. Один большой
Fragezeichen - вопросительный знак.
и обладая несомненно семитскими именем и фамилией, он пишет в официальных
документах о своем русском происхождении? Откуда он свободно знает пять
европейских языков, не считая русского, польского и болгарского? Где и как
он учился искусству биржевого маркетинга? Откуда у него такие связи, что при
необходимости он в полчаса может мобилизовать до нескольких десятков
миллионов долларов? Откуда в нем хладнокровие "зеленого берета"?
называет, хрен мамин? И почему, кстати, мамин, а не папин?
фамилии ни в базе данных Пентагона и Лэнгли, ни в компьютерах израильской
армии и "Моссада", ни даже в бывшем КГБ, код которого поддался стараниям
Макса и Николо с наибольшим трудом не потому, что он был слишком сложным, а
потому, что они долго вообще не могли разобраться во всех этих дикарских
аббревиатурах: ФСК, ФСБ, МВД, ФАПСИ, ФНП. Последнее было выяснить трудней
всего, а делом оказалось пустым. Под этими буквами скрывалась Федеральная
налоговая полиция России, к которой Блюмберг при всем своем желании не мог
иметь никакого отношения. И не имел.
жгучее любопытство, но они ограничивались раздумьями, наблюдениями и
обсуждениями. И хватит, хватит.
трезвым. Макс удивился не тому, что тот трезв, а совсем другому - тому,
насколько он трезв. Блюмберг был в таком состоянии, в каком Макс шефа
никогда не видел. Он лишь догадывался, что тот может быть и в такой
собранности - собранности бойца, которому предстоит решающая схватка. При
этом он все так же наперекосяк полулежал в качалке, покачивал ногой, иногда
трогал рукой отросшую за ночь седоватую щетину и осуждающе покачивал
головой, как бы укоряя себя за то, что ему лень пойти в ванную и побриться.
Но и при этом было ясно: шеф в любое мгновение может прыгнуть с мансардной
крыши без всякого вреда для себя или выкинуть что-нибудь такое, что можно
видеть только в самых крутых американских боевиках.
поночевали. Буди Николу.
глаз упорно открывать не желал. Блюмберг решил проблему просто. Он принес из
кухни двухлитровый ковш холодной воды и вылил на голову несостоявшегося
светила Берлинского университета. Тот раскрыл глаза и сказал:
несанкционированных входов в базы компьютерных данных малых аэропортов и
пристаней начались около трех часов утра и активно продолжались до пяти.
убеждению Макса и Николо, факта, но он приказал переписать данные на
дискету, зашифровать и отправить дискету на хранение в сейф Национального
банка, в котором агентство Блюмберга арендовало ячейку. С поручением послали
Макса. Когда он вернулся, то обнаружил, что во всей мансарде нет ни одного
свежего клочка бумаги, все порезано в специальной машине, а обрезки вынесены
к мусорному фургону турок, самолично Николо погружены и сопровождены до
Корнев Павел
Суворов Виктор
Маккефри Энн
Акунин Борис
Пехов Алексей
Корнев Павел