бы правую руку свободной имел. Перекреститься при такой во-
нючей езде - сам Бог велел...
где-то под сиденьем (и это все на недозволенной скорости,
перемахивая на зеленый свет через Кудринскую площадь и вле-
тая в Пресню, которая давно уже не звалась Красной), а поша-
ривши, достал оттуда большой вороненый "вальтер" с длинным
патроном глушителя на стволе, наставил на Ильина, не отвле-
каясь от ведения авто - вот такой он был ас! - и тем же по-
ганым фальцетом подвел итог спору:
гад! Был бы ты нам не нужен, убил бы враз!..
Ильин не любил наставленных на него "вальтеров", Ильин даже
в прежней жизни положенное ему табельное оружие из служебно-
го сейфа ни разу не доставал. Да и зачем оно, оружие, мирно-
му летчику-испытателю?.. Поэтому Ильин временно смирился под
дулом с глушителем, затаив мысль при случае скрутить водилу
и врезать ему промеж рогов. Ведь остановятся они когда-ни-
будь! Ведь не век же им гнаться по старым московским улицам,
нарушая правила дорожного движения.
пользуясь и метро, ох, отвык он от лихой езды! А ведь умел и
любил. Ну да что вспоминать зря!..
да-то в глубь Грузин, опять направо сворачивая, налево, нап-
раво, налево, направо, а пистолет, между тем, с Ильина не
сводил, ухитряясь точно держать прицел. Ну, ас, ас! Чтоб он
в столб врезался, безнадежно думал Ильин, и Ангел ему вто-
рил.
переулочке у тихого двухэтажного домика, оставшегося на Гру-
зинах с тех, быть может, былинных пор, когда они (Грузины,
естественно, а не поры...) еще застраивались небогатым лю-
дом, и пережившего одну войну, одну революцию, другую рево-
люцию, другую войну и дождавшегося-таки Ильина.
сообщил водило, убрал пистолет и, пока Ильин расчухивался,
выпорхнул на волю, подбежал к входной двери и позвонил в пу-
почку. Дверь немедленно, словно звонка ждали, распахнулась,
на пороге возник пожилой, шкафистого вида дяденька в черном
свитере и с черной бородой, помахал Ильину рукой и весело
крикнул:
у своих.
зет, о газетах уже сказалось, но книг - романов там, расска-
зов, повестей. Литературы. Времени было больше, больше жела-
ния узнать мир, в который чертом занесло... Книги стоили до-
рого, зато и издавались шикарно - в твердых с золотом переп-
летах, на толстой бумаге, в пестрых суперобложках. Но для
таких, как Ильин, все роскошные бестселлеры дублировались
дешевыми карманными изданиями, вот их-то Ильин и покупал.
Раньше, в ТОЙ жизни, он ловил новинки, о которых спорили, в
так называемых "толстых" журналах. Здесь тоже выходили
"толстые" журналы, на самом деле очень толстые, сотни, может
быть, ежемесячно, ежеквартально, даже еженедельно, но за
всеми не уследишь, да и тиражи у них были крохотные - для
узкого круга гурманов. То, о чем здесь спорили (если спорили
- литература не входила в список тем для споров. Читал
то-то? Читал. Или не читал. Понравилось? Да. Или нет. И весь
спор. Может, в гуманитарных кругах споры были иными, бурны-
ми, только Ильин-то совсем в других кругах вращался...), а
точнее будет -то, о чем писали в газетах серьезные колумнис-
ты и вещали с телеэкранов умные комментаторы, выходило сразу
книгой: сначала - в дорогом варианте (для нетерпеливых) ,
позже - в дешевом (для всех). И готовилось издание таких
книг загодя, толковая реклама каждодневно вбивала в сознание
потребителя (книга - товар, ее тоже потребляют...) : жди,
жди, завтра, завтра. А когда "завтра" наступало, то реклам-
ный бум достигал пика, и потребителю уже казалось, что без
этой книги он - нищ. Духом, естественно. А быть нищим духом
в России стыдным считалось всегда. Вот так, и не захочешь, а
купишь.
двухэтажном магазинчика отца и сына Лифляндов, где в прежней
жизни Ильина была Лавка писателей. Ильин хорошо знал суровую
директоршу Лавки, наверно, потому и вошел сюда, когда однаж-
ды, в ЭТОЙ жизни, забрел на Кузнецкий. Знакомый директорши
он, вестимо, не обнаружил, зато познакомился с младшим Лиф-
ляндом - человечком лет сорока, русскую литературу отлично
знающим. Ильин бережно хранил самую первую книгу, купленную
в ЭТОЙ жизни. Книга называлась "Хождение во власть", и напи-
сал ее неведомый тогда Ильину писатель Собчак. Это был так
называемый политический крутой роман о хождении по коридорам
власти пятидесятилетнего боевого офицера, только-только про-
шедшего ад войны в Ливии и ставшего - волею демократии! -
членом российского парламента. Почему Лифлянд присоветовал
ему купить этот вовсю разрекламированный, но все ж не шибко
высокий литературной пробы триллер, Ильин до сих пор не
знал. Может, принял не за того? А что? Наверно, так. Ильин,
впервые после болезни попавший в книжный магазин, - ч у ж о й
книжный магазин! - выглядел абсолютным деревенщиной: глаза
выпученные, челюсть отвисла... Чего ж такому советовать,
кроме детективчика?.. Это уж потом, когда они с Лифляндом
поближе сошлись, тот стал откладывать Ильину и нобелевского
лауреата Стахова, гордость русской литературы - раз, общеми-
ровой - два, и знакомых незнакомцев Аксенова с Беловым, сов-
сем не похожих на тех, прежних Аксенова и Белова, и просто
незнакомцев Рогова и Шага, пишущих сложную игровую прозу - с
первого чтения не продерешься, и переводных Белля, Доктороу,
Капотэ, Ле Мина, Добсона, Берже, и черных философов братьев
Араловых, и злую, но мудрую даму Валентину Распутину - куда
как серьезные книги! Но крутой Собчак пошлому Ильину все же
нравился, он его всего перечитал, вяло отбрехиваясь от эс-
тетского осуждения Лифлянда-юнгера. Собчак напоминал Ильину
оставленного в ТОЙ жизни американца Роберта Ладлэма, которо-
го в ЭТОЙ жизни почему-то не было. Или был, но его в России
не переводили, своих крутых хватало. В России своих писате-
лей - хороших и разных! - было завались! И чем больше Ильин
читал их - таких свободных, таких бесцензурных (один Эдуард
Лимонов, провинциальный кумир, чего стоил !), таких высокоп-
рофессиональных, таких всесветно известных (их, Ильин знал,
на черт-те сколько языков переводили!), таких, наконец,
всерьез талантливых! - тем больше влезал в ту вольную или
невольную идеологию, которую несли их прекрасные книги. Да-
да, идеологию, без которой литература мертва. И нация мертва
- без идеологии плюс литературы. Стоило продираться сквозь
неоднократно помянутую дыру в пр-вр., чтобы это понять!
не сознания, но подсознания, влезала в податливую читатель-
скую башку нормальная, здоровая идея российской силы, рос-
сийской воли, российского благородства и российской широты
духа, нежности и страсти, смелости и таланта, словом, всех
тех качеств, которые еще классики русской литературы в своих
героях воспевали. А всемирная критическая элита (та, что ос-
талась в прежней жизни) вплоть до планового отлета Ильина (с
неплановой посадкой. Шутка!) стонала по русской душе и русс-
кому характеру, утерянным в суетливое время Советов. Этот
стон и со страниц отечественных газет доносился: мол, где
же, где же новые Толстые и Достоевские, что ж это они все не
рождаются и не рождаются? А они, может, и рождались, да
только совковость вбивалась в их, не исключено, гениальные
головы с ясельных и детсадовских хоровых припевок. Встанем
как один, скажем: не дадим! Единица - вздор! Единица - ноль!
Голос единицы тоньше писка. За столом никто у нас не лишний!
Нам нет преград!.. Один из поэтов - современников Ильина,
ликуя от причастности к большинству, вякнул: по националь-
ности я - советский! А он, поэт, русским родился, но совко-
вое воспитание убило в нем, в его жизни, в его судьбе, в его
литературе простенькую, но единственно верную идею величия
России.
Контровский Владимир
Панов Вадим
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Каменистый Артем