Чтение 17–й страницы книги ~Марсианское зелье~

минут, как отдаленный барабан, доносился постук стариковской палки. И -
тихо.

Предутренний сон города крепок и безмятежен.

Удалов поднял руку к звонку, но замешкался. Появилось опасение. Он
покопался в карманах пижамы, раздобыл черный бумажник. В нем, в отделении,
лежало круглое зеркальце. Удалов подышал на зеркальце, потер его о штанину
и долго себя разглядывал. Свет на лестнице был слабый, в пятнадцать
свечей. Удалову казалось, что он заметно помолодел.

Удалов думал, дышал и возился у своей двери.

Жена Удалова, спавшая чутко и одиноко, пробудилась от шорохов и
заподозрила злоумышленников. Она подошла босиком к двери, прислушалась и
спросила в дверную скважину:

- Кто там?

Удалов от неожиданности уронил зеркальце.

- Я, - сказал он. Хотя сознаваться не хотелось.

- Кто "я"? - спросила жена. Она голос мужа не узнала, полагая, что он
надежно прикован к больничной койке.

- Корнелий, - сказал Удалов и смутился, будто ночью позволил себе
побеспокоить чужих людей. В нем зародилась отчужденность от старого мира.

Жена охнула и раскрыла дверь. Тут же увидела на полу осколки
зеркальца. Осколки блестели, как рассыпанное бриллиантовое ожерелье.

- Кто тебя провожал? - спросила она строго. Она мужу не доверяла.

- Я сам, - сказал Корнелий. - Плохая примета. Зеркало разбилось.

- Ты, значит, под утро стоишь себе на лестнице и смотришься в
зеркало? Любуешься? Хорош гусь. А я тебе должна верить?

- Не кричи, пожалуйста, - сказал Удалов. - Максимку разбудишь.

- Максимка спит, наплакавшись без отца. Одна я...

Жена правдиво всхлипнула.

- Важное задание, - сказал Удалов. - Меня даже из больницы выпустили.
Опыт проводили.

- Опыт? Ночью? Предупреждала меня мама - за Корнелия не выходи!
Намаешься! Не послушалась я, дура.

- Ксюша, дай в дом войти.

- Зачем тебе в дом? Нечего тебе дома делать.

- Опыт мы проводили. Уникальный опыт. Омолаживались.

- Значит, омолаживался?

- Я принял и тебе принес. Видишь? - Удалов здоровой рукой вытащил из
кармана пижамы заткнутую бумажкой бутылку из-под фруктовой воды
"Буратино".

- Издеваешься? - чуткий нос Ксении уловил легкий запах спиртного,
доносившийся то ли от Удалова, то ли от бутылки, в которой вздрагивала
темная жидкость. - Я тебе ужин грею, в больницу бегу, переживаю, а он,
видите ли, омолаживаться навострился. С кем омолаживался, мерзавец?

- Там целая группа была, - сказал Удалов громким шепотом. -
Коллектив. Ты не всех знаешь. У Грубина спроси.

- И Грубин твой туда же! Ему что, его дело холостяцкое. А у тебя
семья.

Ксения сделала паузу, которая вселила в Удалова надежды на прощение,
но надежды оказались ложными: - Была семья, да нет!

И с этими словами Ксения хотела закрыть дверь.

Удалов еще успел вставить ногу в шлепанце, чтобы осталась щель. Ноге
было больно.

- Ксюша, - зашептал он быстро. - Ты тоже молодой станешь. Гарантирую.
Марсианское средство. Мы в Москву поедем, на испытания.

Ксения ловко ударила носком по ноге Удалова, выбила преграду и
захлопнула дверь. Дверь была нетолстая, и Удалов слышал сквозь нее, как
громко дышит жена.

- Ксюша, - сказал он. - Если ты возражаешь, я без тебя в - Москву
поеду. Мне только переодеться.

Ксения всхлипнула.

- Пойми же, неудобно в пижаме в Академию наук.

- Академия наук! - в эти слова Ксения вложила все свое возмущение
моральным падением Корнелия. - Туда только в пижаме и ходят!

- Еще не поздно, - сказал Удалов. - Мы будем бегать по лужам и плести
венки, ты слышишь?

- Уйди! - загремел из-за двери голос Ксении. В нем было столько
гнева, что Удалов понял - прощения не будет. - Уезжай с ней в Академию
наук, на Черноморское побережье. Уходи, а то я так закричу, что весь дом
проснется!

И Удалов, сжимая в руке бутылку с Ксюшиной долей зелья, быстро, на
цыпочках, сбежал с лестницы. Он знал, что Ксения, скажи он еще слово,
выполнит свою угрозу.

А Ксения, стоявшая, прижав к двери ухо, услышала, как удаляются шаги
Корнелия. Кляня мужа, Ксения полагала, что он будет покорно стоять у
двери. А он ушел. Значит, все ее подозрения были оправданы. И задыхаясь от
боли и обиды, она кинулась в комнату, растворила шкаф и стала выхватывать
оттуда носильные вещи Корнелия. Потом отворила окно.

Удалов был в нерешительности.

Будь ситуация иной, он бы вел себя по правилам. Вымаливал прощение.
Но жизнь изменилась, и в ней появились перспективы. Ксения этих перспектив
не поняла и оказалась, по большому счету, недостойна молодости. Ну и
пожалуйста, думал Удалов, стану молодым, разведусь с Ксенией, сына отберу,
будет он мне как младший брат. Снимем комнату, будем жить дружно, женимся.
К примеру, на Шурочке Родионовой. Характер у нее хороший, мирный.

И в этот момент из окна второго этажа на него начали сыпаться вещи.

Удалову попало ботинком по голове. Белыми птицами летели рубашки,
черным орлом спускался сверху пиджак, тускло сверкающим снарядом пролетел
возле уха портфель и, не взорвавшись, ударился о траву. Копьем пронзила
темноту любимая удочка...

Последним аккордом прозвучало рыдание Ксении. Хлопнуло, закрываясь,
окно. Удалов был изгнан из дома. Навсегда.

Что-то надо было предпринять.

Удалов хотел было собрать с земли вещи, но мешала бутылка, зажатая в
руке.

Выкидывать ее было неразумно. В ней находилось ценное лекарство. На
спиртовой основе. Удалов подумал, что когда раздавали чашки, ему вроде бы
досталась самая маленькая. Он вытащил бумажную затычку и выпил зелье. Так
надежнее.

Удалов выкинул бутылку в крапиву и негромко сказал:

- Тебе предлагали, ты отказалась, - имея в виду Ксению.

Затем собрал в охапку вещи, пиджак и брюки повесил на загипсованную
руку и побрел со двора.

Рубикон был перейден. Но что за местность лежит за ним, было
неизвестно.

Хотелось уйти подальше от дома, туда, где его поймут.

К Грубину нельзя. Грубин будет смеяться. В больницу тоже нельзя, там
Ксения подняла панику и будут неприятные разговоры. Оставалась Елена
Сергеевна, бывшая учительница. Она все знает, она должна понять.

По голубой рассветной улице брел Корнелий Удалов, в полосатой
больничной пижаме. Он искал убежища.

Елена Сергеевна устроила Удалова в маленькой комнатке, где выросли ее
дети, где сейчас спал Ваня. Она поставила ему раскладушку, и Удалов
непрестанно благодарил ее, конфузился и не знал, куда деть развешанные на
гипсовой руке носильные вещи.

За время бега по городу Удалов как-то забыл о надвигающемся
омоложении. Он находился в состоянии восторженном и нервном, но причиной
тому был, скорее всего, уход от жены и бессонная ночь.

- Я ничего, - говорил он. - Вы не беспокойтесь, мне одеяла не надо, и
простыни не надо, я по-солдатски, как Суворов. Вы сами идите спать, уже
утро скоро. Я-то на бюллетене... Мне и подушки не надо.

А сам думал, что следовало бы захватить из дома простыни. Бог знает,
сколько еще придется ночевать по чужим углам. Но и эта, казалось бы,
печальная мысль наполняла его грудь щекотным чувством мужской свободы.

Елена Сергеевна не послушалась Удалова. Постелила простыню и дала
одеяло, подушку с наволочкой. И ушла.

Удалов, лишь голова его коснулась подушки, заснул праведным сном и
заливисто всхрапывал, отчего Елена Сергеевна заснуть никак не могла.

Елена Сергеевна понимала, что в ее жизни появилась возможность
помолодеть. Физически помолодеть. Как умная и образованная женщина, она
даже представляла себе, как это произойдет, что с ней случится. Очевидно,
состав старика стимулирует работу желез внутренней секреции. Значит, в
оптимальном варианте, разгладятся морщины, усилится кровообращение и так
далее. Елена Сергеевна старалась остаться на сугубо научной почве,
обойтись без чудес и сомнительных марсиан. Но было страшно. Хотя бы
потому, что диалектически каждому действию соответствует противодействие.
За омоложение организму придется расплачиваться. Но чем? Не сократят ли
любители экспериментов себе жизнь, вместо того чтобы продлить ее. Все-таки
правильно, что медики сначала все опыты ставят на мышах.

Удалов разнообразно похрапывал и бормотал во сне. Кстати, когда
произойдет омоложение? Старик сказал: проснетесь другими людьми. Мучителен