понимаешь, мы правильно идем!
замерзла.
в руке, но Марьяна надевать ее не стала, сказала, что куртка мокрая и
холодная. Но главное было, что куртка чужая и ее кто-то носил. И если снял
и бросил, то, может быть, человек этот погиб, потому что тогда погибло
много людей. Всем известно, что с перевала вышло семьдесят шесть человек,
а до леса дошло чуть больше тридцати. И тех, кто не дошел, Марьяна боялась
увидеть.
перевал будет вот-вот - сейчас обойдем этот язык ледника, и будет перевал,
сейчас минуем осыпь, и будет перевал... И подъем становится все круче, а
воздуха все меньше.
клубок, закутавшись всеми одеялами и накрывшись палаткой. Все равно спать
было почти невозможно от холода, они только проваливались в забытье и
снова просыпались, чтобы поменяться местами. От Марьяны, которая лежала в
середине, почти не было тепла, она стала какой-то бестелесной и острой -
птичьи кости. Они поднялись с рассветом, над ними было синее звездное
небо, но они не смотрели на небо.
и сквозь них светило солнце, холодное, яркое, которого они тоже никогда не
видели, но они не смотрели на солнце. Они брели, обходя трещины во льду,
осыпи и карнизы. Дик упрямо шагал впереди, выбирая дорогу, падая и
срываясь чаще других, но ни разу не уступив первенства. И он первым вышел
на перевал, не сообразив, что вышел на перевал, потому что склон, по
которому они карабкались, незаметно для глаза выровнялся и превратился в
плоскогорье, а потом они увидели впереди зубцы хребтов. Хребет за хребтом,
цепи снежных гор, сверкающие под солнцем, а еще через час внизу открылась
долина, посреди которой, громадный даже отсюда, с километровой высоты,
лежал диск темного металлического цвета. Диск лежал, накренившись и
вдавившись в снег, точно посреди этой котловины. До этой котловины капитан
смог дотянуть корабль, когда после взрыва в двигательном отсеке отказали
приборы. Он посадил корабль в этой котловине, в метель, ночь и туман злой
здешней весны.
из звериных шкур за спинами, оборванные, обожженные морозом и снегом,
черные от голода и усталости, - три микроскопические фигурки в громадном и
пустом, безмолвном чужом мире, смотрели на мертвый корабль, который
шестнадцать лет назад рухнул на эту планету. И никогда уже не поднимется
вновь.
стараясь не бежать по неверным осыпям, все скорее, скорее, хоть ноги
отказывались слушаться.
двух, Марьяны еще не было на свете. И они не помнили, как опустился здесь,
в горах, исследовательский корабль "полюс". Их первые воспоминания были
связаны с поселком, с лесом, повадки шустрых рыжих грибов и хищных лиан
они узнали раньше, чем услышали от старших о том, что есть звезды и другой
мир. И лес был куда понятнее, чем рассказы о ракетах или домах, в которых
может жить по тысяче человек. Законы леса, законы поселка, возникшие от
необходимости сохранить кучку людей, не приспособленных к этой жизни,
простые законы выживания все время старались вытолкнуть из памяти землю и
вместо памяти возродить лишь абстрактную надежду на то, что когда-то их
найдут и когда-то все это кончится. Но сколько надо терпеть и ждать?
десять лет? Десять лет уже прошло. Сто лет? Сто лет - значит, спасут,
найдут не тебя, а твоего правнука, если у тебя будет правнук и если он, да
и весь поселок смогут просуществовать столько лет. Надежда, жившая в
старших, для второго поколения не существовала - она бы только мешала жить
в лесу, но не передать им надежду было невозможно, потому что даже смерть
человеку не так страшна, если он знает о продолжении своего рода. Смерть
становится окончательной в тот момент, когда с ней пропадаешь не только
ты, но и все, что привязывало тебя к жизни.
воспитать в детях ощущение принадлежности к земле, мысль о том, что рано
или поздно отторженность прервется. И - оставался корабль за перевалом. Он
существовал, его можно было достичь, если не в этот тысячедневный год, то
в следующий, когда подрастут дети и смогут дойти до перевала. Смогут, если
захотят, потому что внутренне они оторвались от земли, потому что корабль
для них чужд, а лес - свой. Это дарило им возможность выжить, которой были
лишены старшие, но это и угрожало, в конечном счете, смертью поселку -
людской колонии. И так шестнадцать земных лет - пять с лишним местных.
хоть и рос и был веществен и громаден - легендой, и никто из них не
удивился бы, если при прикосновении к кораблю тот рассыпался бы в прах.
Они возвращались к дому своих отцов, который пугал тем, что перешел в эту
холодную котловину из снов и легенд, тех, что рассказывали при тусклом
светильнике в хижине, когда за щелью окна, затянутого рыбьей кожей, рычит
снежная метель или сыплет отдающий гнилью бесконечный дождь.
и привязав абстрактные картинки, рожденные воображением и потому неточные,
к реальности этого тела. Этого противоречия старшие никогда не понимали,
ведь для них за повестью о том, как грянула катастрофа, как пришел холод и
тьма, за рассказом о пустых коридорах, в которых постепенно гаснет свет и
куда прорываются снаружи сухие снежинки, - за всем этим скрывались зримые
образы коридоров и ламп, молчание вспомогательных двигателей и щелканье
счетчиков радиации. Для слушателей - Олега и его сверстников в рассказе
понятны были лишь снежинки, а коридоры ассоциировались с чащей леса или
темной пещерой. Ведь воображение питается лишь тем, что видено и слышано.
раненых, хватали в спешке те вещи, которые должны понадобиться на первое
время. В тот момент никто не думал, что им придется жить и умереть в этом
холодном мире - гигантские масштабы и невероятная мощь космической
цивилизации даже здесь вселяли ложную уверенность, что все случившееся,
как бы трагично не было, лишь временный срыв, случайность, которая будет
исправлена, как исправляются неприятные случайности всегда. Или почти
всегда.
по которой спускались на снег, отнесли в сторону, под нависшую скалу. Это
место было отмечено на карте, но искать лестницу не пришлось - снег стаял,
и она лежала неподалеку, голубая краска кое-где облезла, а когда Дик
поднял лестницу, то отпечаток ее остался черным рисунком на снегу - снег
под ней протаял до камней.
головы, разглядывали округлое брюхо корабля. Корабль казался совершенно
целым, хоть сейчас лети дальше. И Олег даже представил себе, как он
отрывается от котловины, поднимается, все быстрее, к синему небу и
становится черным кружочком, точкой в синеве...
можно скорее заглянуть внутрь чудовища смешивалось со страхом навсегда
исчезнуть в замкнутой сфере корабля.
Олегу: "Аварийный люк не заперт, понимаешь, мы его только прикрыли. Ты
поднимаешься к нему по лесенке, она легкая, и первым делом замеряешь
уровень радиации. Ее быть не должно, шестнадцать лет прошло, но
обязательно замерь. Тогда радиация была одной из причин, почему нам
пришлось так спешно уходить, мороз и радиация. Сорок градусов мороза,
системы отопления не функционируют, радиационный фон - оставаться было
нельзя. Хотя и идти тоже было нельзя - мы не знали, что сможем дойти до
долины, где лес и где теплее". Дик бродил вокруг корабля, переворачивая
наконечником копья пустые ящики и банки - там было много вещей, которые
вытащили из корабля, но пришлось оставить.
сломался.
этой махины.
Олегу показалось, что должен раздаться глубокий и долгий звон, но никакого
звука не было. Олег, шевеля губами, хотя хорошо читал, отлично умел
читать, прочел врезанные в корпус золотые буквы "полюс".
вниз, в снег. Надо подумать. Так ее не вскрыть.
Сертаков Виталий
Белоусов Валерий
Конюшевский Владислав
Березин Федор
Никитин Юрий