не пьянел. То есть, пьянел, конечно, но мутная хмельная пелена
держалась в отдалении, а его сознание оставалось кристально-чистым и
ясным. Пард с удовольствием чокался с соседями, опрокидывал чарку,
хрустел огурчиком и слушал очередную историю, на которые
живые-киевляне были горазды весьма. Долгая жизнь позволяет помнить
массу прелюбопытнейших случаев, а народ из команды Вольво, даже люди,
успели хлебнуть на своем веку немало приключений. Пард тоже рассказал
два случая: как тащили на юг Большого Урала два мешка шалтары под
видом обычного сахара, да еще через свирепые кордоны Большой Москвы, и
как сходили по хмельному делу чуть не самого Бухареста на яхте
друзей-николаевцев Кутняка и Кэпа. Слушатели вволю посмеялись.
двумя полосками ржавого металла. Пард их не видел, но твердо знал, что
все поезда в Большом Киеве раз и навсегда привязали себя к этим
полоскам незримой нитью. Он вышел в коридор и остановился у окна,
положив руки на пластиковое продолговатое перильце. Цветок в горшке
сбоку от окна колыхал длинными узкими листьями. В такт мягкому
покачиванию вагона. В соседних купе продолжали галдеть и радоваться.
Пард перешел чуть в сторону.
Киев потому и назывался Большим, что тянулся от берегов Припяти чуть
не до самого Черного моря. Районы города сменялись за окном: Фастов,
Белая Церковь, Ракитное, Мироновка... Но все это был Киев. Подбрюшье
Центра.
коридор и по нескольку минут задумчиво глядел в окно.
купе как раз в тот момент, когда он стоял у окна.
Если бы Вольво не был виргом. Вирги-мужчины как правило предпочитают
женщин своей расы, в этом Пард неоднократно убеждался.
эльфийские сапожки, и мягкая кожаная куртка, достаточно свободная,
чтобы спрятать под нею пистолет. Про пистолет Пард подумал машинально
- не станет же это обаятельное создание на самом деле прятать под
курткой оружие? Хотя, черт ее знает, притворяется секретаршей, а на
самом деле - телохранитель. Такие фокусы тоже бывают. Редко, но
бывают.
Там было темно, свет не горел. Никакой. Ни основной, яркий, ни
синеватый глазок ночника на потолке.
секретарша передает Парду персональный привет. Удостоился, можно
сказать. Только вот, непонятно за что. А непонятное всегда
настораживает... хотя в отношении этой киски настораживаться просто не
хочется.
двери с вычурной пятеркой на уровне глаз. Поезд равномерно покачивался
из стороны в сторону, как шагающий по дороге великан.
кажется, в который раз разливали.
очень прилично: только глазки блестели, да языки начали понемногу
заплетаться. Бюскермолен из под рыжей бородищи уже несколько раз
намекал, что пора бы, пожалуй, и прерваться, а то утром кое-кого
пришлось бы собирать по частям, но едва вблизи рыжей бородищи
возникала наполненная чарка, гном тут же ее опрокидывал куда-то в
рыжие же дебри, и вскоре из дебрей доносилось довольное уханье. Но
Пард безошибочно определил, что охотники догуливают последние минут
-надцать, и разбредаются спать. Что-что, а дисциплинка у Вольво все же
соблюдалась. Именно поэтому вирг-машинолов и позволял своим живым
слегка расслабиться в дороге. Кто не умел останавливаться - вылетал из
команды мгновенно. В результате остались только те, кто, стало быть,
останавливаться умел.
в соседнем вагоне, а через полчаса утихомирились даже хольфинги,
несмотря на малые размеры весьма охочие до шумных попоек. Пард и
Гонза, оба в приподнятом настроении, заперлись в купе, улеглись под
ворсистые клетчатые одеяла, потрепались минут десять о том, о сем
(большей частью о пустяках, потому что после спиртного оба по давнему
согласию о делах не заикались), и незаметно уснули.
мог тихой оседлой жизни; новые дела, зачастую рискованные, нужны были
ему, как воздух. И еще - дорога. Пьянящая не хуже "Эльфийской особой"
дорога, тропа в неизвестность.
спешил жить. Втискивал в каждую секунду и минуту столько событий,
сколько умещалось, и все норовил втиснуть сверх того. Иначе он просто
не умел.
полке. В купе было темно, как в могиле, и за окном было темно, как в
могиле - ни огонька, ни светлого пятнышка. Скрежет и далекий взрыв не
оставили от тишины ни малейшего следа, а потом сразу, словно по
команде, зазвучали голоса. Всего на мгновение - второй удар обрушился
на вагон, и Парда швырнуло на стену. Рядом, ойкнув приземлился Гонза,
запутавшийся в одеяле.
пластика и крики боли - мир сузился до размеров купе, хотя звуки
долетали в основном снаружи.
вагон швырнуло на бок. Парду на голову обрушилась сумка и одеяло
Гонзы; секундой позже вагон, дернувшись пару раз, замер и стало
отчетливо слышно недалекое гудение пламени.
Teufel ein!
темноте сумку Парда.
поезд? На эдакую громадину? Что за дикая отчаянная машина? Или это
живые покусились?
на крючках у двери, только теперь одежда свешивалась не вниз, к полке,
а наискось, к стене соседнего купе. Там же, на стене, превратившейся в
пол, Пард нащупал ботинки, рядом с нераспечатанной бутылкой
"Кола-копты", что свалилась с откинутого столика. Все это Пард
проделал быстро и без излишней суеты. Особого страха он не испытывал,
ибо неоднократно попадал в переделки и похуже, но прекрасно сознавал,
что сейчас их с Гонзой жизни зависят только от быстроты, с которой они
покинут агонизирующий поезд.
дверь, переместившуюся на потолок, и высунулся в коридор. Охотники
слаженно покидали купе; кто-то помогал выбраться Вольво и перепуганной
девчонке-секретарше. Окно напротив купе гномов было выбито, осколки
стекла валялись рядом, но в раме не осталось ни осколочка. Снаружи, с
улицы, кто-то крикнул:
шикнул на успевших благополучно убраться из соседнего вагона шоферов.
Те сразу же затихли.
подобрался не тот. Не прошло и двух минут, как все по очереди пролезли
в окно и отбежали от поезда на полсотни шагов.
даже криков не доносилось. Зато в соседних вагонах голосили вовсю.
Несмотря на то, что кроме восьмого вряд ли хоть один вагон в поезде
был заполнен больше чем наполовину, живых на юг ехало все же довольно
много.
Бюскермолен и Роелофсен, как и все гномы, предпочитали мощные помповые
ружья без прикладов. У остальных оружие было разномастное - от
пистолетов до автоматических винтовок, только половинчик-повар тискал
в ладонях рукоятку большого зазубренного ножа.
вирга. - Снаряжение ведь сгорит!
из-за поверженного поезда. Длинными захлебывающимися очередями, и
Парду показалось, что по меньшей мере из крупнокалиберного пехотного
пулемета. Вагон гремел, как пустая жестянка, а охотники, все как один,