новая дружба, переросшая в пылкую любовь, мешает работе. В самом деле,
Гезина повадилась возвращаться перед самым спектаклем и после
представления сразу же исчезать. Такое положение вещей не устраивало
Флобастера, который нервничал и злился, утрачивая мельчайшую частичку
власти; такое положение не устраивало и меня, потому что кому же охота
делать чужую работу и возиться с костюмами за двоих?
своего горожанина и потому не побоялась пригрозить, что, мол, вообще
оставит труппу, выйдет замуж и плевала на нас на всех. Флобастер, от такой
наглости на секунду потерявший дар речи, вдруг сделался тише сахарной ваты
и елейным голосом предложил Гезине проваливать сию же секунду. Дивная
блондинка ценила себя высоко и верила в столь же высокую оценку
окружающих, поэтому легкость, с которой Флобастер согласился ее отпустить,
повергла Гезину в шок. Грозные посулы сменились всхлипами, потом звонким
ревом, потом истерикой; безжалостный Флобастер не допустил ни толики
снисхождения - Гезина была самым жестоким образом водворена на подобающее
место. Для пользы дела, разумеется.
убрать костюмы - и уже вечером, пряча глаза, явилась к Флобастеру с
нижайшей просьбой: только на ночь... Последний раз...
зрительских душ! - и снизошел-таки. Позволил.
пользование - поэтому случилось так, что поздней ночью мы оказались
наедине с Луаром Соллем. Холщовый вход был старательно зашнурован от
ледяного ветра подступающей зимы; на ящичке из-под грима оплывала свечка.
Луар пытался выведать, как сильно он успел унизиться накануне. Мило
улыбаясь, я пыталась увести его от этого самокопательного расследования -
куда там! С тупым упорством самоубийцы он возвращался к болезненному
вопросу и в конце концов поинтересовался с нервным смешком: что, может
быть, он и слезу пустил?!
возмутиться: слезы? Господин Луар, видимо, до сих пор не пришел в себя,
иначе откуда взяться столь странному вопросу? Не было никаких слез, да и
не могло быть...
устало вздохнул и расслабился.
свечного язычка. Совершенно больные глаза - сухие. Исхудавшее лицо не то
чтобы возмужало - подтянулось, что ли, сосредоточилось, напряглось, будто
позарез нужно ответить важному собеседнику - да вот только вопрос
позабылся... Руки с обгрызенными ногтями лежали на коленях; на тыльной
стороне правой ладони краснел припухший полукруг - след истерически сжатых
зубов. Еще не успев поймать мой взгляд, он тут же интуитивно убрал руку.
сухие губы:
вы же с ним и словом не перемолвились, ничего не прояснено, и, если
госпожа Солль, возможно, не совсем здорова - то тем более важно
встретиться с господином Эгертом и...
шапкой спутанных волос. Госпожа Тория... Он почему-то уверен, что она
здорова. Тут нельзя говорить о... душевном расстройстве... Конечно, в это
легче поверить, но...
заколебалось.
Эгерт в Каваррене, в родовом гнезде - где же еще?!
состоянии это должно было означать благодарную улыбку:
не было!) он все-таки продолжал величать меня на "вы".
с отцом начистоту. Чем скорее, тем легче будет обоим.
своим внезапным диким отъездом отец отрезал самую мысль о возможной
встрече - во всяком случае, до тех пор, пока сам он, Эгерт, не
соблаговолит вернуться и объясниться. Пытаясь сдвинуть с места Луаровы
представления о дозволенном и недозволенном, я покрылась потом, как
ломовая лошадь.
родовом замке (или что там у него в Каваррене), сидит, уронив голову на
руки, тяжело страдает и желает видеть сына - но не решается первым сделать
шаг навстречу, боится обиды и непонимания, мается одиночеством и робко
надеется - вот скрипнет дверь, и на пороге встанет...
глазах, вслед за мной он поверил каждому моему слову, он мысленно пережил
встречу с отцом и возвращение в семью - и, наблюдая за его метаморфозой, я
с некоторой грустью подумала, что, быть может, сейчас искупила часть своей
безымянной вины... А возможно, и усугубила ее - кто знает, чем обернется
для мальчика эта внезапная надежда...
Враз успокоившись и просветлев, этот новый, обнадеженный Луар исходил
благодарностью, и я с некоторым удивлением увидела его руку на своем
колене:
Ты... просто прекрасная. Ты прекрасна. Вы прекрасны.
волосок. В эту секунду перед ним сидело божество - усталое божество со
следами плохо стертого грима на впалых щеках.
улыбнулся. - Можно... я...
оставила его, но отступать было поздно, и тогда, удивляясь сам себе, он
суетливо ткнулся губами мне в висок.
ему верхом распутства - он покраснел так, что в свете одинокого огонька
лицо его сделалось коричневым.
прикосновение запекшихся губ; прямо передо мной сидел парень, невинный,
как первая травка, мучительно стыдящийся своего благодарного порыва.
Казалось бы, жизнь его полна куда более тяжких вопросов и проблем - но вот
он ерзает, как еж на ежихе, из-за такой малости, как близко сидящая
девушка...
руку и прижала к своей груди - крепко, будто клятву принося.
прямиком в горящую печку. Ладонь была холодная, как рыбий плавник; мне
сделалось жаль бедного мальчика.
Так... Обычное дело. Все люди обедают, едят картошку и шпинат, но никому
ведь не придет в голову краснеть и дрожать: сегодня я впервые покушаю...
отведаю свеклы... интересно, какова она на вкус...
девственники. Хочешь попробовать?
за публичную девку.
я сказала. Тебе надо выспаться... Завтра в путь...
обещает переехать на постоялый двор, чтобы в тепле... А я дам тебе хорошее
одеяло. И вот еще, теплый плащ...
неловкость, а Луар стоял за моей спиной и размеренно, глухо повторял свое
"да". Потом замолчал.
испуганных - но уж никак не похотливых. Что-что, а похоть я чуяла за
версту.
Здорово я его растревожила.
и задула свечу.