Чтение 17–й страницы книги ~Человек в круге~

решили?

- Если честно признаться, меня это волнует вот уже год. Я прожил
тогда год спокойно. А потом, когда пришло письмо от вдовы Павликовой в
адрес полковника Шмаринова, то я подумал... В общем, после этого как-то я
завертелся. И верчусь, верчусь вокруг да около. А не знаю - зачем?

- А кто такая Павликова?

- Вы не знаете? Это вдова начальника заставы, где перешел границу ваш
зять.

- Меня волнует только зять, - жестко сказал Мещерский. - И то он
здесь! - Приложил руку к сердцу. - Только здесь.

- А меня волнует и Павликова, и мама замполита заставы, и все
солдаты, и все сержанты, которые теперь тянут лямку в тюряге! - крикнул я.

- Хорошо, что же вы кричите? Вы хотите, чтобы я уточнил, где
Железновский? И даст ли он вам материалы еще и про Павликову? Я не знаю,
не знаю... И не хочу знать... А уточнить... Я завтра вам сообщу. Где вы
остановились?

Я назвал, где остановился.

- Я узнаю ваш телефон.

- Зачем? Я вам его назову. - И дал ему номер телефона. После того,
как я выступил несколько раз в центральной прессе, меня стали селить в
хороших номерах, как правило, с городскими телефонами.

На следующий день, ранним поездом, я выехал в Ленинград. Я давно
мечтал побывать там. А тут случай. Когда я позвонил Мещерскому сам, не
дождавшись его звонка, он извинился и заверил, что только-только собирался
со мной связаться, однако дела не позволили ему сделать этого.

- Вы поезжайте к Игорю. У него действительно для вас кое-что имеется.

- В каком смысле? Я ведь тоже мотался без отпуска два года. Не
хочется ехать вхолостую. Может, и ждать придется. А надо заехать домой.

- Но он в самом деле звонил моей дочери. И просил, узнав, что вы в
городе, к нему приехать. Железновский не может принять вас в Москве,
потому что действительно останется надолго в Ленинграде. Тут Лена была
точна.

Итак, я поехал в Ленинград. Железновский встретил меня на вокзале -
ему позвонил Зиновий Борисович.

- Знаешь, я тебе снял номер. Не в моей гостинице. Так будет лучше.

Я согласился. А что, собственно, изменилось бы? Полковнику не
хотелось показывать меня своим. Когда-то на танцах я оделся в гражданский
костюм и выглядел, надо сказать, комично. Особенно дурацки выпирал мой
галстук. Мы завязывали его с начальником типографии Толей Алябьевым вроде
умело, но узел не получился, все было смешно, однако мне казалось, что
выгляжу я шикарно: до армии у меня не было ни одного костюма, ходил я в
рванье.

Тут же, на вокзале, я предстал перед новоиспеченным полковником
этаким щеголем. На мне была тройка, через плечо перекинут самый дорогой на
то время фотоаппарат. И полковник одет с иголочки. Железновский был,
правда, утомлен, лицо как-то сжалось, появилась залысина и поседели виски.

Мы наняли такси, он сказал водителю куда ехать. И через полчаса я уже
разместился.

- Я тебя оставлю до вечера. - Железновский подошел вплотную ко мне,
долго оглядывал. - Пижон! Хвалю.

- Ты чего-то хотел. Почему позвал меня?

- Соскучился. Веришь?

- Нет. Говори. А то закрутишься и вечером не приедешь. Как сказала
мать Лены, ты работаешь в основном по вечерам.

- А ты? Газетчики тоже ведь работают по вечерам.

- По ночам и по вечерам. У нас ненормированный рабочий день.

- И у нас тоже. Но вечером я приду.

- Когда? Скажи, чтобы я не был привязан. Я хочу побродить по городу.
Представляешь, мою дыру и это царство красоты!

- Не представляю. Как тебя угораздило там остаться?

- Игорь, меня не спрашивали. Прилепили одну маленькую звездочку,
оставили на той же должности, с тем же трусливым редактором. И что бы я
мог сделать?

- А я, видишь, отхватил... Перепрыгнул через большую. Сразу
полковника. - Железновский кисло усмехнулся. - Ладно, все-таки до вечера!

В этот вечер он не пришел. Мы договорились, что я буду ждать его
после восьми. Я сидел в номере и просматривал все свежие газеты, которые
купил в местных киосках. По этим газетам я понял, чем занимается полковник
Железновский. В них сообщалось об очередном каком-то заговоре
ленинградской интеллигенции. Где-то разоблачены инженеры Петухов, Васильев
и Бернштейн. Они хотели продать какие-то изобретения, и в последнюю минуту
их поймали за руку рабочие завода. В газетах этих рабочих широко
представляли. Многие из них прошли войну, громили немецко-фашистских
захватчиков: они, эти люди, не могут жить в одной дружной семье с
предателями и врагами народа, спекулирующими общим богатым достоянием -
изобретениями, так нужными заводу.

Я ждал звонка на второй день. Звонка не было. Не было Железновского и
на третий, и на четвертый день.

Мне ничего не оставалось делать, как взять обратный билет. Вечером я
должен был уезжать, поначалу в Москву, потом оттуда я помчусь в свою милую
Среднюю Азию, где меня всегда ждут мама и братишки. Хватит всего этого для
меня. От здешних тайн уже тошнит!

Мне оставалось всего два часа. На вокзал я мог доехать на трамвае -
всего несколько остановок.

Я уже собрался и хотел уходить. Лучше приду пораньше, похожу по
вокзалу. Люблю отъезжающий, суетящийся, шумливый народ: сколько потешного
и человечески теплого в провожаниях, встречах!

Только взялся за чемодан - звонок. Я мог и не отгадывать. Товарищ
полковник!

- Слушай, - не поздоровался Железновский, как она с тобой говорила?

- Что значит как? - взбесился я. - Ты извинись вначале, что вызвал
меня сюда и морочил голову.

- Слушай ты, младшой! Я тебя могу вызвать повесткой! И спросить: что
ты копаешься в дерьме? Разве я не предупреждал тебя, чтобы ты не копался?

- Это точно, предупреждал! Я это всегда помню.

- Тогда, почему ты копаешься? Почему спрашиваешь, нюхаешь?

- Кого я спрашивал? И кого я нюхал?

- Ты ходишь вокруг пограничников! Ты им слагаешь и поешь песни! А
нам... Нам ты отказываешь в честности, порядочности! Они все у тебя не
виноваты. А мы, те, что выполняли свой воинский долг, негодяи!

- Я это не говорил ни Мещерскому, ни его жене, ни его дочери.

- Ох, какой точный! Ты кое-чему научился! Называешь фамилии!

- Не кривляйся. Я все равно не пойму тебя и твоей этой хохмочки.
Вызвать, а потом облаять! Ну спасибо...

- Да пошел ты!.. Впрочем, загляни в свой портфель... Загляни!

- Пьяная рожа! - крикнул я. - Сам пошел! Чтобы ты больше никогда не
звал меня к себе! Понял?

- Дурак, младшой! Зря тебе звание дали. Старшиной ты был умнее.

Я нажал на телефонный рычажок, медленно оглянулся. Что-то не так,
что-то не так! Это - не Железновский. Это - клоун. Это ему так надо
сделать, так надо сделать! Телефон прослушивается. И я, следовательно,
прослушиваюсь. Это ясно. Это результат письма, которое я отправил за своей
подписью в ЦК. Это потому, что в письме идет речь о вдове начальника
заставы Павликовой. Это еще, может, связано с...

Я на цыпочках, вроде это мне поможет, вышел в коридор гостиницы.
Сдавать номер я не буду, - твердил себе. - Это, это...

...Уже в вагоне, необыкновенно безлюдном, тихом и спокойном, я полез
на дно своего портфеля: там лежал конверт, хорошо заклееный и бечевкой
связанный. На конверте стояла моя фамилия. Кто-то стукнул в дверь. Я
быстро спрятал конверт, сел прямо и сказал:

- Войдите!

Вошла девушка. Оказывается, ее место рядом с моим. Ну что ж! Я глядел
на ее милые ножки, на смазливое личико: неужели она будет следить за мной?
Меня уже ведь не раз предупреждали: брось этих своих пограничников! Не
лезь в такие дела!

Плевать на эту девочку! Плевать на всех вас!

Я достал конверт и распечатал его. Девчонки не было, она пошла
переодеваться. Размашистым почерком Игоря Железновского мне сообщалось о
судьбе Соломии Зудько. Приговорена к расстрелу! Приговорены к расстрелу и
семь железнодорожников моей маленькой станции.

"Как ты скушаешь все это? Напишешь ли? Или промолчишь в тряпочку?"

Железновский издевался еще надо мной! Он знал, что я написал в ЦК и о
Соломии Яковлевне Зудько, и о ее муже, разжалованном майоре Соловьеве, и о
семи железнодорожниках, которые никогда ни в чем не подозревались и прошли
по делу Зудько.

"Нет, нет, нет! - закричал я. - Не может этого быть! Они же ничего не
сделали! Это подтвердил и полковник Шмаринов. Зачем же так?"

Поезд мчался с такой скоростью, будто хотел обогнать все мои
печальные догадки. Ты, Железновский, получил полковника. Не за это ли? За
Зудько? Ну сознавайся? Ты поэтому и не пришел? Ты не знал, вызывая меня,
что мое письмо находится уже в ЦК. Вдруг кто-то сказал. Или сам узнал. И
тогда не захотел со мной встречаться. Ты думал, что мы просто поболтаем о
женщине, которую любили, которая и теперь для нас небезразлична? Но
оказалось: я этот год копался в дерьме, как ты говоришь. И кое-что
раскопал. Тебе это не слишком понравилось, правда, товарищ полковник? И
что осталось тебе - напиться и выдать мне по телефону? Чтобы и свои
слышали. И сказали: у тебя нет любимчиков, друзей. У тебя главное -
работа, работа, работа. Работа там, работа - тут. Тут у тебя много
вечерней работы. Очень много, некогда расслабиться, некогда отдохнуть...