Чтение 17–й страницы книги ~Кесаревна Отрада~

Но возможности этой он не имел. Во-первых, деньги. Точнее, отсутствие оных. Во-вторых, он опасался, что сам находится в розыске скажем, по подозрению в похищении некоей Александры Грязновой...

Поэтому он сел в засаду. Пусть эти ребята ищут. И пусть найдут...

На вторую ночь ему удалось заставить крысу забраться в квартиру, где эти розыскники обосновались. Но собачий лай и царапанье не позволили что-то услышать. Алексей отпустил крысу. Может быть, она убежала. Но на третью ночь ему удалось взять саму собаку.

Тут он услышал все. И понял, что ожидание кончилось.

Совы видели и слышали, как четыре человека сели в машину. Алексей не умел овладевать зрением так же хорошо, как слухом, но и того немногого, что он смог уловить, хватило.

Он отпустил всех шпионов, потер руками лицо, надавил на глаза, чтобы прогнать усталость. Открыл ворота. Завел мотор и дал прогреться. До больницы ему было вдвое ближе, чем противнику.

Она услышала шаги и, закрыв глаза, стала стараться дышать медленно, как во сне. Дверь палаты открылась, вошли двое. Один остался у двери, а второй подошел к ее кровати и посветил в лицо фонарем. Она открыла глаза и тут же крепко зажмурилась.

Вставай, сказал человек так, будто знал: никто никогда ему не возразит. И Саня послушно спросонок! спустила ноги на пол и стала нащупывать тапочки. Локоть меж тем проверил, на месте ли сверток. Сверток был на месте. Саня привстала, задернула молнию на джинсах, застегнула пуговицу. Все, держится.

А что случилось? все так же спросонок испуг, испуг!.. спросила она.

Пошли, сказал человек с фонарем. Некогда объяснять.

А кто вы? Вы же не врач...

Быстро! Ее взяли за локоть очень твердые пальцы и направили в дверь. Тот, который стоял в двери, посторонился. В его руке Саня увидела пистолет.

Коридор был пуст. В ручке двери ординаторской торчала швабра.

Саню втолкнули в кухонный лифт. Здесь неистребимо воняло прогорклым жиром. Пока спускались, Саня рассмотрела своих похитителей. Оба в спортивных штанах и легких кожаных куртках, не стесняющих движения. Один высокий, за сто девяносто, с огромными округлыми, будто надутыми, плечами. Лицо казалось туповатым, невыразительным, маленькие глазки не блестели. Второй поменьше ростом, костистый, нос перебит. Саня подумала, что он гораздо опаснее своего крупного товарища.

Внизу их ждал третий. В одной руке у него была бритва, а другой он придерживал за плечо связанную, с заткнутым ртом, пожилую женщину в синем халате.

Все тихо, сказал он. Эту кончать? Костлявый покрутил пальцем у виска:

Боевиков насмотрелся? Сунь в лифт, и пусть до утра посидит.

Она же нас видела.

Кого? Нас? Да ты что? Никого она не

видела. Пришли какие-то в масках... Так, бабка? Женщина в ужасе закивала головой.

Вам бы, доктор, только бы резать. Она же умная, она же знает: если что найдем, из-под земли достанем...

Женщину втолкнули в лифт и закрыли дверь вызывающе, с лязгом.

Здесь был туннель освещенный слабо, но достаточно. Сальная дорожка от лифта и куда-то вдаль указывала направление на кухню.

До кухни они не дошли, свернули в темное боковое ответвление. Лестница вверх... свежий воздух... дверь.

Темно. Видимо, это какой-то неиспользуемый вход. Сане показалось, что пахнет кровью.

Ее не грубо, но очень решительно впихнули в стоящую тут же темную и молчащую машину; крупный сел рядом с водителем, Саня оказалась сзади между костлявым и тем, с бритвой.

Скажите, повернулась она к костлявому, а что, собственно, происходит?

Костлявый чуть пожал плечами:

Велено доставить.

К кому?

Представления не имею! сказал он почти весело. Чего ждем, рыжий? Крути колесо.

Да... вот... Водитель как-то непонятно засуетился, перебрал руками руль, потом потянулся к ключу. Мотор завелся сразу. Что-то у меня с тыквой сегодня такое...

Ну пусти вон тогда Шерша за руль.

Шары. Доедем.

Влюбишь ты нас в столб...

Меняемся, Вова, сказал крупный. Он вышел из машины, обошел вокруг и взялся за ручку двери. Замер, будто прислушиваясь. Водитель стал выбираться со своего места, с трудом отодвинув крупного с пути...

Крупный сел за руль и тут же повернулся к Сане:

Ты понты разводишь?

Что? не поняла Саня.

Ты это устраиваешь? Он покрутил пальцем вокруг своей головы. В мозги ты лезешь?

Она не нашлась, что сказать, только смотрела.

Крупный Шерш, вспомнила она... так это же Машкин брат! спросить или не спрашивать?.. махнул в раздражении рукой и тронул машину, не зажигая фар. Наверное, он хорошо знал дорогу, потому что вокруг была непроглядная тьма, лишь несколько больничных окон светилось простым или интенсивнофиолетовым светом да вдали одинокий фонарь светил сквозь нежную крону молодого дерева...

Она знала эту дорогу. Сейчас кончатся микрорайоны, составленные из пятиэтажных блочных коробочек, потом поворот направо и начнутся сады, потом лыжные базы, а дальше дорогие дачи... Здесь Шершов включил фары. Машина шла как по туннелю, на стенах которого кто-то не слишком реалистично нарисовал голубые березы с черными листьями. Саня вдруг поняла, что ее бьет дрожь. Что-то повторялось в этой жизни, вязко и настойчиво повторялось...

Не бойся, костлявый понял эту дрожь посвоему, никто тебя обижать не собирается...

Саня судорожно кивнула. Если сейчас еще появится и туман...

Туман появился, когда шоссе нырнуло в низинку. Белые пласты над самой землей...

Шершов снизил скорость.

Алексей увидел впереди мигнувшие стоп-сигналы и вдавил педаль газа в пол. "Хонда" упруго наддала. В тоне мотора появились железные нотки.

Саня увидела, как слева пронесся вперед темный силуэт и в луче фар превратился в маленькую низкую стремительную машинку.

Ка-азз... Шершов не договорил. Обогнавшая машинка вспыхнула красными огнями и резко заюзила, разворачиваясь при этом боком. Завизжали тормоза, Саню ткнуло лбом в спинку водительского сиденья. Ну, ка-аззел!!!

Сиди, велел ей костлявый.

Все четыре двери распахнулись, все четверо выскочили мгновенно. Саня тут же сунула руку под свитер, выпутала из полотенца револьвер...

Фары светили ярко, и она видела все, хотя почему-то не слышала ничего так звенело в ушах...

Потом это стало ментовской легендой. Как во всех легендах, необязательные подробности отпускались, заменяясь архетипами. Но с год, наверное, рассказы про этот случай кочевали по стране. Как на ночной пустынной дороге "Запорожец" подрезал нос "мерседесу". А потом из "запора" вылез мужик и монтировкой забил насмерть четверых киллеров мафии. Никто из тех, кто слушал, этому не верил, но все равно слушал с большим удовольствием.

Между тем почти все было именно так. Марку подрезавшей машины определили по ширине колеи там, где она юзила, остался выжженный след. Про "запор" же, а не про некую небольшую спортивную японскую машинку подумали с ходу потому, что в городе неделю назад прошли ралли, в которых сенсационно победил именно "запор" с переделанным движком. То, что "BMW" превратился в "мерседес", тоже объяснимо: "мере" известнее, знаковое, что ли: не надо никому объяснять, что это за зверь такой. Бил один человек об этом говорил характер нанесенных ран. Сказать, что убитые были именно киллерами, тоже можно, хотя и с известной натяжкой: двое имели судимости, один из них и вообще пребывал в розыске; третий работал в службе безопасности фирмы, принадлежащей явно подставным лицам; и лишь четвертый был как бы ни при чем. Монтировку же солидную, от грузовика Алексей использовал из того расчета, что в чудака с монтировкой не станут сразу стрелять, а решат погасить вручную. Так что все почти так и случилось на самом деле, как после о том рассказывали...

Сс... паси... бо... Саню уже не просто трясло передергивало.

Успокойся. Алексей сунул ей в руку фляжку с коньяком. Хлебни и успокойся.

Она едва могла удержать эту фляжку... Но потом почти сразу и вправду стало легче.

Я ведь... чуть не застрелила... Она запнулась, потом решилась: Тебя.

Это было бы нелепо, сказал Алексей, глядя куда-то мимо и думая явно о другом. Карты ты не потеряла?

Карты? Ах, эти... Она полезла под свитер, вытащила полотенце, развернула. Они?

Слава Богу, сказал Алексей. Теперь выберемся.

Куда?

Домой. Пора бы уже и домой...

Он развернул машину и медленно поехал в сторону города. А у Сани вдруг перехватило дыхание: слева ей открылось странное и страшное видение. В стене, огораживающей их мир, оказалось огромное, как тень горы, неровное отверстие, провал. Провал светился кружащимся туманно-багровым светом, и в глубине его что-то мерно двигалось, будто опускались и поднимались молоты или пилы.

Постой... прошептала Саня, и Алексей послушно притормозил.

Она долго-долго смотрела в эту затягивающую бездну, и наконец ей стало казаться, что она понимает, что именно видит перед собою...

Что там? спросил Алексей. Дорога?

Нет, сказала она. Нам туда не надо...

Вскоре после полуночи в Ирине загорелись несколько зданий в основном лавки и конторы конкордийских купцов. Никогда раньше не случалось такого... Толпа портовых босяков, распаленная чьимито речами, пьяная, орущая, врывалась в дома, выволакивала оцепеневших от ужаса людей, рвала в клочья. Не щадили никого поганили седых старух, бросали в пламя детей...

Ориентируясь на эти огни, в гавань порта беззвучно и медленно, проскользнув между двумя сторожевыми хеландами с тихо умершими к тому времени экипажами, вошли полсотни черных конкордийских гаян. Уключины весел обмотаны были промасленным тряпьем, мачты убраны, команда на гребок отдавалась тусклым фонарем, поднимаемым и опускаемым в глубине кормовой надстройки. Свет его виден был только гребцам.

Одетые в черное, с измазанными сажей лицами саптахи неподвижно сидели над бортами. Их было по тридцать шесть на каждой из гаян...

Глава четвертая

Когда я пришел... мы пришли, Алексей, извиняясь, поклонился призраку, к мускарям, там уже не было живых. Сам Диветок умер позже всех, и Железан успел с ним поговорить. Так мы и узнали, что вернул тебя сюда, наскоро погасив память чтобы им труднее было тебя обнаружить. Трудно сказать, прав он был или нет... Во всяком случае, искали они тебя достаточно долго. Ну, как тебе сейчас? С памятью жить легче?

Саня Отрада, поправила она себя, задумалась.

Я перестала ей верить, сказала она наконец. И это едва ли не хуже, чем... так...

Знакомо, сказал Алексей.

Тоже так было?

М-да. Примерно так. Все, кто учился чародейству, через это проходили. Чтобы уметь потом отличать истинную память от внушенной.

Я ничего не чувствую, ни малейшей разницы...

Этому учатся не один месяц.

Все равно жутко.

Да. Но иначе никак.

Ты ешь. Ты же голодный.

Сразу много нельзя. Осовею.

И потянулся к нарезанной крупными ломтями салями. Хлеба в ночном киоске не было, поэтому колбасу заедали кукурузными хлопьями и запивали пивом.

Никто не заметил, как Железан исчез.

За щелями окон понемногу светало. Наконец Алексей сказал: "Пора", и встал. Сегодня им предстоял трудный день. Еще один трудный день.

К рассвету порт был захвачен весь с частью припортовых кварталов, где находились многочисленные кабаки, получасовые и часовые дешевые гостиницы, веселые дома и лавки, торгующие всем на свете. Босяков, так много сделавших для успеха вторжения и теперь пытавшихся продолжить грабежи, саптахи вырубили беспощадно. Как и всех остальных, кто пытался выглянуть из дому. Но сами они в дома не врывались, растекаясь по улицам, крышам, занимая узкие места на направлениях, по которым, как они считали, в порт будут пробиваться славы. Гребцы с гаян, отпущенные на берег, даже занялись тушением пожаров...

Если взглянуть на гавань Ирина с большой высоты, то она напомнит собой греческую букву 5, увеличенную во много миллионов раз до шести верст в самом широком месте. Округлое тело бухты, две трети длины побережья которой удобны для устройства причалов, соединяется с морем узким извилистым проходом. Сейчас по этому проходу медленно плыли непрерывной вереницей десятки дромонов и хеланд, сидящих в воде низко, почти по самые весельные порты. Паруса на наклонных мачтах были свернуты. Черные корабли входили в бухту и, подчиняясь флажкам, поднимаемьм на огромном красном дромоне, расходились веером ко всем причалам.

В бухте на якорях, бочках, у пирсов и причалов стояли около трехсот рыбацких и торговых судов, в основном маленьких, но были и левиатоны, принадлежащие семейству Паригориев, с их вензелями на кормах и неспускаемыми штандартами на мачтах. На одном из них, по имени "Орлина", стоящем близко к центру бухты, капитан Ярослав Чайко зажег свечу и молился. Он знал, что это время когда-то придет, и знал, что придет оно скоро, но сейчас ему хотелось хоть ненадолго его отсрочить...

Ярославу было двадцать восемь лет. Он знал, что его чахоточная жена не проживет долго и двое мальчиков останутся сиротами, если им не помогут. Феодорит, один из клевретов генарха Вандо, пообещал позаботиться о них...

Но чего стоят такие обещания, если гибнет сама земля?

Плача и сам не замечая, что плачет, Ярослав взял свечу и стал спускаться в трюм. Сорок ступенек крутого трапа...

Переборки между трюмами были выпилены, и судно просматривалось насквозь все: от кормы до носа. Огромное количество всяческого железа, уже тронутого ржавчиной, было собрано здесь: от витков стружки и сбитых подков до литых оград и крановых балок. Поверх всей этой горы настелены были деревянные мостки. Надо было пройти по ним и поджечь уже приготовленные запалы из смеси железных опилок и селитры.

Ярослав зажег от свечи длинный факел и задул свечу. Прошел до носа, насчитав сто восемьдесят шесть некрупных осторожных шагов. Повернул обратно.

Запалы установлены были на дне глубоких ям на равном удалении от шпангоутов так, чтобы шпангоуты перегорели тогда, когда пламя охватит весь металл. Тогда под тяжестью этих тысяч пудов дно проломится...

Он пошел очень быстро, склоняясь над ямой, тыча огнем в бочонок, замирая на миг, чтобы наверняка... и несся дальше. За спиной тут же заревело. Оглядываться некогда, некогда...

Воздух уже исчез, сожранный огнем.

Ярослав знал, что и без воздуха может продержаться две минуты. Этого хватит...

Трубы трубили.

Он немного не рассчитал силы и упал у предпоследней ямы. Даже не почувствовав этого. Ему казалось, что он карабкается по трапу, распахивает крышку люка...

В носу настил палубы прогорел. Давлением воздуха ослабевшие доски вдавило внутрь, и кислород ворвался в жарко тлеющие недра левиатона.

Первый взрыв был страшен. На месте огромного судна вдруг образовалось стремительно растущее огненное облако. Близстоящие корабли охватило пламя. Куски каркаса взлетели высоко вверх и начали свой медленный полет к земле. Днище судна, нагруженное пылающим железом, сразу оказалось в глубине, на дне воронки, и стены возмущенной воды сомкнулись над ним буквально сразу...

С полминуты ничего нового не происходило. Просто в гигантском паровом пузыре, прижатом ко дну и не успевающем всплыть из-за того, что водяная гора на месте воронки теперь начала опадать, пар под действием температуры в две с половиной тысячи градусов стремительно разлагался на водород и кислород, которые тут же стремились соединиться...

Второй взрыв был стократ страшнее предыдущего. Корабли, загоревшиеся после первого, теперь превратились в метательные снаряды, крушащие на своем пути все и вся. Волна перехлестнула даже высокие стены старого форта, забросив внутрь его несколько гаян. Да что там форт! Почти целые гаяны находили потом в трех верстах от берега, в дубовой роще. Куски же кораблей разлетались и на шесть, и на восемь верст...

Больше всех повезло тем, кто был в этот день далеко от Ирина. Страшно горячий пар ударил по улицам, и далеко не все из тех, кто попал под него, дожили до следующего дня. Они долго потом бестолково ходили, оглушенные, сваренные, полуслепые, в клочьях сползающей кожи, падали и редко вставали вновь. С неба валились куски дерева и камни, множество камней, вырванных из дна. Падали и люди или то, что уцелело от них...

Эх, если бы у Протасия оставались еще силы!.. Если бы хоть тысяча свежих бойцов, хоть пятьсот были у Протасия Ирин не был бы отдан. Но у Протасия не бьыо ни одного свежего бойца: азахи, взяв оговоренную добычу, ушли, а славов, отроков и солдат на тот день оставалось на ногах двести семьдесят два, считая и самого командира...

Он не повел их на бессмысленную смерть.

Уцелевшие жители в ужасе бежали из города, часто в одном белье, и видели славов, охранявших мосты, изможденных и черных, или разъезжающих поодаль от дорог. Потом, когда поток горожан иссяк, они тоже ушли на юг, схватываясь по дороге с разъездчиками конкордийцев. И только после этого северная группа десанта, не попавшая ни под один удар, осторожно вошла в город и порт. Зрелище им предстало чудовищное...

Переход прошел легко Саня помнила (помнила, помнила!) чудовищные вспышки первых переходов, когда голова надолго превращалась в гудящий котел, а глаз дергал, как больной зуб. А сейчас проскользнув меж двух старых домов, они выкатились на такую же примерно улочку, как та, с которой свернули... и остановились. Глаз отреагировал на это слабой желтоватой вспышкой и даже не вспышкой, а всплеском, накатом желтого и медленным его отливом...

В этих домах явно никто не жил. Стены стояли облупившиеся, половины стекол недоставало. И все было затянуто тусклой серой паутиной.

Алексей повернул голову. Лицо его как-то сразу осунулось.

Ни при каких обстоятельствах не выходи из машины, сказал он. Понимаешь?

Она кивнула. В щелочку не до конца поднятого стекла просачивался странный запах.

Окно можешь открыть. Возьми сзади бомбы, положи в ноги. Фитиль поджигай прикуривателем.

Хорошо, кивнула она.

Людей здесь не осталось. Даже те, кто на людей похож, не люди. Понимаешь?

Наверное...

Дорогу видишь?

Сейчас...

Саня закрыла глаза и запрокинула голову. Спокойно... спокойно... споко...

Вот она, стена. Слева, потом впереди поперек пути далеко... и похоже, там надо свернуть направо...

Прямо и направо, сказала она.

Алексей кивнул и повел машину медленно, часто притормаживая, почти останавливаясь. Сидел он напряженно, очень прямо, вытянув шею и постоянно поворачивая голову немного вправо и влево. Саня поняла, что он пытается что-то услышать. Она, желая ему хоть чем-то помочь, прикрыла глаза. Все вокруг будто осветилось тусклым зеленым подземным солнцем. Замусоренный асфальт стал чешуйчатопрозрачным, как бывает прозрачной слюда. Остовы домов, источенные какой-то древней болезнью, готовились рухнуть от малейшего действия. И будто медленный прозрачный вихрь, будто дрожание воздуха, лишь чуть-чуть преломляющее этот зеленый свет, приближалось справа, проходя сквозь остовы домов и еще более обгладывая ноздреватые каменные кружева...

Бросай, негромко сказал Алексей.

Саня открыла глаза. Рука ее уже держала маленькую бомбу, сделанную из пивной банки. Потом она посмотрела на то, что было прозрачным медленным вихрем...

Сначала ей показалось, что это пена. Сероватая пена выдавливается из окон и дверей домов и течет по улице. Потом она как-то сразу, будто от лица убрали заслонку, или светофильтр, или что-то еще, увидела, что "пена" полностью состоит из больших, в руку длиной, извивающихся многоножек с тусклыми стрекозьими глазами и тонкими черными жалами на гибких хвостах. Каждая из этих тварей могла двигаться стремительно, но масса масса накатывалась со скоростью пешехода.

Саня нашарила прикуриватель, не сразу сумела вынуть его из гнезда. Поднесла тлеющую решеточку к фитилю. Фитиль зашипел и стал плеваться искрами. Саня неловко отбросила бомбу подальше от машины и на бомбу тут же накинулись твари. Алексей чуть отъехал, остановился, зажал руками уши...

Взрыв был глухой. В "пене" образовалась горящая проплешина. Многоножки корчились в этом дымном пламени, разбегались по сторонам, исчезали в окнах. Саня бросила еще одну бомбу. От этой бомбы твари бросились врассыпную.

Они умные, сказал Алексей, болезненно морщась. Умнее собак... Впрочем, это все мелочь.

Но они бы нас съели?

В пять секунд. Сухопутные пираньи.

Здесь жили люди?

Да. Еще зимой. Когда мы пробирались к тебе... застали нескольких живых. Теперь уже вряд ли...

Он доехал до конца узкой улочки и повернул направо. Саня вновь закрыла глаза. Узкое ущелье меж стен дальше расширялось, открывая небо, полное лун...

Туда вел когда-то широкий проспект а может быть, это был бульвар, потому что дорога разделена была продольным широким газоном, на котором росли громадные деревья. Сейчас деревья эти были затянуты серой шевелящейся паутиной, и если присмотреться, то видно было, как крупные, размером с птиц, пауки перебираются с ветки на ветку. Их было великое множество. Саня еще успела удивиться, что ничего не чувствует, и увидела мальчика.

Голый, серый от грязи, лет восьми-девяти, он ковылял наискось через полосу встречного движения если здесь вообще можно было говорить о каком-то движении.

Алеша...

Вижу. Лучше отвернись.

Но он же... живой!..

Нет. Это просто приманка. Нас заметили. Закрой пока окно.

Он опять притормозил, всмотрелся в дорогу и повел машину заметно быстрее, чем до сих пор. Стрелка коснулась цифры "40". Мальчик теперь не ковылял, а бежал. Вот он проскочил между деревьями... и Саня поняла, что он догоняет машину. Она видела его неподвижное туповатое лицо...

Вот когда ей стало по-настоящему жутко.

Тише, сказал Алексей.

Она обхватила себя за шею обеими руками, давя начавший вырываться крик.

"50". Мальчик постепенно приближался. До него было метров десять. Саня видела, что жилы на шее его вздулись, под кожей бедер будто ходили поршни. Маленькая пипка торчала вперед, как бушприт.

Он же дого... догонит... вытолкнула она из себя.

Нет. Алексей бросил взгляд на зеркало, потом поспешно перевел его на дорогу. Не успеет.

Но чуть увеличил скорость.