Чтение 17–й страницы книги ~Опоздавшие к лету~

– За такие дела благодарить нельзя.

– Вас накормили?

– Нет. Но мы уже уезжаем.

– Пятнадцать минут. Сейчас все будет.

– Простите, подполковник, приказ…

Приказ есть приказ, приказы не обсуждаются, даже такие приказы, каких вовсе не бывает, например, приказ отбыть из расположения части без обеда, и тем не менее приказы следует выполнять, значит, и те приказы, которых никто не отдавал, потому что никто не мог предвидеть такую ситуацию, когда, допустим, приглашают пообедать после достойного выполнения задания, и очень легко сослаться на приказ, если обедать почему-то не хочешь, точнее, не хочешь обедать здесь, с этими людьми, и никто не обидится, все поймут, что приказ есть приказ, приказы не обсуждаются, тем более приказы, отданные самому себе… Но почему, лейтенант? Что мы, прокаженные, что ли? Ты явно брезгуешь, лейтенант… или опасаешься? Ни черта не понимаю, подумал Петер, ни в чем ни черта не понимаю, кто и за что их убил – подозреваю, да, подозреваю, но ведь доказать не могу и не смогу… и при чем тут этот лейтенант?.. Ах, господи, чем голова занята… Где Шанур? Вот что нам надо выяснить и решить, вот в какую точку надо бить: где Шанур и что с ним? Но для этого надо понять, кто напал и почему, и круг замкнулся, все совершенно непонятно, я насмотрелся здесь таких запредельных штучек, что всякая, самая шальная версия может оказаться правильной, всякая, любая, выбирай любую и крути ее как вздумается…

Взять советника, подумал Петер, взять… я, Камерон, Брунгильда – Брунгильда в таком деле стоит двоих – взять… приставить пистолет к виску… а дальше что? Все. Все… Надо же, ничего не придумывается…

Ладно. Будем исходить из того, что он жив и захвачен. Кому он может понадобиться? Почему захватили именно его? Если это штучки советника, то, может, ему понадобился личный оператор – так сказать, взамен меня? А? Он ведь о Шануре имеет весьма поверхностное представление – зеленый лейтенантик, не более того… это хорошо… это было бы замечательно, просто замечательно. Но слишком уж просто…

Но кто-то же захватил пленку! А если пленка была главной целью, а Шанур, так сказать, побочной? Допустим, его захватили для чисто технических нужд – управляться с проектором, скажем? Ну-ка… А? Что?

– Пойдем, Петер. Пойдем, не надо тут стоять.

Это был Камерон. Петер огляделся вокруг: он стоял над обрывом, на открытом месте – сам не помнил, как сюда пришел.

– Да, – сказал Петер. – Пойдем, конечно.

– Решили здесь хоронить, – сказал Камерон. – Могилу уже роют.

– Я найду, кто… найду, понимаешь? – Петер покачнулся, Камерон поддержал его.

– Вряд ли, – сказал Камерон. – Такая каша…

– Я найду, – повторил Петер.

– Ну и что? – сказал Камерон. – Что из того, что найдешь? А… – Он махнул рукой. – Ищи.

– Он не был твоим другом, – сказал Петер.

– Да разве в этом дело? – сказал Камерон.

– А как же тогда быть? – сказал Петер. – Рукой на все?

– Ему уже не поможешь, – сказал Камерон.

– Есть еще Шанур, – сказал Петер. Камерон молча пожал плечами.

– Я ведь тебя ни о чем не прошу, – сказал Петер. Камерон опять промолчал.

– Можно подумать, что тебе все равно, – сказал Петер. – Что ты только и хочешь…

Камерон издал неясный задавленный звук, Петер посмотрел на него и тут же отвернулся: стиснув зубы, Камерон плакал.

Первым серьезным мероприятием майора Тунборга в роли начальника строительства было введение режима строжайшей секретности. Запрещались к разглашению все абсолютно данные о темпах работ, о действительной длине моста и так далее, и тому подобное – даже о расходе электроэнергии. Операторов перестали пускать на стройплощадку, все сооружения позакрывали щитами и маскировочными сетями – Петер пошел скандалить к советнику, и вместе они, два приятеля, Гуннар и Петер, – пошли к генералу. Генерал, однако, оказался тверже, чем предполагалось. Он объяснил, что на стройке, помимо интересов Министерства пропаганды, присутствуют еще и интересы военного ведомства, которые могут оказаться под угрозой из-за утраты бдительности и, как следствие, утечки оперативной информации. Да, мероприятия, направленные на пресечение утечки, создают определенные трудности для хроникеров, но что поделаешь, война есть война, а на войне без трудностей не бывает, придется смириться, но до окончания работ никакие данные не подлежат огласке, нет, Гуннар, и не проси, даже ради тебя, я все понимаю, но нет. Пусть твои ребятки займутся лучше освещением быта саперов, их боевой и политической подготовкой, внимательнее отнесутся к проблемам внедрения новой религии – а здесь еще немало проблем, старое все еще цепляется за души людей и тормозит их духовный рост и развитие. И преображение. А что касается самого моста – то нет. Не положено. Может случиться утечка информации.

– Вот так, Петер, – сказал господин Мархель, разводя руками. – И ничего не поделать, он здесь хозяин.

– Не расстраивайся, подполковник, – сказал генерал. – Наплюй ты на это железо. На людей, на людей внимание обращать надо. Люди – вот настоящее железо!

В быт саперов Петер вгрызался яростно. Материалы Шанура – кроме тех, под мостом, конечно – погибли, поэтому Петер изо всех сил стремился наверстать потерянное. Он знал, что не сможет сделать это так, как Шанур, так неподкупно точно и с такой любовью, что-то внутри него придерживало изредка руку и отводило глаза, но – он стремился, и иногда получалось. Приходилось, конечно, снимать и парадные сцены: новые и новые моления у статуи Императора, все более гладкие и вычурные, приторные, как сахарин; построения и зачитывания приказов; развод караула; обход генералом позиции артиллеристов; награждения. Но чаще – сцены обыденной жизни, текущей совсем иначе, чем жизнь показная, парадная, – иначе и отдельно. Еда; сон; сапер стирает портянки; сапер штопает шинель; четверо саперов дуются в самодельные карты, проигравшего лупят картами по ушам, остальные хохочут; сапер сидит на табурете, другой, мальчишка с изъеденным оспой лицом, на широкой струганой доске кусочком угля пишет его портрет; несколько саперов стоят сзади и тихонько, чтобы не помешать, спорят; голые саперы выбегают из бани и катаются по снегу; черные, как черти, копаются в моторе трактора; собравшись в кружок, травят анекдоты. Петера охватывала тихая злость, когда он чувствовал, что ему начинают позировать, – но обрести с саперами былую бесплотность ему не удавалось, то ли сил не хватало после болезни, то ли еще чего… Петер чувствовал перемену отношения, между ним и саперами появился ледок настороженности, прозрачный, тоненький и холодный. Несколько раз его буквально судорога сводила от внезапно возникавшей преграды между ним и людьми – будто они, люди, внезапно прозревали в нем что-то опасное или омерзительное, но старались не показать, изо всех сил старались не показать, и у них получалось, но все силы тратились на это…

Однажды утром возник подполковник-адъютант и сопроводил полуспящего Петера к генералу и господину Мархелю. Когда Петер вошел, генерал и советник сидели молча и понурившись.

– Проходи, Петер, – сказал советник. – Вот решаем, как быть…

– Что стряслось, Гуннар? – спросил Петер.

Генерал криво усмехнулся, а господин Мархель пожал плечами.

– Плохо дело, – сказал он. – Император требует, чтобы мост был сдан немедленно. Мы вот тут помозговали и решили…

– Другого выхода у нас не было, – сказал генерал.

– Другого не было, – подтвердил господин Мархель. – Тем более что все материалы погибли. Так вот, решили сделать макет моста, так, скажем, в одну пятидесятую натуральной величины, и снять его. Такой, понимаешь ли, трючок. Откупимся от начальства, а там потихоньку и настоящий закончим. Как ты думаешь?

– Мне-то что, – сказал Петер. – Снять-то что угодно можно.

– Верно мыслишь, – сказал генерал.

– Главное, чтобы там не узнали, – сказал господин Мархель и ткнул пальцем вверх.

– Не захотят – не узнают, – сказал генерал.

– Это точно, – сказал Петер.

– Да, но это не все, – сказал господин Мархель. – Если бы только это… Видишь ли, его, – он показал на генерала, – хотят сделать этаким мальчиком для битья, все у них приготовлено – вызывают в столицу и… ну, сам понимаешь. Мы тут подумали и решили: а что, если…

– Вообще-то… – начал генерал, но не закончил, замолк.

– Ты не беспокойся, Йо, Петер свой человек, – сказал господин Мархель. – Так вот, я перепишу сценарий, а потом подумаем, как и что нам переснять… в общем, генерал Айзенкопф сегодня погиб на посту.

Петер посмотрел на генерала. Генерал внимательно разглядывал ноготь на мизинце.

– Сделаем так, – продолжал господин Мархель. – В том, что мост не сдан в срок, виновен генерал Айзенкопф, но он погиб на посту, а мертвые сраму не имут. А в предыдущие события внесем корректировку: дескать, реальный вклад в руководство строительством вносил полковник Мейбагс, а генерал только привносил разлад и беззакония. Как тебе такой оборот событий?

– Круто, – сказал Петер.

– Разумеется, – сказал Мархель. – Только круто и можно в таких обстоятельствах.

Преображенный сценарий был таким:

«…преодолевая волнение, инженер Юнгман докладывает Высшему Имперскому Совету свой проект; генералы встречают его недоверчиво, но вот мы видим, как полковник Мейбагс наклоняется к уху генерала Айзенкопфа и шепчет ему что-то, и трехкоронный генерал подходит к инженеру, жмет ему руку и похлопывает по плечу… Мощные бульдозеры прокладывают дорогу в горах, саперы взрывают скалы, и вот расчищено место для будущего великого строительства. И постоянно среди саперов мы видим полковника Мейбагса, окруженного подлинной любовью. Вот настал великий день: саперы, стоя в строю, принимают поздравления от генерала Айзенкопфа; вот они в едином порыве устремляются на свои рабочие места. Генерал садится в машину, где его ожидает кинозвезда Лолита Борхен, и уезжает. Полковник Мейбагс руководит работами. Взревели сервомоторы, засверкали огни сварки, и вот первая секция моста медленно, почти незаметно для глаза двинулась вперед – и повисла над бездной… Бдительно несут службу зенитчики: солдаты и офицеры во главе с полковником Мейбагсом вглядываются в небо. Неприятельский самолет! Полковник отстраняет наводчика орудия и сам занимает его место. Огонь! – командует он. В небе исключительно кучно возникают белые шарики разрывов; секунда – и, пылая, вражеский ас врезается в склады! Обломки самолета крупным планом. Еще и еще обломки. Никто не прорвется к мосту!

Часть II. Блиндаж, саперы отдыхают. Читают письма из дому, играют в шахматы, поют песни. Ужин, появляются зеленые солдатские фляжки с добрым ромом, произносится тост: «За победу! За Императора! За нашего генерала Айзенкопфа!» Но мы видим, как, отвернувшись, многие саперы шепчут: «За нашего полковника Мейбагса!» Ночь. Саперы спят…» – ну и так далее.

– Надо не забыть вскрыть гнусную сущность майора Вельта, – напомнил Петер.

– Да-да, – согласился господин Мархель, продолжая вписывать поправки в сценарий. – Мавр сделал свое дело. Поясним, что он в силу своей перверсии ненавидел гетеросексуальных мужчин и подсознательно стремился к их устранению.

– По-моему, вы перегибаете палку, – забеспокоился генерал.

– Молчи, покойник! – весело сказал господин Мархель.

– Тогда бы надо освободить тех… в лагере, – сказал Петер.

– Да? – господин Мархель отложил карандаш, почесал переносицу. – Нет. Рановато. Они нам еще пригодятся. Вот закончим мост, тогда…

– Саперы говорят, рабочих рук не хватает, – напомнил Петер.

– Ерунда, – сказал генерал. – Плохому плясуну всегда яйца мешают.

– Нет, Йо, ты не прав, – сказал господин Мархель. – Нельзя так сразу отказываться от такого резерва рабочей силы. Не по-хозяйски это. Давай-ка ты, пока живой, заставь Тунборга проверить, действительно ли не хватает и сколько. Можно будет часть штрафников освободить и направить на работу.

– А как же их предательство? – спросил генерал.

– Как было. Сажали-то их для перевоспитания, не так ли? Вот и отберем тех, кто успел перевоспитаться.

– Ваше дело, – сказал генерал.

– Да, и еще, – сказал Петер. – По сценарию у нас в одном кадре получаются и генерал Айзенкопф, и полковник Мейбагс. Но… – Он кивнул на генерала и развел руками.

– Без проблем, – сказал господин Мархель. – Под бывшего генерала загримируем кого-нибудь из штабных. Подполковника этого… как его?

– Азаусси, – подсказал генерал.

– Азаусси? – переспросил господин Мархель. – Где ты их берешь с такими фамилиями?

– Старинная дворянская фамилия, – сказал генерал слегка обиженно. – Уж тебе-то надо знать историю Отечества.

– Ну извини, – развел руками господин Мархель.

– Извиняю, – сказал генерал.

– Значит, так, Петер, – сказал господин Мархель. – Сейчас в самом быстром темпе надо состряпать несколько сцен с генералом и полковником в одном кадре, потом с генералом отдельно, потом гибель генерала на боевом посту, и где-нибудь ближе к вечеру уже надо будет дать официальное сообщение.

– Тогда прямо сейчас и начнем, – сказал Петер. Подполковника-адъютанта загримировали под генерала Айзенкопфа, получилось довольно похоже, но играл он плохо и путал реплики. В глазах его застыло выражение тихого панического страдания. Его снимали в группе офицеров и соло, статично и в движении, со словами и без. В одном из моментов съемки – около статуи Императора – Петер, воспользовавшись тем, что рядом никого не было, шепнул ему:

– Сматывайся, дурак. Убьют.

– Куда? – с полной безнадежностью в голосе спросил подполковник-генерал, и стало ясно, что он все понимает.

– Куда-нибудь. Хоть в плен. Но поскорее.