ожидании посадки на "Кэт оф Чешир" я просматривал русские парижские
газеты - и наткнулся на два сообщения кряду. Они имели
непристойно-злорадный характер и с истиной совершенно не сопрягались.
Предположений о причинах трагедии было два: самоубийство на почве
сифилиса - и выбраковка чекистами отработанного материала. Я положил
себе вечером в баре выпить за упокой его освободившейся души, а в
Вашингтоне зайти в маленькую церквушку пресвятого
единственным, кто знал, что именно случилось с этим несчастным
чудовищем:
"Некрономиконом". Ведь выстрелил он себе все-таки в сердце, а не в
висок...
носу и совсем недалеко от судового ресторана первого класса - так что
даже негромкий оркестрик его в первые ночи мешал мне спать. А спать
хотелось - как на фронте.
африканскому берегу в трюме французского парохода в компании с
неграми, гусями и домашней скотиной. Было там нас, бродяг, не менее
пяти сотен, и никаких привилегий и удобств безденежному поэту не
полагалось, да и пресловутого "бремени белого человека" я на себе
никак не ощутил: шлепал, как все, засаленными картами по перевернутому
ящику из-под жестянок с питательной мукой "Нестле" и даже немного
выиграл благодаря приобретенному еще в
раскладе.
столе в бронзовом кольце закреплена была хрустальная ваза с цветами;
цветы вышколенные стюарды с пугающей неотвратимостью регулярно
заменяли свежими, всех сортов мороженого мне так и не удалось
перепробовать, и вообще судно это напоминало роскошный плавучий
санаторий для больных особой, не всем доступной болезнью. "Кэт оф
Чешир" никогда не взял бы "Голубой ленты Атлантики". Он просто
пренебрег бы этой наградой. Куда торопиться, если жизнь так
великолепна?
пассажир имел возможность почти без хлопот издать собственную книжку,
или журнал. или альманах. Театр за восемнадцать дней плавания дал
одиннадцать премьер. В двух уютных кинозалах демонстрировались как
наиновейшие, так и ставшие классикой фильмы. Оранжерея исправно
снабжала нас овощами, зеленью и расхожими цветами наподобие
гладиолусов. Запахи и звуки расположенной в трюмах на корме бойни не
доносились до нас, зато от коптилен текли самые выразительные ароматы.
Танцзал не прекращал работу ни на секунду. Игры и забавы были
чрезмерны и неописуемы, а корабельный импрессарио неистощим на
выдумку:
одной из форм шизофрении или же паранойи - в науке Фрейда и месье
Шарко я не силен.
очень) безумия.
швед по фамилии Хансен - он вел себя всегда невозмутимо и только
поглощал в огромном количестве горький темный "Гиннес", но и господин
Хансен подвел: из беседы с ним я вдруг понял, что милейший Арне
искренне полагает, что пароход наш направляется отнюдь не из Гавра в
Нью-Йорк, а, напротив, только что вышел из мексиканского порта
Веракрус, чтобы достигнуть порта Бремерхафен в Германии:
орхидею в петлице каждый день. Молодые французские поэты, с которыми я
в то время водил знакомство, полагали особым шиком сочетать рваные
штаны со свежей орхидеей.Теперь это не вызывало ничего. кроме легкой
докуки.
всех наших устремлений:
- и шесть.
причем колоды постоянно обновлялись, как в лучших казино. Для
американцев, по привычке, сохранившейся со времен сухого закона,
напивающихся впрок, был предусмотрен особый бар с усыпальницей. Если
прибавить, что каждый день пароход был поначалу настигаем, а потом
встречаем гидропланом, который привозил пресловутые орхидеи, свежих
устриц, полевую землянику и прочие прихотливые фрукты, голландские
сливки и лондонские, парижские и берлинские газеты, то цена билета
вроде бы и не казалась чрезмерной. А когда-то за эти деньги я мог
трижды пересечь Африку от Алжира до мыса Доброй Надежды:
мой язвительный фронтовой товарищ Трохин: Блистательно и невыносимо
скучно.
германской старлетки Марлен Дитрих, которая в сопровождении своего
режиссера, не менее знаменитого Йозефа фон Штернберга, шла походом на
в истерике, Фербенкс и Чаплин готовились к новым упоительным победам:
она с вызывающей вульгарностью (больше не попросят!) исполнила грубую
солдатскую песню, которая потом доставала нас в полесских болотах. Я
стал было, как сказал Козьма Прутков, "по-военному подпускать к ней
амура". Такое, разумеется, строжайше запрещалось условиями моего
испытания, но: Но.
мне того поэта, если его фамилия не Кузмин...
из братства "Голубая раковина", единственным уцелевшим после
устроенной большевиками резни. Но в первый же вечер в ресторане я
буквально лицом к лицу столкнулся с Петром Демьяновичем Успенским:
Слава Богу, он меня не узнал: на его лекциях я сидел обычно в задних
рядах, провоцирующих либо профанических реплик не подавал, да и
изменился я с тех пор изрядно: отпустил волосы, усы, шкиперскую
бородку. Только глаза по-прежнему косили: один смотрел на собеседника,
другой на женщин. С этим я ничего сделать не мог, и учителя мои тоже
не могли. Только мэтр Рене ворчал что-то насчет необходимости
постоянно укрощать змея кундалини, но от него я кое-как отбился впору
припомненной цитатой из сочинений Ивана Баркова.
свой счет
заокеанские теософы, не иначе. А коли так, то не в трюме же ему было
ехать!
оккультизм: иначе дамы скрутили бы нас и, усадив за один столик,
потребовали бы немедленного раскрытия тайн и срывания покровов. Isida
Denudata, и тому подобное. А так - отдуваться пришлось одному
профессору, я же сказался этнографом, знатоком и переводчиком
амхарских песен и баллад. Баллады меня исполнять никто не просил. Это
вам не "Лили Марлен":
люди, в сущности, спят, а лишь некоторые, очень немногие, способны
изредка просыпаться, и уж совсем единицы - бодрствуют постоянно. Из
этого я заключил, как говорят американцы, со стопроцентной гарантией,
Березин Федор
Лукьяненко Сергей
Конан-Дойль Артур
Контровский Владимир
Прозоров Александр
Белогорский Евгений