Чтение 17–й страницы книги ~Баймер~

- Ты прав, все возвращается на круги своя. Ничего нет нового под луной. И все новое, конечно же, лишь хорошо забытое старое.

Я взял свою чашку, поклонился:

- Извините, мне надо сделать кое-какую работу на завтра. Уверен, что вы отыщете аналогию анекдотам про поручика Ржевского среди древнеегипетского юмора. Но как насчет самого простого: падает компьютер с десятого этажа и думает, вот бы сейчас зависнуть...

У двери я оглянулся с нехорошей злорадностью, Нинель ткнула мне в спину тарелкой с горкой бутербродов. Сам понимаю, что нехорошо, я же сильнее, умнее, а они всего лишь двое кроманьонцев, два хороших добрых кроманьонца, что хотят мне добра. И отлично образованных для своего кроманьонского века. Вот только очень агрессивно хотят мне добра. В своем понимании добра.

- Зависнуть? - переспросил отец с недоумением. - На чем зависнуть? На бельевой веревке, протянутой этажом ниже?.. Так все ж понятно, только не очень ваш юмор тонок и изящен...

Я ощутил стыд, будто ударил ребенка, выдавил виноватую улыбку и поспешно попятился из кухни.

Глава 23

Прошла неделя. Все дни я горел, как Тристан, который вломился к магам, адептам фаерболизма. Все во мне дергалось в канкане святого Витте, мысли носились как спугнутые тараканы после удара кувалдой по миске.

Я продолжал приезжать рано утром и уезжал поздно вечером, хотя необходимости уже не было. Все работает, Конон сам иногда заглядывал в операторскую, переключал с экрана на экран, рассматривал свой особняк издали со всех ракурсов, подходы к нему. Камеры еще и внутри особняка, перекрывая входы-выходы, по одной в каждой важной комнате, а в этой, операторской, даже две неотрывно наблюдают за каждым нашим движением.

Знаю, моего отца такая тотальная слежка привела бы в ужас. Он взорвался бы от благородного негодования, как термояд, но я, человек не современный, а ультрасовременный, уже понимаю, что подобная тотальная слежка - благо. Мне уже сейчас плевать, что кто-то подсмотрит, как я ковыряюсь в носу, тужусь на толчке или ставлю на четыре точки архимеда только что встреченную девчонку, имя не спросил, да и ей мое тоже знать - только память засорять лишними файлами. Полный контроль неизбежен, его надо принять как должное, но зато абсолютное большинство преступлений можно будет пресечь в зародыше. И когда все могут видеть у всех все, то уже никому не придет в голову со злорадством показывать соседу фотку его голой жены или дочери.

Да, мир станет благополучнее, даже скучнее, ибо трудно будет прелюбодействовать, ходить налево, блудить. Либо это прелюбодейство станет узаконенным - не рубить же головы всем подряд! - но и тогда мир станет скучным, потеряв прелесть нарушения запретов.

Впрочем, что загадывать далеко, человек найдет, что нарушать. А пока что я продемонстрировал Конону работу телекамер, сходил в Интернет, пошарил на предмет полезных утилит, за ночь их высыпается в Сеть десятки тысяч, только вылавливай необходимые, в самом деле выловил парочку и тут же апгрейдил следящую систему, а для ночного сканирования скачал патчик и тут же поставил заплатку.

Конон снова исчез на пару дней, вернулся похудевший, усталый, сильно загорелый, словно с утра до вечера был на той же охоте в поле, заглянул к нам в операторскую, осмотрел как я демонстрирую работу пропатченных программ, кивнул, сказал:

- Нет, на кухню не переключай.

- Правильно, - сказал Сергей глубокомысленно, - приличные люди не говорят о кухне. Но, правда, что там делает Нюрка...

- Вот это как раз и не надо, - сказал Конон строго. - Ладно, Андрий, пойдем, у меня к тебе разговор. Кстати, у тебя права есть?

Я поспешил за ним следом петушком-петушком, как и должен за большим начальником мелкий служащий, отрапортовал бодро:

- Только гражданские!

Он так изумился, что даже оглянулся:

- А что это?

- Ну, право на труд, свободу религии... Говорят, есть право не отвечать на вопросы, но что-то не верю...

- Правильно делаешь, - одобрил он. - Попробуй мне не ответить! Нет, я про автомобильные права.

- У меня только те, которые все имеют!

- Бедные права, - проворчал он, - кто их только не имеет. Автомобильных, значитца, нет...

- Откуда? У меня сроду даже велосипеда не было.

- Да теперь в школах выдают. Да не велосипеды... Ладно, гражданские свои засунь себе в... чтоб их имели лучше, а вот на вождение тачки надо получить. С этим тоже нетрудно, у меня схвачено, сделают раньше, чем научишься ездить. А водить машину научит Сергей.

- Да надо ли, - слабо возразил я, но очень слабо. Против машины возражать как-то трудно. - Я не хочу, чтобы это ложилось каким-то финансовым бременем на игру...

Он отмахнулся:

- Никто покупать тебе машину и не собирается! Размечтался. Старенькую возьмешь. И офис снимать для тебя не собираюсь. Просто выделим комнатку в одном из... моих помещений. Просто ты теперь глава одного из подразделений. Хоть хилого и вообще экспериментального, но все же должон отличаться от рядовых, кто на метро да на трамвайчике!

Мы подходили к его кабинету, я как-то невольно выпрямил спину. Со стороны полупрозрачной и ставшей нематериальной фигуры Конона все еще идет звук на уровне первых саунд бластеров, но я уже ничего не слышал, ибо вот-вот девушка в очках с розовыми стеклами вскинет... нет, просто поднимет голову, глаза ее строгие, лицо чистое и безукоризненное, как у снежной королевы. Ее взгляд сразу же отыщет меня... ну, пусть не сразу, но все же посмотрит, я оживу, оживу...

Дверь даже не отворилась, а как бы исчезла, как в дьябле, или я просто ни хрена не замечаю, комната залита ярким солнечным светом, что меня не удивило: ангелы сами излучают свет. Вероника вскинула голову, глаза ее, против ожидания, сразу поймали меня в прицел, но тут же я рухнул в бездонную пропасть, где мрак, тьма, холод и вечная сырость - Вероника перевела взгляд на Конона, голос ее прозвучал не столько нейтрально, а чересчур заботливо, гораздо заботливее, чем должна говорить секретарша, пусть даже личная, персональная, бытовая:

- Илья Юрьевич, вам звонил Колесников. Просил перезвонить, когда освободитесь.

Он поморщился, кивнул:

- Хорошо. Я возьму в кабинете. Ко мне пока никого не пускайте. А ты, Андрий, посиди пока здесь.

Мановением длани отправил меня куда-то в угол. Вероника смотрела без любопытства. Я тоже изо всех сил старался смотреть на нее, как на секретаршу, что знает три команды: "стоять", "лежать" и "факс". Основное назначение всех секретарш - создавать шефу условия для работы. Это значит, что если устал, должна подать кофе даже без его напоминания. Если у него гормоны начинают мешать работе мозга, тут же должна привести в гормональное равновесие. Более того, точно так же, как хороший секретарь подает заработавшемуся шефу кофе и бутерброд, доверяя своему чутью и опыту, так и за гормональным она должна следить тоже без напоминаний. Ее хозяин должен быть информирован, накормлен, бодр, помнить о всех встречах, а при взгляде на входящую в кабинет женщин не должен представлять как он ее поставит, перевернет...

Судя по ее идеальной фигуре, она вполне может обеспечить Конону гормональное равновесие, а если судить по умному строгому лицу, она в состоянии отбирать для нанимателя интересующую его почту, а остальной рекламный мусор выбрасывать в корзину.

Она внимательно посмотрела мне в глаза:

- Вам что-то нужно?

- Да нет, - пробормотал я. - Я просто... жду. Мне Илья Юрьевич велел подождать здесь.

Она милостиво наклонила голову. У нее это получилось по-королевски, красиво, с достоинством. Ее серые глаза выглядели строгими, понимающими, только губы показались мне чересчур полными, даже толстыми. Таких в старину звали вафельницами.

- Ждите, - разрешила она. - Если это надолго, то я могу сделать кофе. Если, конечно, вы уже допущены до такого ритуала.

Я не сразу понял, что она шутит, лицо ее оставалось аристократически строгим. Ответить не успел, да и не нашелся сразу, я из тех умников, кто долго шарит в карманах, перебирая сто тысяч слов, ведь за словом в карман не лезут только убогие, у которых наготове десяток фраз Эллика-людоеда, а я самый крутой остроумец уже на лестнице, а то и на улице за два квартала от того места, где надо мной насмеялись...

Открылась дверь, вошел человек, в котором я сразу признал бухгалтера. Он даже больше походил на деревенского счетовода, а еще такими изображали в старых фильмах мелких партийных работников: плотненький, в свободном белом костюме, круглое розовое лицо, белый картуз пятидесятых годов, под рукой раздутый объемистый портфель, уже потерявший цвет и форму.

- Здравствуй, Вероника, - сказал он скрипучим, как ножом по стеклу, голосом. - Как ты загорела... Даже жаль!

- Почему? - удивилась она.

- Ну, такая аристократка, а почернела, как простая крестьянка.

Он начал выкладывать на соседний стол пухлые папки, книги, растрепанные брошюры, целый набор ручек, хотя в нагрудном кармане торчат колпачки паркеровских штучек. Я с любопытством ждал, когда же появятся легендарные счеты, это такой калькулятор в деревянной рамке, где по проволочкам бегают крашенные деревянные колесики. Не сами бегают, конечно, их надо пальцами туды-сюды.

Наконец он обратил взор на меня. Изучал несколько мгновений, я молча выдерживал его взгляд. Сейчас меня почему-то больше интересовало, как меня видит эта почерневшая аристократка.

Человек, похожий на бухгалтера, представился:

- Николай Николаевич Хренсман. Как говорится, нет такого слова в русском языке, которое не могло бы стать фамилией еврея! Я тот, кто постоянно ворует деньги хозяина и постоянно переводит на свои заграничные счета. Документацию запутал, налоги не плачу, но и хозяину тоже шиш. Словом, вот такое я говно. Илья Юрьевич велел мне взять и вас под свой контроль. Я имею в виду всю финансовую часть, что касается задуманной им... фу, некой игры.

Сердце мое радостно прыгнуло. Кровь бросилась к щекам, я уловил ее жар, а я не так загорел, как эта аристократка, на мне все как на дрозофиле, и от этой мысли мне стало еще жарче, а уши вспыхнули как бенгальские огоньки.

Я развел руками.

- Но, если учесть, что я в бухгалтерии полный ноль... и не собираюсь учиться, то будем как-то уживаться. Я подпишу все бумаги, кроме смертного приговора.

Хренсман удивился:

- Вы против смертных приговоров?

- Применительно к себе, - объяснил я. - А всяких там негров, евреев, коммунистов и цыган - всегда пожалуйста! А теперь еще и лиц кавказской национальности. И юсовцев, само собой.

Он кивнул:

- Тогда сработаемся. Я не коммунист и не еврей, что странно, теперь все евреи, и не лицо... Вроде бы даже не совсем негр, хотя пашу все-таки как бушмен на плантации.

В приемную вошел Сергей, по-свойски кивнул секретарше, бухгалтер не оглянулся, Сергей сказал насмешливо:

- Да негры теперь не очень-то пашут! Им интереснее получить пособие по безработице, его хватает, а в остальное время нюхать коку и репить.

- А я старый негр, - пояснил бухгалтер. - Который еще на плантации. Под кнутом плантатора... гм... из обкома партии. Ну, словом, раз уж вы, Андрий, теперь элпээрик, то на все покупки берите чеки, их сдавайте мне. У нас все-таки... или все еще - плановое хозяйство.

Сергей спросил тупо:

- Что такое элпээрик?

- ЛПР - лицо, принимающее решения, - расшифровал Хренсман. - Так говорили в далекие 90-е... Еще в прошлом, двадцатом веке. Ах, он все еще не закончился? Все равно это было в прошлом двадцатом, а не в этом двадцатом! Берите все чеки, все накладные, а на что не сможете, или вам просто не дадут, у нас еще та экономика, то просто записывайте... Даже если заправили полный бак, а чек на бензоколонке не дали, вы уж, пожалуйста, эти расходы запишите, чтобы я не подумал, будто на пропой вот этому мордовороту с расплюснутым носом. Он вам, наверное, рассказывал, что профессиональным боксером выступал и потому него такой нос? Враки! Он подрабатывал мытьем окон в публичном доме.

Сергей хрюкнул недовольно.

- Понабирали тут Ваксбергов, Айсбергов да Хренсманов, чтобы честные русские титаники тонули!.. Ладно-ладно, я тебе это припомню, чубайсник. Андрий, давай-ка собирайся. Сегодня не я в твоем распоряжении, а ты в моем. Уж я тобой нараспоряжусь... Я тебе припомню мои безответные овечьи слезы, когда ты меня семнадцать раз...

Он любовно подул на огромный кулак, оценивающе уставился в мою челюсть. Бухгалтер спросил Веронику:

- К Илье Юрьевичу можно?

- Подождите, - сказала она. - У меня важный разговор по телефону.

Он присел у стола и смиренно просматривал свои бумаги, а я вышел за Сергеем. Молча, поглядывая на меня исподлобья, вывел меня во двор.

- Жди здесь, - велел он.

Я ждал, рассматривал хорошо отрендеренный двор, в голове все крутилось насчет игры, бухгалтера, набора команды, но поверх всего всплывало строгое аристократические лицо, и весь мир терял краски, растушевывался, оставалось только это лицо, я начинал его менять, раздвигать губы в приветливой улыбке...

...сзади бибинуло, я подпрыгнул. В полуметре от моего зада остановилась сверкающая машина. Иномарка. Сквозь яркие как бегающее пламя блики на лобовом стекле рассмотрел Сергея, он махал мне рукой.

Я подошел слева, попытался открыть, не смог, тогда он наклонился и сам толкнул дверцу. Я сел рядом.

- Это твоя машина, - сказал он. - Знакомься! Оппель-вектра. Ей уже девять лет, но состояние хорошее, еще послужит. Здесь нет наворотов, вроде автоматической коробки передач или сервоусилителя руля, но тебе это ни к чему, надо свои мускулы развивать, а то у тебя как у червяка... Вот смотри пока за мной, а когда доберемся до площадки, там уже я с тебя глаз не спущу.

Я думал, он говорит о какой-то особой площадке, где учат начинающих, эдаком заасфальтированном полигоне с высокими заборами из толстых шин, но он проехал совсем недалеко, остановил на крохотной поляне, где со всех сторон высились угрожающе толстые как спецназовцы в бронекостюмах раскоряченные деревья.

- Вот, - сказал он бодро, - наш полигон. Не ехать же в самом деле в город? Как думаешь, а?

- Да-да, конечно, - сказал я уныло. - А ты уверен, что в этой клетке можно вообще развернуться?

Он захохотал:

- Да это же пампасы!.. Бескрайняя саванна!.. Простор, куда ни глянь... Ладно, вот смотри, я сделаю круг, а потом поменяемся местами.

Я знаю, что я двужильный, когда дело касается компа, но чтоб двенадцать часов крутить руль, жать на педали, переключать сцепление, и все это на нервах... но я крутил, переключал, тормозил, разворачивался, учился давать задний ход.

На второй день обучения Сергей приглядывался ко мне со странным вниманием. Сказал наконец:

- Ладно, вижу, что знаешь, где у машины заднее лобовое стекло. Давай выезжай во-о-он туда!

- Ты что? - испугался я. - Там же дорога!

- Ничего, - ответил он хладнокровно. - Дуй, я тебе говорю.

Я кое-как вырулил, дорога вообще-то пустынная, здесь за городом не то движение, что на Тверской, но все же я трясся всякий раз, когда показывалась встречная машина, а дорога казалась невероятно узкой, и вот-вот столкнемся лоб в лоб...

- Прибавь скорость, - наконец велел Сергей. - Давай-давай, не робей... Обделаешься легким испугом, если здесь. Вон там выезд на Окружную. Там вообще не страшно, скорости дай боже! Если что, то сразу, мучиться не будешь...

На Окружной в самом деле проще, ибо дорога бархатная, не пугает тряска, а руль не стремится вырваться из рук. Да и светофоров нет, а встречный поток где-то другом мире, а здесь то и дело мимо проскакивают как пули блестящие машины. Впечатление такое, что мы стоим на месте, хотя на спидометре уже за восемьдесят.

Сергей следил внимательно не столько за моими руками, как за моим лицом.

- Неплохо, - определил он - А теперь вон там будет спуск...

- Ты чего? - испугался я. - Это же Волоколамка!

- А ты думаешь прожить, не побывав в Москве?

Я снизил скорость, машина с преувеличенной охотой свернула. Дальше трасса не так оживленная, но зато сузилась, а вдали мерцает красный свет. К счастью, пока я добирался до перекрестка, красный сменился зеленым, не пришлось выказывать искусство плавного торможения. Со вторым повезло меньше, но я довольно сносно затормозил, а на следующей улочке не пропустил нахала, который решил, что ученик уступит дорогу в любом случае, даже если главная улица у меня.

Сергей наблюдал одобрительно, хоть на этот раз заметно нервничал. Я видел как его руки дергались, готовые перехватить руль. Поинтересовался:

- Откуда знаешь? Этому я еще не учил.

- Всю ночь ездил, - ответил я измученно.

- Ух ты! Маладец. На чьей машине?

Я удивился, с некоторым оскорбленным достоинством позволил себе дернуть плечом:

- На своей, ессно.

Теперь удивился Сергей:

- У тебя своя?

- Сорок две штуки, - ответил я равнодушно.

Он не поверил, поинтересовался:

- Больше, чем у Брежнева? А что за марки?

- Да все из верхних строк топ-листа. От "ягуара" до "пиццикато".

- Где ж они у тебя стоят?

- В подземном гараже, - ответил я. - Раньше я гонял по улицам Парижа да Лондона, но вчера сел за московские дороги. Только знаки у меня кое-где висят еще старые... И Метромост еще не отремонтировали.

Он наконец догадался, шумно выдохнул:

- Ну, даешь... Я уж думал, рехнулся парень. Вы, яйцеголовые, все немножко чокнутые. А кто и множко. И чему можно научиться с этим компом?

- Завтра поставлю вам, - пообещал я, - увидишь. И сам станешь множко.

Глава 24

Не скажу, что я орел, но за недельку я все-таки ездить научился. Не так уж и круто, за реальным рулем от непривычки устаешь очень быстро, но это я наверстывал дома на тренажере. У меня экран хоть и не широкий, но машинка моя там совсем крохотная, я успеваю увидеть впереди мигающий желтый сигнал, быстро соображаю: успею или не успею проскочить, останавливаться раньше времени только рискованно, можно получить бампером в зад, жму педаль газа или же сбрасываю скорость, а потом перед красным ловлю момент, чтобы рвануть с места раньше, чем сзади прозвучит нетерпеливый сигнал.

К концу недели Сергей сказал с уважением:

- Знаешь, яйцеголовый... Я думал, ты только с компом ладишь! Все, завтра можешь ездить уже сам. Там тебе права пришли.

- Здорово, - сказал я. - Так быстро! Где они?

- У Козаровского, ессно.

- А, черт...

Он хохотнул:

- Что, не нравится?

- А кому НКВД нравится?

- Ты прав, он чересчур. У нас тут в самом деле некоторые... но не скажешь, не скажешь! А он как ряженый. Но твои автомобильные корочки все-таки у него.

Я сказал кисло:

- Ладно, не все же одни радости. А где фотку взяли?

- Да где-то взяли, - ответил он равнодушно. - Какая тебе разница?

И вот я впервые сидение слева пусто. Бархатное шоссе стелется под колеса, я все уговариваю себя, что нельзя больше восьмидесяти... ну, пусть девяноста... но справа и слева с такой скоростью проносятся вперед машины, будто я врытое в землю дерево, все обгоняют и обгоняют, и вот стрелка спидометра уже к сотне... вот уже сто десять...

Черт, для первого самостоятельного возвращения домой многовато. Я ведь еду через всю Москву! Ну, не через всю, если честно, я живу в Южном Бутово, а это тоже по внешнюю сторону Окружной, так что можно вообще не заезжать в Москву административную. Из особняка Конона минут пятнадцать до кольцевой, там двадцать минут по сказочной дороге и еще минут десять до моего бульвара адмирала Ушакова.

Панель, как у ракетного истребителя, полно циферблатов, везде колышутся стрелки, подсказывают, напоминают, указывают, сигнализируют. Самый крупный - спидометр, сейчас я невероятным усилием воли заставил стрелку опуститься к цифре девяносто. Вообще-то в Москве можно только шестьдесят, гаишники не останавливают, если ненамного выше восьмидесяти, не останавливают даже с цифрой восемьдесят девять, но едва на табло их радара показывается девяносто, тут же взмах полосатой палочки...

Справа оригинальный циферблат: всего в четверть, это показатель бензина, Слева от спидометра тоже четвертушка, температура. Все цифры белые, только верхняя угрожающе красная - жарко значится, а та, что ниже всех - совсем синяя. От холода, наверное.

Обе четвертушки развернуты от спидометра в стороны так, что создают единую композицию. Но между мной и этим великолепием - баранка руля, на которой лежат мои руки. Что там все эти пирамиды Хеопса и статуи фараонов, что там лувры и сикстинские капеллы, когда я вижу этот руль, над котором работали и все еще работают сотни тысяч лучших дизайнеров планеты!

Я подвигал задом, чтобы полнее ощутить то чудо, в которое всажены мои ягодицы. Это не просто кресла, это кресла, доведенные до совершенства! Их, кресла, начали делать еще при фараонах. Всяких там королям, луям и разным фараонам делали, любитель антиквариата будет ронять над ними слюни, но мы-то не идиоты, мы знаем, что то не кресла, а пеньки, на них могут сидеть только луи, которым ни разу не выпало неземное счастье оказаться в автомобиле! Здесь те же кресла-пни которые делали для луев, а потом тысячи раз переделывали, подстраивали, улучшали, совершенствовали, проводили математические расчеты с привлечением ортопедов, костоправов, хребтопозвоночников, дизайнеров, и вот наконец созданы эти суперсовершенные в мире... уже язык не поворачивается назвать эти шедевры просто креслами или сидениями! Да за них эти луи и фараоны отдали бы половину своих фараонств и луевств!

Дорога отделилась от широкого шоссе, как полоска теста в слоеном пирожке. На дороге к Бутово асфальт попроще, я с честным сердцем скинул скорость. Впереди от автобусной остановки ушел экспресс, я видел бегущую за ним девушку, но не догнала, а водитель вроде бы еще и подбавил ходу, то ли за рулем женщина, то ли знает, что у нее проездной билет.

Она оглянулась в нетерпении, увидела меня, замахала обеими руками. Я притормозил, довольно сносно остановился у бордюра. Она подбежала на длинных ногах, из моего низкого кресла ее ноги так вообще растут прямо от бюста, заглянула, прощебетала счастливо:

- Подбросишь?.. Ой, здорово!

Я открыл ей, она села на соседнее сидение, пристегиваться не стала, ведь мы уже въезжаем в Бутово, сказала с тем же радостным оживлением:

- Все правильно: любишь кататься, люби и самочек возить! Спасибо, мне повезло, а то сейчас в переполненном автобусе спрашивала бы: простите, мужчина, вас не затруднит моя жопа?..

Я хохотнул:

- Здорово!.. Тебя где высадить?

- Поближе к Скобелевской. Я не привередливая.

- Это где?

Она удивилась:

- Не знаешь?.. Какой же ты автомобилист, ты ж по ней должен выезжать или проезжать обязательно!

- Если честно, - признался я, - то я сегодня первый раз за рулем. Без инструктора. Первый раз еду домой. Так что ты со мной рискуешь, рискуешь...

Она засмеялась, я видел боковым зрением ее румяное лицо с подведенными бровями, свежие щеки.

- Кто не рискует, тот не получает зеркалом заднего вида по морде!.. Как говорят, от несоблюдения техники безопасности, человек может не только умереть, но и родиться.

По обе стороны проплывали высотные дома, у нас в Бутово все высотные, ветерок шевелит волосы, верхний люк приоткрыт, девушка щебечет, рот не закрывается ни на минуту. Говорят же, что даже если женщине нечего сказать, это не значит, что она будет молчать, но и то, что я ее подвожу, она экономит пятачок, вот и отрабатывает, создавая мне хорошее настроение шуточками, которые уже слышал, репликами, которые я сам произношу по десять раз в сутки, нормальная стандартная девчонка, со стандартным набором расхожих острот, завсегдатайка дискотек, любительница вечеринок...

- Если ты пригласил девушку на танец, - слышал я веселый щебет, - и она согласилась, то не радуйся: вначале все-таки придется потанцевать. Но если есть машина, да еще такая крутая тачка, то эти танцевальные прелюдии не обязательны...

- Да какая крутая, - ответил я с неловкостью. - Обыкновенный опелек...

- Иномарка! - возразила она с почтением. - Ничего ты не понимаешь в повседневной жизни. Женщина хочет многого, но от одного мужчины, а мужчина хочет одного, но от многих женщин. Компромисс легче всего найти тем, у кого есть машина! Особенно, иномарочнику. Как ты смотришь на безопасный секс?

- Безопасный секс тот, - отшутился я, - который не приводит к женитьбе.

Она засмеялась: