Чтение 17–й страницы книги ~Жертвы~

...А колесницы Амфитриона в это время неспешно пылили по извилистой
дороге прочь от Аргоса, и по обе стороны от дороги возвышались девственно
зеленые холмы. Изредка в отдалении можно было заметить пасущиеся стада,
напоминавшие снежные шапки гор. Стояла ранняя осень, солнце припекало, и
ничто не нарушало покой раскинувшегося вокруг мирного пейзажа.

Кони шли медленно - а куда спешить-то? - и так же неторопливо текли
мысли Амфитриона, на время доверившего поводья вознице.

Впрочем, мысли его были медленными, но отнюдь не такими мирными, как
окружающий пейзаж.

Автолик в конце концов согласился - и это было хорошо. Не только
искусству борьбы научит он подрастающих близнецов - но и наверняка
передаст им немалую долю своей знаменитой хитрости, которую Автолик
унаследовал от отца своего, Гермеса-Психопомпа, то есть Проводника душ.

А борьба без хитрости - как копье без наконечника.

Кастор Диоскур тоже согласился учить братьев бою в полном вооружении
- и это опять же хорошо. Биться с Кастором, хоть на копьях, хоть на мечах,
Амфитрион без крайней нужды не стал бы. Силен лаконец Кастор, брат
неукротимого Полидевка, силен и беспощаден. Одна беда - горд непомерно.
Возомнил себя лучшим колесничим Пелопонесса - да только ли Пелопонесса?
Ладно, пускай тешит самолюбие...

Амфитрион помимо воли самодовольно усмехнулся, огладив бороду.

Нет уж, колесничному делу он и сам сыновей обучит. Кастор, правда,
может обидеться... Ну и Тартар с ним! Лишь бы приехал в Фивы, как обещал,
а там уговорим, удержим. Глядишь, и брат его, Полидевк, кулачный боец,
объявится - не вытерпит, сперва переучивать возьмется, после показывать
новое, ну и (чем Мойры не шутят?!) застрянет в палестре на год-два...

Разные учителя понадобятся. И не только - воины. Кстати, прямо перед
отъездом Амфитриона явился в Фивы Лин, брат божественного Орфея. Вроде как
поселиться решил... Хвала Аполлону Мусагету [Мусагет - Предводитель Муз,
одно из прозвищ Аполлона], ежели так - лучшего наставника-кифареда и не
сыскать!

Молоды будущие учителя, молоды да горячи. Лину - тридцать один, самый
зрелый, Автолику - почти тридцать, Кастору - тому вовсе двадцать пять
сровнялось. Можно было и постарше сыскать - можно, да нельзя. Нашел
Амфитрион именно тех, кого хотел найти. Упрям и зол Кастор, хитер и
вынослив Автолик, Лин все Орфею его таланта простить не может, - сурово
учить будут, многого потребуют от детей, не пожалеют по малолетству,
послабленья не дадут.

Вот тогда, Олимпиец, поглядим - кто рассмеется последним! Все знают,
что Алкид - твой сын; и лишь мы с тобой, грозный Дий, Зевс-Отец,
Бронтей-громовник, знаем правду. Знаем; и оба будем молчать. Я - потому
что дороги мне жизни детей и жены (да и своя небезразлична). Ты - потому
что дороги тебе твоя честь и мужское достоинство. Да, я промолчу,
Олимпиец, я проглочу все слова, которые хотел бы бросить тебе в лицо;
Эльпистик уже заплатил за мой длинный язык крюком в собственном затылке -
хватит! Я промолчу. Я не буду улыбаться исподтишка в твоих храмах.

Но мы-то с тобой будем знать правду, Олимпиец, ночной вор!

К Данае ты явился золотым дождем, к Европе - быком, к Алкмене же ты
пришел мною - значит, мой облик тебе пришелся впору! По плечу, по росту,
по мерке... тесно не было, Громовержец?

И ты будешь вздрагивать, видя, что земной человек, смертный, сын
смертного, делает то, что должен был совершать полубог, сын великого
Зевса!

Да он и будет полубогом для всех, кроме нас с тобой...

Все свершится, все произойдет так, как ты хотел... только ты,
Олимпиец, тут будешь ни при чем!

Ведь так? Ну ответь, ударь молнией, громыхни с ясного неба!

Тебе нужен герой, равный богам?

Ты его получишь.

И это будет единственная месть, которую я, Амфитрион Персеид, могу
себе позволить.

Из-за очередного поворота дороги показались несколько глинобитных
хижин с тростниковыми крышами - деревня. Ничего особенного в ней не было,
во время походов Амфитрион повидал великое множество таких поселений - и с
ликованием встречавших победителя, и угрюмо молчавших; и черных,
сгоревших, с трупами на порогах бывших домов.

И вот таких, мирных, деловитых, похожих друг на друга, как близнецы,
в своих ежедневных заботах.

В другой раз Амфитрион проехал бы мимо, не задерживаясь, но сейчас
его внимание привлекла толпа людей на окраине деревни, с трех сторон
обступившая что-то - видимо, местный алтарь, потому что над ним поднимался
в небо густой, с копотью дым.

Амфитрион тронул за плечо возницу, и тот послушно придержал коней.
Тогда Амфитрион выбрался из колесницы и направился к толпе, заодно
разминая затекшие ноги.

На него никто не обратил особого внимания. Ну, остановился какой-то
богатый путник, захотел почтить богов вместе со всеми или просто решил
поглазеть - что с того?

- ...приношу эти тяжелые колосья, и плоды деревьев наших, и масло
благоуханных олив - тебе, юный полубог, Безымянный Герой, Истребитель
Чудовищ, сын державного Зевса и прекрасной Алкмены, твоей последней земной
женщины, о Дий-Тучегонитель...

Амфитрион вздрогнул от неожиданности, но этого никто не заметил, а
сам лавагет тут же привычно взял себя в руки, продолжая внимать седому
высохшему жрецу, чье лицо напоминало вырезанную из дерева маску.

- ...прими жертву нашу, герой-младенец, прими то, что приносим мы
тебе от чистого сердца, и пусть укрепится дух твой, и удесятерятся силы...

Жрец вещал что-то еще, но Амфитрион уже не слушал его.

Эти люди знали! Здесь, в отдаленной и глухой арголидской деревушке,
люди знали, что у его жены родился сын от Зевса; его, Амфитриона, позор
оборачивался для них надеждой на будущего героя, Истребителя Чудовищ, и
эти забитые крестьяне уже приносили ребенку жертвы, видя в нем грядущего
избавителя.

Им не нужен сын Амфитриона.

Им не нужен такой же, как они.

Им нужен герой-полубог.

Забитые селяне и грозный Зевс - им нужно одно и тоже.

"И они его получат, - озлобленно думал Амфитрион, садясь в колесницу
и хлопая возницу по спине. - Они забывают, что полубог в тоже время -
получеловек... Они получат героя!.."

Жрец продолжал бубнить свое, люди беззвучно шептали молитвы - а
возница уколол лошадей стрекалом, упряжка рванула с места в карьер, словно
почуяв настроение хозяина, и колесница Амфитриона (а следом за ней и две
другие) скрылась в облаке пыли за поворотом дороги.

- У них будет герой, - бормотал Амфитрион, сжимая тяжелые кулаки, -
будет... О Зевс-соперник, неужели это и есть твой ответ?!

Небо молчало и постепенно темнело.

Когда оно окончательно нахмурилось, а колесницы успели умчаться
далеко от арголидского селения - из сумрачных теней выбрались четыре
фигуры и направились к деревенскому жертвеннику, одиноко стоявшему посреди
ночной тишины.

Один из пришельцев, одетый в шерстяной фарос, неспешно шел впереди;
двое других, в коротких хитонах, подпоясанных простыми веревками, вели под
руки последнего - совершенно обнаженного мужчину средних лет, чье тело,
похоже, было натерто маслом, потому что кожа ведомого поблескивала,
отражая призрачный свет восходящей луны.

Голый мужчина дышал часто и тяжело, белки его вытаращенных от ужаса
глаз чуть ли не светились в окружающей темноте, но шел человек не
сопротивляясь, словно в трансе переставляя негнущиеся ноги.

И лицо его было лицом раба.

Идущий первым остановился у жертвенника, неторопливо огляделся по
сторонам, сгреб в кучу остатки хвороста у западной стороны алтаря,
подсунул под нее клок сена и ударил несколько раз кресалом. Брызнули
искры, вспыхнул робкий огонек - и костер начал разгораться.

Двое державших обнаженного мужчину, словно повинуясь неслышному
приказу, глухо завыли-замычали, но в их полузверином реве отчетливо
проступал внутренний ритм, засасывающий, отнимающий волю; вскоре они уже
раскачивались из стороны в сторону, как одержимые - лишь стоявший у алтаря
оставался недвижим.

И его сильный глубокий голос вплелся в песнь-вой, накладываясь и
перекрывая:

- Жертву прими, Избавитель, младенец, Герой Безымянный - жертву прими
не по воле отца твоего, но тех, кто древней Громовержца...

- Тартар! Слышу Тартар! - поддержали сразу два голоса. - Слышим, отцы
наши!.. недолго уже... недолго ждать...

- Волею Павших приносим мы жертву ночную, безмолвную дань по обычаю
пращуров наших - не тех, кто воссел на Олимпе, богами назвавшись, но тех,
кто низвержен до срока...

- Тартар! Слышу Тартар!..

Жрец в накидке еще выкрикивал какие-то слова - непонятные,
нечеловеческие - а двое его помощников уже опрокинули жертву спиной на
алтарь. У обнаженного мужчины от жара затрещали волосы, хребет его,
казалось, сейчас переломится, но он молчал и лишь глаза его расширились
еще больше от невероятного ужаса.

- Кровь нашей жертвы, рекою пролейся, кипящей рекою, впадающей в