Чтение 17–й страницы книги ~Жрецы~

Аидом.

- Но тень Эврита добровольно не пойдет в Аид! Ты что, не помнишь, как
уходила Галинтиада и другие Одержимые?! Или Аполлон тоже
Психопомп-Душеводитель, как и ты, Гермий?!

- Тартар в Эреба мрак! - Гермий изменился в лице. - Как я сам не
сообразил!

Но кинуться к выходу Лукавый не успел.

В полутьме мегарона еле слышно прозвучало:

- Я, Аполлон-Тюрайос...

- Радуйся, ученик! Я, Аполлон-Тюрайос [Тюрайос - Дверной; одно из
древнейших прозвищ Аполлона], пришел открыть для тебя последние двери
смертных - врата в Аид!

Эврит Ойхаллийский резко обернулся.

Позади него, за белой балюстрадой террасы, зияла пропасть; перед ним
стоял тот, кто тайно наблюдал за близнецами в Оропской гавани, кто
разговаривал с обломками лука во внешнем дворе, когда Геракл покидал
негостеприимную Эвбею, - перед Эвритом стояли волк и дельфин, лавр и
пальма, стрела и кифара, Дельфы и Дидимы [священные животные, растения,
атрибуты и культовые центры Аполлона], обещавшие Совету Семьи в течение
полугода следить за свободным Гераклом.

И в беспощадных глазах Аполлона ясно читался приговор.

- Мой брат Гермий сказал мне, что ты любишь приносить человеческие
жертвы Гераклу, - сухо добавил бог, и сверкающая стрела легла на тетиву
лука. - Что ж... Внемлите, Крониды на Олимпе и Павшие в Тартаре: я,
Феб-Аполлон, Олимпиец, приношу басилея Эврита, своего ученика, Одержимого,
в жертву сыну Зевса Гераклу! Да будет так!

Огненный луч сорвался с тетивы.

...Нет, Алкид не видел всего этого. Просто ветер вдруг рассмеялся ему
в лицо, запорошив глаза пылью, пахнущей заплесневелой сыростью земляного
погреба; просто безумие почти сорокалетнего Геракла было иным, чем прошлое
безумие Алкида из Фив; горящий светлым пламенем взгляд гневного бога на
миг возник из ничего, заслонив собой зубчатые башни Тиринфа, и еле
различимые слова "Я, Феб-Аполлон, Олимпиец..." слились в золотую стрелу,
ринувшуюся на Алкида - ничего не понимая, он попятился, пытаясь схватить
руками вспышку смерти, сослепу налетел на что-то мягкое, услышал глухой
вскрик и рухнул в бездну, гудящую медным гулом...

Тень Эврита Ойхаллийского стояла у перил и смотрела в пропасть -
туда, где на камнях жалко скорчилось исковерканное тело басилея.

- Вот, значит, как это бывает... - тихо сказала тень и во второй раз
обернулась к богу.

- Убирайся в Аид! - презрительно усмехнулся Аполлон. - Подать навлон
[плата Харону за перевоз через Ахеронт] для Харона?

- В Аид? Ты глуп, бог, или поторопился; или и то, и другое сразу.
Неужели твой брат Гермий не сказал тебе, что жертвы Гераклу не идут в Аид;
во всяком случае, добровольно? Да, теперь я вижу - не сказал... забыл.
Иначе ты, зная, что имеешь дело с Одержимым, трижды подумал бы, прежде чем
принести его в жертву Гераклу!

Бог шагнул к тени.

- Ты пойдешь туда, куда прикажу я! Или ты в состоянии отыскать место,
где тебя не достанет рука Аполлона?!

- Нет, ты все-таки глуп, - тень повела призрачной ладонью, открывая
Дромос; и стеклянистые нити его отливали черным. - Хорошо, тогда иди за
мной, грозный и торопливый брат Гермия-Психопомпа!..

Аполлон кинулся к Дромосу, где только что исчезла тень Одержимого - и
отшатнулся.

На той стороне были Флегры.

Пожарища.

Колыбель Гигантов.

...Нет, Алкид не видел этого. Дрожа всем телом, он стоял на краю
стены, медленно приходя в себя - вот сейчас упадет еще одна капля в
водяной клепсидре, еще одна песчинка в песочных часах, на волосок
удлинятся тени, и Алкид опустит взгляд.

Он неумолимо приближается, тот миг, когда Геракл увидит разбившегося
Ифита-лучника; увидит изломанный труп у подножия тиринфской стены.

И вспомнит родившийся из безумия звенящий голос:

- Я, Феб-Аполлон, Олимпиец...

Завтра вернувшиеся в Тиринф Иолай и Ификл узнают, что Геракл, убив во
время припадка бывшего учителя, уехал в Дельфы.

Он гнал колесницу на север.

Грохочут колеса.

Скоро Дельфы.

Скоро.

Он гнал колесницу, горяча храпящих коней, а следом за ним
тысячекрылой голосистой стаей летела молва.

- Убил учителя и друга?! - ужасались мессенцы.

- Небось, украденных у Эврита табунов отдавать не захотел! -
прикидывали элидяне.

- Какие табуны?! - возмущались арголидцы. - О чем вы?! Это же великий
Геракл, Истребитель чудовищ! Его же на Эвбее несправедливо обидели!

- Чудовища чудовищами, - не сдавались упрямые элидяне, тщательней
приглядывая за собственными стадами, - обида обидой, а табуны, извините,
табунами! Одно другому не мешает. Небось, заманил беднягу Ифита на стену -
глянь, мол, не ваши ли кони пасутся? - а там и спихнул вниз! Очень даже
запросто!

- Ревнивая Гера, за что караешь? - шептали аркадские и лаконские
девушки, жаркими ночами мечтая о Геракле.

- Безумец, - пожимали плечами в Ахайе.

- Герой! - откликались в Беотии.

- Величайший... - и те, и другие.

Посмеивалась на все Эгейское море крепкостенная Троя.

Молчали Ойхаллия и Пилос.

Впрочем, нет - Пилос уже не молчал. И ванакт Нелей Пилосский врал
направо и налево о том, что возвращаясь с Эвбеи домой, он повстречал
Геракла, который якобы просил его, благочестивого Нелея, очистить
невольного убийцу от скверны - но Нелей, как кладезь благочестия и
осторожности, отказал Гераклу в очищении, ссылаясь на давнюю дружбу с
Эвритом, отцом убитого.

Что вы говорите?

Ах да, конечно - с покойным отцом убитого... теперь-то ясно, почему
так вздорожала соль, поставляемая на материк с соляных варниц Эвбеи!..

И во главе стоустых полчищ Геракл ворвался в священные Дельфы.

- Омой руки в Кастальском источнике! - сурово сказали жрецы,
преградив путь герою, когда тот шагал по мощеной дороге мимо скалистой
восточной стены. - И вознеси хвалу лучезарному Аполлону!

- Нимфа Касталия превратилась в Кастальский ключ, спасаясь от
домогательств вашего бога, - был ответ. - Не омою рук в слезах несчастной!
Прочь с дороги!

- Надень лавровый венок! - строго приказали жрицы, встав перед
Гераклом у входа в храм.

- Нимфа Дафна стала лавром, лишь бы не уступить похотливому Фебу, -
был ответ. - Не одену венка из волос несчастной! Посторонитесь!

- Нет тебе очищения! - возгласила разгневанная пифия, и грозно
дрогнул туман над расщелиной скалы. - Нет и не будет!

- Аполлон убил юного Гиацинта, сына басилея Амикла, - был ответ. -
Кто очистил от скверны твоего бога, женщина?!

- В этом храме, безумец, тебе прорицать не будут!

- Я сам себе храм и прорицатель, - был ответ. - Уйди, женщина, и не
стой между мной и богом!

И Геракл кощунственно схватил золотой треножник, на который садилась
пифия во время пророчеств.

- Аполлон! Где ты, Олимпиец?! - рев этот еще долго будет преследовать
пифию, в страхе бежавшую из сокровенной части храма. - Явись и ответь
Гераклу!

Ответом была огненная стрела, посланная с той стороны расщелины.

Треножник описал сверкающую дугу, золото земли столкнулось с небесным
золотом, пламя с пламенем, и - только искры разметало по храму.

...Никто и никогда не узнает правды о том, как схватились между собой
безумный Геракл и разъяренный Аполлон; смертный и бессмертный. Только
шепнут в Дельфах, повторят от Эпира до Аттики, и эхом отзовется на
Пелопоннесе: сила сошлась с силой, вынудив Зевса-Тучегонителя метнуть
молнию, дабы разъединить борцов и не допустить гибели сына... а вот
которого из сыновей - не шепнут о том в Дельфах, не повторят от Эпира до