Чтение 17–й страницы книги ~Мэйлань~

Мы не хотели никого слышать.

Мы не хотели ни с кем разговаривать.

Мы ничего не хотели. Ничего и никого.

...Спал я плохо. Мне снилось, что я пересек Кулхан и сбежал в Шулму
от всех, кто хотел меня убить, женить, поздравить, обругать, поговорить,
нанять, счесть образцом, осудить за недостойные поступки... я сбежал от
них всех в Шулму, чтобы утопиться в священном водоеме, но к водоему меня
не пустили, а Желтый бог Мо, удивительно похожий на Коблана, но со
свисающими до земли ушами, в которые он заворачивался на манер Чэновой
марлотты... Желтый бог Мо - или Ушастый демон У?! - радостно подпрыгивал
на месте и вопил ненатурально пронзительным голосом: "Женить его! Женить!
Немедленно"... - а из водоема вдруг полезли гнилые, ржавые обломки убитых
Блистающих, и я хотел проснуться, но не мог...

Чэн ворочался во сне и стонал.

Утром Чэн встал, протирая глаза, и отпер двери. Но выходить мы не
стали. Чэн сел на ложе, я лег к нему на колени, скинув ножны; и вот так мы
сидели и молчали.

Потом Чэн снова поднялся, переложив меня на изголовье, и ненадолго
вышел. Вернулся он с листом пергамента, в котором я узнал пергамент
Матушки Ци.

- Ю Шикуань, - пробормотал Чэн, поглаживая меня вдоль клинка. - Ю
Шикуань, правитель Мэйланя, и его вдова Юнъэр Мэйланьская... Что ж тебя в
Хартугу-то понесло, под оползень от такой жены, несчастный ты Ю?..

Чэн задумчиво покачал головой, спрятал лист в угловой шкафчик и
вернулся ко мне.

В смежных покоях шумел Кос. Судя по издаваемым им звукам, он вбивал в
стену новые крюки для Заррахида, сколачивал подставку для Сая и еще одну -
для Дзюттэ, забытого нами во дворце и унесенного оттуда предусмотрительным
ан-Таньей. Когда грохот, треск и немузыкальные вопли в адрес слуг,
предлагавших свою помощь, пришли к завершению - Кос подошел к двери,
ведущей в нашу комнату, постоял немного, вздохнул и удалился.

В неизвестном направлении.

А мы с Чэном все сидели - вернее, Чэн сидел, а я лежал - в каком-то
странном полузабытьи, и мне казалось, что я могу провести вот так весь
остаток своей жизни, и что Чэн всегда будет со мной, что он никогда не
состарится и никогда не умрет, потому что... потому.

Мы сидели, лежали, молчали, а время - время шло...

...Через неплотно прикрытую дверь было слышно, как мои друзья
переговариваются между собой.

- Чего это он? - недоуменно вопрошал Сай. - Молчит и молчит, и... и
опять молчит! Обидели его, что ли?!

- Обидели, - коротко отозвался эсток.

- Кого?! - грозно заскрипел Сай, и я чуть не улыбнулся, слыша это. -
Кто посмел обидеть Единорога?! Покажите мне его, и я...

- И ты заколешь его Придатка, - меланхолично подытожил Заррахид, - а
его самого переломаешь в восьми местах и похоронишь в песках Кулхана.

- Женили его, Дан Гьенчика нашего, - после долгой паузы бросил
Обломок непривычно уставшим голосом. - Не спросясь. Силой, так сказать,
умыкнули... и Чэна, хоть он и железный, тоже женили. Обоих. Почти. Это в
Беседе "почти" не считается, а тут... Герои, в общем, и красавицы.
Традиция. И от судьбы не уйдешь. Сыграем свадебку, станет Единорог
государственным мечом, Зарра при нем главным советником будет; ты, Сай, -
шутом...

Сай пропустил выпад Дзю мимо лезвия. Кстати, а почему это Сай не
знает о том, о чем, похоже, знают все от Мэйланя до Кабира? Ах, да... Сай
же все празднество провел у Коса за поясом, а людские разговоры ему без
моих разъяснений непонятны!

Я поудобнее устроился у Чэна на коленях, а он с грустной лаской еще
раз провел по мне железной рукой - от рукояти до острия.

И мне почудилось, что рука аль-Мутанабби слабо дрожит.

"А ведь это то, о чем мечтал я кабирской ночью, - думал Я-Чэн. -
Уехать подальше из кровавой кузницы Кабира, где ковалось страшное
будущее-прошлое Блистающих и людей; уехать в тихий покой, жениться,
Беседовать с равными и наставлять юнцов, которые восторженно ловят каждый
твой взмах... и быть знатнее знатных, что сейчас мне и предлагается, а мое
тщеславие почему-то молчит..."

"Да, тогда я мечтал о покое, - думал Чэн-Я, - и спустя мгновение
судьба предложила мне бойню в переулке. А теперь, когда плечи мои привыкли
к тяжести доспеха, душа привыкла терять и находить, а сознание научилось
думать о насильственной смерти без содрогания; теперь, когда я способен не
остановиться при выпаде, когда я разучился доверять... Теперь судьба
благосклонно преподносит мне издевательский дар, и весь Мэйлань, ликуя,
ведет Эмейских спиц Мэйлань-го навстречу герою Единорогу, а тоскующая
вдова Юнъэр с радостью готова украсить своим присутствием дни и ночи Чэна
Анкора, будущего мудрого со-правителя... полагаю, что в особенности -
ночи..."

Это была сказка. А в сказки мы больше не верили. Разве что в бытовые,
и обязательно с плохим концом.

За окном шумела усадьба - моя по наследственному праву, но совершенно
незнакомая мне! - в смежных покоях переговаривались друзья-Блистающие
(интересно, до чего ж быстро я Сая в друзья записал!..), Кос куда-то ушел
с утра и до сих пор не явился, а уже полдень... или не полдень...

И впрямь жениться, что ли?..

- Вот он, наш затворник! - раздался возбужденный голос ан-Таньи, и
спустя минуту Кос возник на пороге. - Вот он, наш женишок! Вернее,
женишки...

Чэн-Я слегка вздрогнул и посмотрел на довольного Коса. Рядом с его
сияющей физиономией, - как всегда, гладко выбритой до синевы, - на стене
висела старинная гравюра, изображавшая бородатого Придатка разбойничьего
вида и с серьгой в ухе. Кос, сияя, смотрел на Меня-Чэна, а бородач - на
Коса, и вид у него при этом был такой, как если бы он только что по ошибке
сел на торчащий гвоздь.

Произведение искусства, однако... я и Чэн имели в виду не ан-Танью.

- Бабкин пергамент у тебя? - поинтересовался Кос, смахивая со своей
новенькой щегольской блузы (шнуровка на груди, рукава с отворотами,
сиреневый атлас и все такое) несуществующую пылинку. - Не потерял в суете?

Рука Чэна слабо шевельнулась, и я указал острием на инкрустированный
перламутром шкафчик, где в верхнем отделении хранился пергамент Матушки
Ци.

Кос чуть ли не подбежал к шкафчику, рывком распахнул створки и впился
глазами в извлеченный пергамент. Потом ан-Танья шлепнулся на ковер, поджав
под себя ноги, и принялся извлекать из рукавов - карманы по мэйланьской
традиции пришивались к рукаву изнутри, а блузу Кос явно купил где-то в
городе - многочисленные обрывки бумаги.

Бумага была дорогая, рисовая, с легким голубоватым отливом, и в
Кабире она ценилась бы на вес золота. А здесь, похоже, ее спокойно
расходовали на разную ерунду все, кому не лень - в том числе и Кос.

- Сходится, - бормотал Кос, нервно кусая губы. - Ах ты, Иблисова
кость - сходится! Ну, бабка, ну, матушка диких гулей - так, а вот здесь
надо будет перепроверить...

- Ты где был? - спросил Чэн-Я только для того, чтобы немного отвлечь
ан-Танью.

Трудно было поверить, что перед нами тот столичный щеголь, который
вчера манерами привлекал внимание всей местной знати.

- В городской управе я был. Бумаги на твою усадьбу в порядок
приводил, как положено. В наследство вас с Единорогом, так сказать вводил.
У них тут бумаги навалом, вот они и пачкают ее с утра до вечера! Здесь
распишись, там трех свидетелей предоставь, потом еще раз распишись и
перепиши все заново, чтоб у иероглифов "цинь" хвостики тоньше были и с
загибом влево...

- А что, с толстыми нельзя? - полюбопытствовал Чэн, а я только
сверкнул улыбкой, слушая этот разговор. - И без загиба?

- Можно и с прямыми толстыми, но тогда по новым правилам это уже не
иероглиф "цинь", а иероглиф "фу", и бумага уже не подтверждает права Чэна
Анкора на родовую собственность, а разрешает вышеупомянутому Чэну Анкору
совершить акт публичного самоубийства путем распиливания туловища пополам
посредством бамбуковой пилы. Ладно, не в этом дело...

- Ничего себе не в этом! - нарочито серьезно бросил Чэн-Я. - Я
надеюсь, ты все хвостики куда надо загнул?! Смотри, Кос!.. В случае чего,
я именно тебя пилой орудовать заставлю...

- Смотрю, смотрю... - ан-Танья все не мог оторваться от своих записей
и пергамента Матушки Ци. - Смотрю, а у них внизу, в полуподвале, архив
имеется! И старичок такой милый всем этим архивом заправляет! Я с ним,
наверное, часа четыре или пять беседовал, он мне еще показывал, как надо с
коротким ножом в тесном помещении управляться... Милейший старичок, и
ножик у него просто прелесть! Жаль, я Сая с собой не взял - они бы мигом
поладили!

- Сам нож на ладонь короче твоего локтя, заточка у ножа
односторонняя, - не удержался уже Я-Чэн, - вместо гарды валик небольшой, и
нож в основном на обратном хвате держится... Да?

- Слушай, Единорог, - еще в последние дни дороги Кос научился
безошибочно определять, кто из нас с Чэном первым обращается к нему, - это
твой знакомый нож?

- Это Хамидаси-архивариус. Их семейство здесь каждый знает. Помню,
раньше шутили, что они на турнирах друг с другом спорят - кто лист бумаги
тремя взмахами на тридцать три части разрежет, чтоб тушь ни с одного
иероглифа не ободрать! Ладно, Кос, давай дальше...

Кос поскреб свой выдающийся подбородок и расхохотался.