Чтение 17–й страницы книги ~Демон Сократа~

понравиться, когда ему этого хотелось. Он то бросался в знаменитое кресло
рытого зеленого бархата, огромное, как он сам, то вскакивал и бегал по
комнате с фужером в руке.

У него появилось новое увлечение - раковины.

Несколько стеллажей были заняты ими.

Зеленоватые, белые, ярко-алые, даже черные - самых причудливых форм и
расцветок, но меня гораздо сильнее привлекала почти незаметная черно-белая
фотография в простой металлической рамке. Она висела чуть правее семейного
портрета с обнаженной женщиной в центре; и я заметил ее почти случайно.
Печальная мохнатая мордочка - прямо не зверек, а сплошное предчувствие.

- Это лемур?

Юренев обиженно засопел:

- Ты невежа. Неужели трудно узнать тупайю? Взгляни на себя в зеркало.
Сходство поразительное.

Я взглянул на Ию:

- Разве тупайи не вымерли?

- Вымерли, - кивнула Ия и укоряюще глянула на Юренева.

- Ага, - догадался я. - Тоже эффект второго порядка.

Юренев тоже кивнул.

- Зачем НУС вас пугает?

- Пугает? - удивился Юренев. - Если на тебя движется смерч, следует
ли считать, что он тебя пугает?

Но в глазах его не было уверенности.

Вскочив, он прошелся по комнате, снял со стеллажа раковину.

- Смотри. Это ципрея.

Он любовно провел пальцами по волнистому розовому перламутру:

- Правда, хороша?

Он вновь протянул руку к стеллажу:

- А эта?

Он осторожно дал мне в руки длинную, очень узкую раковину, похожую на
стрелу без наконечника:

- Редчайшая штука... Силичжария коминчжи... А вот, смотри, - он
показал на вытянутой руке еще одну раковину - красноватую, похожую на
половинку растрепанной хризантемы: - Спондилюс красивый... Правда, этот
спондилюс по-настоящему красив?

Я кивнул. Меня больше занимала фотография тупайи - зверька, вымершего
миллионы лет назад, несомненно, одного из наших прямых предков. Ведь что
ни говори, это была фотография!

- Ты представить себе не можешь, как разнообразен мир раковин! -
Юренев изумленно моргнул. - Та же ципрея может быть грушевидной,
пятнистой, тигровой. Они поистине изумляют, Хвощинский...

Он ухмыльнулся:

- Но это вовсе не означает, что они сознательно хотят изумлять.

Я спросил:

- Где ты берешь раковины?

Вопрос Юреневу не понравился.

- Природа не может действовать осознанно, пора бы тебе знать. Природа
может действовать целеустремленно, это так. Но не осознанно, не осознанно,
Хвощинский.

Было видно, что Юренев нуждается во мне. Это подтверждалось и
молчаливым присутствием Ии, но он все еще не воспринимал меня всерьез. По
крайней мере, мне так казалось.

- Ты не очень щедр на подробности.

Юренев надул щеки.

- При чем тут подробности? Ты же писатель. Твое прямое дело - творить
мифы.

Шутка Юреневу понравилась. Он даже успокоился внутренне.

- НУС - порождение нашего ума, она дело наших рук, но клянусь, - он
изумленно моргнул, - я и сам не знаю о ней многого. Думаю, и Андрей
Михайлович многого не знал. НУС - это как бы особый мир, созданный нами,
но во многом не наш. Этот мир детерминирован способами, о которых нет
смысла рассказывать в подробностях. Кое о чем ты сам можешь догадываться.
Но этот мир действительно детерминирован, а, значит, в чем-то поддается
нашим прогнозам, а иногда и управлению. Другими словами, пусть не всегда,
но мы можем предсказывать будущее, и достаточно точно. Мы почти приручили
лапласовского демона, Хвощинский. Скажем так, мы заканчиваем классический
период нашей работы. Ты сам достаточно активно в этом участвовал. А
сейчас... - Юренев поискал нужное слово. - Сейчас мы входим, скажем так, в
период квантовый. Сейчас мы пытаемся приручить максвелловского демона. Сам
понимаешь, мало только знать будущее, надо научиться воздействовать на
него.

- Скажем, прикуривать, не имея спичек, - пробормотал я.

Юренев снисходительно кивнул.

- И это тоже.

Он явно много не договаривал.

- А мораль? - спросил я. - Ты прикуриваешь, ты удовлетворяешь свою
слабость, а какому-то несчастному старику отхватывают пальцы...

Ия внимательно следила за нами. Меня удивляло ее молчание. Она
действительно полностью разделяет взгляды Юренева или ей просто нечего
сказать?

"Нам надо быть сильными..." - вспомнил я.

- Мораль? - Юренев усмехнулся. - Мораль определяется целью. Разве так
было не всегда?

- А разве ты не знаешь, к чему это приводило?

Юренев промолчал.

- Мне не нравится то, что ты говоришь, - добавил я.

- Еще бы! Тебе всегда что-то не нравилось! - Юренев расправил плечи.
"Оля была здесь". - Но, наверное, это и хорошо, иначе Андрей Михайлович не
стал бы тебя держать при себе.

Он ухмыльнулся:

- У тебя плечо оттоптано.

- Плечо не душа.

- Мы тоже не бомбу испытываем.

- Хиросима может быть тихой.

- Умник! - Юренев изумленно моргнул. - Оставь эти сентенции для своих
книг. Сейчас у тебя появилась конкретная цель - помочь Андрею Михайловичу.
Ты хочешь отказаться?

Я промолчал.

- Вот видишь! - Юренев торжествовал. Он повернул голову к Ие: -
Никуда он не денется. Считай, он уже задействован в эксперименте.

- Вы уже готовы к какому-то эксперименту? - удивился я.

- А ты думаешь, мы ждем у моря погоды? - Юренев задумался. - Андрей
Михайлович чего-то недоучел... Нас смущает запрет, введенный им в
программу... Он явно не хотел, чтобы мы шли тем же путем, но в какую
сторону он повернул? Где прячется опасность? Кажется, мы поняли, как можно
снять запрет... Я тебе уже объяснял: НУС - это замкнутый мир. В
определенном смысле, конечно. В такой системе, как НУС, все ее состояния
могут бесчисленное количество раз возвращаться к исходным.

Юренев вдруг улыбнулся достаточно благодушно.

- В сущности, Хвощинский, все, как всегда, сводится к вечной проблеме
чуда. Вот комната, - он обвел ее рукой. - Будем считать, она изолирована
от мира. В такой замкнутой системе тяжелый письменный стол однажды сам по
себе может подняться к потолку, зависнуть под ним на неопределенное время.
Заметь, на неопределенное, но не навсегда. Или, скажем, вон стоит лыжная
бамбуковая палка. Однажды она может дать зеленые побеги. Почему нет?
Понятно, вероятность такого события не высока, и все же, Хвощинский, в
нашей системе эта вероятность не равна нулю. Так почему не научиться
управлять ею?

Он презрительно фыркнул:

- Мораль!..

Все это время Ия внимательно, со скрытой тревогой, слушала Юренева. У
нее был почти бесстрастный вид, но я чувствовал ее тревогу и вдруг понял:
она боится за Юренева!

Боится.

Я сказал:

- Метеоролог строит свои расчеты, исходя из известных ему состояний
атмосферы. Они кстати, всегда неустойчивы, отсюда и недостаточная точность
прогнозов. Как бы ни была изолирована ваша система, у нее есть выходы на
мир. Множество выходов. Ее детерминированность условна. Я, конечно, не
знаю, чего вы добиваетесь от НУС в действительности, но мне кажется, что
управлять чудом - это глупость.

Юренев быстро спросил:

- Ты боишься?

Я пожал плечами.

Я не знал.

- Но ведь ты уже работаешь на НУС, - негромко заметила Ия, и глаза ее
показались мне холодными. - За эти три дня ты столкнулся с вещами, которые
многим бы показались чудом. Пусть не таким уж приятным. Но почему чудо
обязательно должно быть приятным? Что мы вообще знаем о чуде? И заметь, ты
еще не бросился на вокзал, ты еще не отменил заказ на билет.

Она улыбнулась. Холодок в ее глазах растаял.

- Кроме того, ты зарылся в какие-то географические книги. Зачем?
Чтобы уехать?

Она покачала головой:

- Действительная география всегда проще книжной. Я понимаю, многое
тебя отталкивает. Но ведь речь идет не о нас. Не только о нас, - быстро
поправилась она. - Речь, прежде всего идет об Андрее Михайловиче.
Почему-то я думаю, - Ия печально улыбнулась, - что книги, над которыми ты
сейчас сидишь, связаны не столько с географией, сколько с историей. Я ведь
не ошибаюсь?