надо было делать! Просто сообщить вовремя на Ганимед. Всего-то надо было -
допустить к информации по Солнцу шестнадцать человек персонала Института
физики пространства на Ганимеде. Почему этого не сделали? Кто был тогда
председателем Совета, кто составлял списки? Шуман? Преступник! Все зря!
спасли бы, если бы их придумали вовремя, если бы тремя годами раньше узнал
о происходящем этот мальчик, или этот Стюарт, или еще кто-нибудь, о ком я
не имею представления и никогда уже не буду иметь, и не смогу зачислить в
список допущенных к информации, ибо в список зачисляют уже после
сделанного, а не до. Оттого, что на деяние не рассчитывают. Оттого, что
никогда не знаешь наперед, что кому нужно сказать, чтобы через десять,
через двадцать лет это дало бы науке возможность творить не смерть, а
жизнь, и потому надо говорить или все всем, или ничего никому, и выбираешь
второе, потому что говорить все всем просто невозможно, физически
невозможно, это информационный потоп... Все - всем. Не коттеджи всем, не
модные орнитоптеры всем, не одежду всем на любой вкус - информацию.
Невозможно.
обвиняющим взглядом, нет сил сызнова начинать о том, что строившиеся в
дикой спешке колоссальные заводы горючего для звездолетов уже отравили
Антарктиду отходами. Два из них удалось вынести на Венеру, но один - на
Земле, самый первый, здесь проще и быстрее, нам нужно было искать планету
по всей Галактике... И вот чаек больше нет, нет пингвинов, нет сверкающих
льдов, и океан превращается в тяжело колеблющуюся пустыню. Течения
разносят отраву, завод на полном ходу, и бороться нет возможности. Будет
ли Терра, не будет ли - мы смертельно ранили Землю сами, и через четыре,
хорошо - пять лет здесь нельзя станет жить; даже законсервировав завод,
остановить растекание яда можно разве лишь вылив в океан миллиарды тонн
какого-нибудь нейтрализатора, который еще не создан, не придуман даже, для
производства которого понадобится целая новая отрасль и который скорее
всего истребит жизнь еще вернее. Мы торопились. Нам было не до Земли,
которая все равно сгорит. И этого я уже не скажу тебе; я уже не верю, что
ты меня простишь. Не я это начал, я сам узнал обо всем только год спустя
после начала ада, когда Шуман вызвал меня и сказал: "Выручай. В этой каше
нужна твоя интуиция", - хотя какая это интуиция, просто совесть... Но не
простишь ты меня. Меня. Потому что я рядом. Потому что именно я захотел
перестать врать.
которые утихомирят светило? А если не утихомирят, если снова ошибка - и
плюс упущенное время... Проверять? Собрать Совет. Перед ним... нет, перед
целой Землей и планетами заявить: мы убили двести тысяч народу, мы
отравили невозвратно уже седьмую часть планеты, мы обманывали вас всех
несколько лет - по ошибке? Потому что побоялись когда-то сказать правду
тем, кто мог нас спасти? Мог и не спасти, да, - но мог и спасти? И по
халатности погубили свой мир? По недосмотру?
монстров, горячечное возведение громадных заводов, унизительные
генетические освидетельствования, ложь... А все муки последних дней -
какая насмешка!
человечества, четверых из каждых пяти, - но недоразумение разъяснилось?
повыше и начнем снова спасаться уже не от огня - от воды?
одному слову? И все в момент, когда десятки видов уже вымерли там, в
Антарктиде, где даже воздух отравлен? Это общество, пусть не слишком
четко, но все же функционирующее сейчас, превратится в обезумевшую толпу,
рвущуюся к кораблям!
он перебирает варианты, а на самом деле голова его была звеняще пустой.
Вариантов не было и не могло быть; была лишь страшная альтернатива,
которой все боятся от сотворения мира: или - или. Он сидел и пытался
придумать что-то третье, какой-то боковой выход, обходную лазейку, отлично
понимая, что компромисса быть не может, и даже понимая краешком сознания,
что выбор, собственно, предопределен.
гортань. Первое же произнесенное вслух слово сделало бы выбор
окончательным, и выбор этот был столь страшен, столь непоправим и
необратим, - хотя другой был еще страшнее, - что мышцы отказывались
повиноваться сознанию.
воскликнул Ринальдо, и от пронзительного, невыносимого ощущения
собственной подлой фальши его буквально перекосило. Этот искренний
мальчик, которого он сам сюда привел и сам поставил зачем-то судьей над
собою, жестоким судьей, из горячо горящей капли благородного металла вдруг
сделался окном враждебного мира в ту каморку, где омерзительный голый
Ринальдо творил непотребство; и за окном этим - господи, за окном глаза,
глаза, глаза! Если бы какой-то шторой задернуть его! Если бы можно было
выключить Мэлора, как выключают телекамеру, когда заканчивается
предназначенная для трансляции программа!
анализа; задернуть штору можно лишь залепив яркую и цветную картину мира в
его сознании белесой, студневидной мутью искажений. Обманутый уже не может
простить и помочь, это так. Но он и не простить не может.
Ринальдо, с болезненным любопытством глядя, как надежда сникает во взгляде
Мэлора. - Мы, безусловно, проверим ваши выкладки не раз и не два, я
сегодня же свяжусь с экспертами, с астрофизиками на Трансмеркурии. Вы...
Сейчас еще просто невозможно по-настоящему оценить совершенный вами
научный подвиг, Мэлор Юрьевич!
было не вставить в хвалебный и все-все разъясняющий поток словесной пены.
Мэлор слышал то, что надеялся услышать, идя сюда, - но это было страшно.
Умное, измученное лицо Ринальдо, которое преследовало Мэлора понимающим и
требующим взглядом и во сне, и за терминалом, вдруг превратилось в
тошнотворную маску не то фигляра, не то дебила. Хотелось крикнуть: "Он
заболел!", но было не прервать. Мэлор уже плохо слышал, что говорит
Ринальдо, - тот нескончаемо говорил о Терре, о том, что работы и по связи,
и по экранировке звездного ядра следует доводить именно там, и Мэлору
хотелось как можно скорее сказать: "Да, да, я согласен" - и уйти отсюда.
Но Ринальдо вил и плел аргументы. Преображение сидевшего напротив человека
было невыносимым; казалось, он разлагается заживо. Мэлор не мог уразуметь,
что происходит, но, хотя убедительная речь Ринальдо вилась легко и
свободно - куда свободнее, чем в прошлый раз, и каждый довод был
безупречен, каждый пример красноречив, все это было ненастоящим, и именно
поэтому Мэлор был готов ответить "да" на что угодно, лишь бы прекратить
обоюдную пытку. Хрупкая ваза вновь ощутилась в его ладонях и грозила
вдребезги разбиться от малейшего движения против.
сидевший напротив, сделал паузу, чтобы выпить несколько глотков
грейпфрутового сока из стоявшей перед ним пузатой уютной чашки, - что с
вами?
ужасно, и мне страшно за вас так же, как за себя, и жаль вас, как себя, и
я преклоняюсь перед вами за ваше мужество, хотя я и не сразу понял вас; но
если вы теперь не понимаете меня, это на руку только тем, о ком вы
говорили с такой ненавистью: тем, кто до сих пор стреляет из пулеметов на
глайдерных трассах, тем, кто до сих пор травит людей наркотиками, тем, кто
стал бы драться за корабли, а не строить их... Но не успел. Ничто не
сдвинулось и не приоткрылось в маске то ли фигляра, то ли дебила;
измученный добрый волшебник, потерявший свою волшебную палочку, по
которому Мэлор так скучал всю эту неделю и которого так мечтал обрадовать,
вернув ему его пропажу, не возвращался. Кукла напротив, спеша, вновь
открыла рот.
когда эвакуация практически еще даже не началась, мы не вправе. Это
безответственно. Трудно рассчитывать, что попытка вторжения в процессы,
идущие в ядре, с первого раза пройдет должным образом. Сейчас у нас есть
хоть эти шесть лет, а если вы что-то напутаете, может даже их не оказаться
в запасе. Поэтому наиболее разумным мне представляется, повторяю,
проведение всей подготовительной работы на искусственном спутнике Терры.
Там же вы сможете набрать экспериментальный материал, чтобы, вернувшись,
действовать уже безошибочно и наверняка. Когда у нас на руках будут, что
называется, все козыри - тогда я смогу выступить перед Советом с тем,
чтобы мгновенно повернуть всю политику. В этих условиях мне будет легче
выступить и перед Землей - ведь у нас с вами, дорогой Мэлор Юрьевич, будет
что сказать людям конкретно. Не прекраснодушные абстракции, а наработанный
дельный материал. Мы не только напугаем, но сразу и укажем выход из
кризиса. Согласитесь, это наиболее гуманно и порядочно. А до той поры о
наших с вами консультациях лучше никому не знать. Я отправлю вас на Терру
Черепнин Владимир
Акунин Борис
Березин Федор
Андреев Николай
Володихин Дмитрий
Корнев Павел