гаснут окна. Появился Калям, тихонько мявкнув, вскочил Вечеровскому на
колени, устроился и заурчал. Вечеровский тихо гладил его длинной узкой
ладонью, не отрывая глаз от огней за окном.
Вайнгартена, совершенно убитого ужасом Захара с его кошмарным ребенком и
такого обыкновенного и в то же время загадочного Глухова, когда рядом был
только Вечеровский, бесконечно спокойный, бесконечно уверенный в себе и не
ожидающий ни от кого никаких сверхъестественных решений, - теперь все
прошедшее казалось не то чтобы сном, а скорее некоей эксцентрической
повестью, и если это даже действительно произошло, то давно, и не
происходило, собственно, а только начало происходить, а потом перестало.
Малянов ощутил даже смутный интерес к этому полулитературному персонажу:
получил он в конце концов свои пятнадцать лет или все..."
выдержал.
оцепенение внутри, забрался в кресло с ногами и обхватил колени. Сжался
так, что хрустнули мускулы. Это ведь я, это ведь со мной происходит. Не с
Иваном-царевичем, не с Иванушкой-дурачком, а со мной. Вечеровскому
хорошо...
Странно вы с ним как-то говорили...
медленно, словно размышляя вслух. - Но зачем все время оправдываться? И он
не просто оправдывается, он еще пытается завербовать других. Ему стыдно
быть слабым среди сильных, ему хочется, чтобы и другие стали слабыми. Он
думает, что тогда ему станет легче. Может быть, он и прав, но меня такая
позиция бесит...
видно наконец, простым глазом, что человек ни сном, ни духом... Это же
очевидно!
пожалуй, наоборот.
любопытством. - Гм... А вот Захар понял. - Он впервые за вечер достал
трубку и кисет и принялся неторопливо набивать трубку. - Странно, что ты
не понял... Впрочем, ты был в явно растрепанных чувствах. А между тем
посуди сам: человек любит детективы, человек любит посидеть у телевизора,
сегодня как раз очередная серия этого убогого фильма... и вдруг он
срывается с насиженного места, мчится к совершенно незнакомым людям - для
чего? Чтобы пожаловаться на свои головные боли? - Он чиркнул спичкой и
принялся раскуривать трубку. Желто-красный огонек заплясал в его
сосредоточенно скошенных глазах. Потянуло медвяным дымком. - А потом - я
ведь его сразу узнал. Точнее, не сразу... Он очень сильно переменился. Это
ведь был этакий живчик - энергичный, крикливый, ядовитый... никакого
руссоизма, никаких рюмочек. Сначала я его просто пожалел, но когда он
принялся рекламировать свое новое мировоззрение, это меня взбесило.
Человека просто расплющило. Он остался жив, но он уже не тот. Вырожденная
материя... Вырожденный дух. Не выдержал... Елки-палки, но ведь бывают,
наверное, такие давления, что никакой человек не выдержит...
бесит вовсе не выбор Глухова. Какое я имею право беситься по поводу
выбора, который делает человек, оставшийся один на один, без помощи, без
надежды... Меня раздражает поведение Глухова _п_о_с_л_е_ выбора. Повторяю:
он стыдится своего выбора и поэтому - только поэтому! - старается
соблазнить других в свою веру. То есть, по сути, усиливает и без того
могучую силу. Понимаешь меня?
поняв - простить, что на самом деле Глухов вообще вне сферы анализа, он в
сфере милосердия, но я вдруг почувствовал, что не могу больше говорить.
Меня трясло. Без помощи и без надежды... Без помощи и без надежды...
Почему я? За что? Что я им сделал?.. Надо было поддерживать разговор, и я
сказал, стискивая зубы после каждого слова:
человеку не выдержать...
вдруг дошло, что еще вчера я был человеком, членом социума, у меня были
свои заботы и свои неприятности, но пока я соблюдал законы, установленные
социумом, - а это было вовсе не так уж трудно, - пока я соблюдал эти
законы, меня от всех мыслимых опасностей надежно охраняли милиция, армия,
профсоюзы, общественное мнение, друзья, семья, наконец, и вот что-то
сместилось в окружающем мире, и я превратился в одинокого пескаря,
затаившегося в щели, а вокруг ходят и реют чудовищные неразличимые тени,
которым даже и зубастых пастей не надо - достаточно легкого движения
плавника, чтобы стереть меня в порошок, расплющить, обратить в ничто... И
мне дано понять, что пока я сижу в этой щели, меня не тронут. Даже еще
страшнее: меня отделили от человечества, как отделяют овцу от стада, и
волокут куда-то, неизвестно куда, неизвестно зачем, а стадо, не подозревая
об этом, спокойно идет своим путем и уходит все дальше и дальше... Если бы
это были какие-нибудь воинственные пришельцы, если бы это была страшная,
разрушительная агрессия из Космоса, из недр океана, из четвертого
измерения - насколько бы мне было легче! Я был бы одним из многих, мне
нашлось бы место, мне нашлось бы дело, я был бы в рядах! А так я буду
погибать у всех на глазах, и никто ничего не заметит. Слава богу, что хоть
Ирки здесь нет. Слава богу, что хоть ее это не касается... Бред! Бред!
Чушь собачья! Я изо всех сил потряс головой и рванул себя за волосы. И
весь этот кошмар из-за того, что я занимаюсь диффузионной материей?!
отдается в моих собственных ушах.
ведь люди как раз ничего не имеют против твоих занятий.
было так не похоже на него, что я расхохотался. Нервно. Истерически. И
услышал в ответ довольное марсианское уханье.
завтра ему принимать экзамены, что нужно заканчивать главу и все такое, и
я торопливо добавил:
скармливать Вайнгартену... Давай!
кухню, пока я наливал и ставил на газ чайник. - Вот так думаешь, думаешь -
в глазах же черно становится. Нельзя так, нельзя. Такие вот штуки и
загубили Снегового, я теперь это точно понимаю. Сидел он у себя в квартире
один как перст, все лампы зажег, но что с этого толку? Эту черноту лампами
не высветишь. Думал я вот так, думал, а потом щелкнуло что-то в голову - и
конец... Чувство юмора терять нельзя, вот что. Это ведь на самом деле
смешно: такая мощь, такие энергии - и все это, чтобы воспретить человеку
разобраться, что бывает, когда звезда попадает в облако пыли... Нет,
правда, ты в это вдумайся, Фил! Смешно ведь, верно?
положения мне как-то в голову не приходил.
начинают считать: на исследование кольчатых червей мы бросим сто мегаватт,
на проталкивание такого-то проекта - семьдесят пять гигаватт, а на
запрещение Малянову хватит и десяти. А кто-нибудь там возражает:
десятки-де мало. Надо ведь телефонными звонками его заморочить - раз.
Коньяку ему с бабой подсунуть - два... - Я сел и стиснул руки между
Акунин Борис
Суворов Виктор
Курылев Олег
Василенко Иван
Суворов Виктор
Куликов Роман