так боялась, так боялась... Даже не могу сказать, чего боялась... Почему
ты ушла? Почему убежала?
походить, подышать...
глупо... Но с этим теперь покончено. Я счастлива, что он тебя любит.
люблю этого красавчика!..
ничто, ничто по сравнению с тобой... Ах, все поцелуи мужчины не вознаг-
радят меня за одну твою слезинку!
о нем слышать. Кончено, кончено.
торге, что снова обрели друг друга. Вдруг Сильвия остановилась и, грозя
кулаком луне, воскликнула:
молодость никогда не теряет своих прав.
сейчас же уложим вещи и завтра, завтра утром уедем с первой почтовой ка-
ретой. Он выйдет к столу во время завтрака - никого... Птички упорхнули!
А потом... (Она прыснула.) Я и забыла!.. Я назначила ему свидание в де-
сять часов в лесу, на горе... Он проищет меня все утро...
лио. Шалуньи! Все горести остались позади.
гая, так себя компрометировать.
- Я с этим не считаюсь... А впрочем, пора бы мне, - продолжала она, лас-
ково покусывая руку Аннеты, легонько теребившую ее за ухо, - пора бы по-
умнеть, теперь, когда я стала твоей сестрой. И я поумнею, обещаю тебе...
Но, знаешь ли, хоть ты и старшая сестра, а ведь ты была не умнее меня.
менами я вела себя еще глупее... Ах, странное у нас сердце! - продолжала
она, прижимаясь к сестре. - Никогда не знаешь, что же там в душе делает-
ся: что-то изнутри поднимается и, кажется, сейчас унесет тебя... А куда?
тебя! У тебя это здорово получается!
Сильвия обвила руками шею Аннеты и шепнула ей на ухо горячо, с непривыч-
ной для себя серьезностью:
этой ночью, как ты мучилась изза меня... Да, да, не отрицай! У меня было
время обо всем подумать, когда я бежала, когда искала тебя, дрожа от го-
ря... Если бы что-нибудь случилось... Что сталось бы со мной!.. Я бы не
вернулась.
не знала, что делаешь мне больно.
нета! - и даже мне это доставляло удовольствие!
бы, видя, как Сильвия страдает, и что готова была заставить ее мучиться
еще больше. И она сказала об этом. Они сжали друг другу руки.
друга, пристыженные и подавленные, хотя их и утешало сознание, что они
обе одинаковы.
это и есть любовь?
моя Аннета. Да ведь ты-ты перестанешь любить, когда перестанешь жить!
ет прямой теплый дождь. Пряный, сильный запах мокрой земли, спелых пло-
дов в подвале, виноградного сока в давильнях...
дели сестры и шили. Они склонили головы над работой и, казалось, вот-вот
стукнутся своими крутыми чистыми лбами. Лоб у них совсем одинаковый -
выпуклый, только у Сильвии он поуже, у Аннеты пошире, у одной капризный,
у другой упрямый, - козочка и бычок. Но когда они поднимали головы, гла-
за их обменивались понимающим взглядом. А языки отдыхали, неугомонно
протрезвонив столько дней подряд. Они еще раз переживали лихорадку пере-
езда, свои восторги, залпом высказанные слова и все то, что узнали и
познали за много дней, ибо теперь они по-настоящему привязались друг к
другу и им хотелось все взять друг у друга и все отдать. А пока они мол-
чали, раздумывая о спрятанной добыче.
они так и остались загадкой друг для друга. И в самом деле, всякое су-
щество для всякого существа - загадка, и в этом есть своя прелесть.
Сколько же в каждой из них таится такого, чего никогда не постичь дру-
гой! Тщетно они говорили себе (ибо они это знали):
бишь, нет нужды объяснять..."
можешь обладать целиком. А любить, как любили они друг друга? Каждая лю-
била посвоему. Обе дочери Рауля Ривьера унаследовали от отца живительные
жизненные силы, - они лежали под гнетом у одной, были рассеяны у другой.
Различие их натур особенно проявлялось в любви. Легкомысленная и ласко-
вая Сильвия, веселая, шаловливая, самоуверенная, но по сути очень рассу-
дительная, быстро воспламенялась, однако никогда не теряла головы; ше-
лестя крылышками, летала лишь вокруг своей голубятни. Темный демон любви
притаился в Аннете, и о его существовании она узнала только за последние
полгода; она его подавляла, старалась его упрятать, потому что сама его
страшилась: инстинкт подсказывал ей, что другие неправильно судили бы о
нем. Эрос в клетке, с завязанными глазами, беспокойный, алчный и голод-
ный, молча бьется о решетку мира и медленно грызет стены своей темни-
цы-сердца! Жгучее жало впивалось беспрерывно, безмолвно и незаметно,
тревожило рассудок Аннеты; она все время ощущала его, впав в раздражаю-
щее оцепенение, в котором было чтото чувственное; мурашки пробегали у
нее по коже, как бывало, когда она прикасалась к жесткой материи, когда
ей мешала одежда или когда она проводила рукой по неровному дереву мебе-
ли, по холодящей шершавой стене. Она словно жевала терпкую кору ветки, и
тогда на нее находило какое-то самозабвение и забвение времени; у нее
бывали провалы в сознании, и она не могла бы сказать, сколько это про-
должалось - четверть ли секунды, час ли? И сразу собиралась с мыслями;
ей становилось стыдно, она подозрительно ловила незримый взгляд Сильвии,
которая прикидывалась, что работает, а сама лукаво следила за ней украд-
кой. Сестры молчали. Обе сидели, как ни в чем не бывало, а горячие волны
крови приливали к щекам Аннеты. Сильвия, мало что понимая, вынюхивала
своим носиком ее внутреннюю жизнь, которая, задремав на солнце, то вдруг
успокаивалась, то одичало извивалась, как уж под листьями: Сильвия счи-
тала, что старшая сестра-чудачка, что она не в своем уме, право - на лю-
дей не похожа... И не страстные порывы, не горячность и не то, что она
угадывала в тревожных мыслях Аннеты, особенно удивляли ее, но то серьез-
ное, чуть ли не трагическое начало, которое во все вносила сестра...
Трагическое? Ну что за выдумки! Серьезное? Ради чего серьезничать? Все
идет своим чередом. Так все и надо принимать. Сильвию вовсе не беспокои-
ли тысячи фантазий, которые ей лезли в голову. Они приходят и уходят.
Все, что хорошо и приятно, - просто и естественно, а что плохо и непри-
ятно, - тоже свойственно жизни. Хорошее ли, нехорошее ли, а изволь гло-
тать, и я глотаю мигом! Зачем разводить антимонии? Ох уж эта запутавшая-
ся Аннета! Дебри горячих и холодных мыслей, пряжа страхов и желаний,
пучки страстных и целомудренных чувств перемешиваются во всех закоулках
души... И кто только все это распутает? Но, как бы там ни было, чудная,