бодрил и леденил лицо.
поскакали назад. Скоро впереди, уже на ярком, освещенном косыми лучами
утреннего солнца снегу, показались передовые московских полков. И - куда
там утренняя дрожь и усталь! Знай наших! Выскакали, красуясь, в опор,
ветром подлетели к своим.
ради всякого ратного приключая, быть в бронях), выслушал, безулыбочно
кивнул, бросив старшому несколько деловых слов, и Ванята, разом обмякши
телом, порысил вдоль долгой змеи верхоконных к своему полку, своей
дружине. Ему снова и отчаянно захотелось спать...
было много крику, шуму, ликованья и бестолочи. Нижегородские бояре
величались, ехали в соболях, в дорогом оружии. Кони под шелковыми попонами
- точно цветы сказочные на весеннем голубом снегу!
стало нынче ни у кого, почитай, той, старопрежней, до тошнотных позывов,
истомы ужаса перед татарами. Конечно, Орда завсегда Орда! Ночью, на
привалах у костров или в тесноте битком набитой припутной избы, страх
одолевал: как-то там будет? Но днем от множества движущихся полков всю
ночную робость сдувало, словно ветром.
сокрушенного монголами, потом - разоряемый приволжский город, потом, со
времен большой замятни, столица одного из улусов Золотой Орды, вскоре
заброшенная ради возникшей неподалеку новой столицы - Казани. Нынче и
булгар не стало, сами себя звали татарами, да и перемешались все! Местный
хан навроде чем-то не угодил Мамаю, на то и надея была у воевод - авось не
вступится! Ну а нижегородцам - тем спихнуть торгового соперника с
волжского пути - прямая нужа!
припоминалось прежнее свое счастливое удивление и восторг: как же, он -
воин! Он - в походе на татар!
голубом снегу, и ничем не испугал. Даже игрушечными какими-то почудились
невысокие костры и прясла стен, а кишение верхоконных в изножии башен -
незаправдашним. Ванята едва не поскакал туда, вперед, порушив строй, и
только окрик старшого заставил его вернуться.
спали. Подходили и подходили полки. Пьяный от недосыпа Иван, спотыкаясь,
шел куда-то, что-то таскал, укладывал, и все ползло, изгибалось, мрело
перед глазами, и распухшая голова была - как пивной котел. В серых
сумерках утра его растолкали и послали рубить хворост. Ванята дважды
засыпал в лесу, с топором в руке, и поморозился бы, кабы не Гаврила,
каждый раз будивший своего господина. Наконец, их воротили в полк и
вскоре, покормив сухомятью, двинули в дело.
близко были не такие уж и низенькие татарские башни. Оттуда вдруг, из-за
заборол, выкатил вертящийся клуб дыма, что-то с шипом пронеслось над
головой, раздался гром, и всадник, скакавший за два копья впереди Ивана,
неведомой силой исторженный из седла и отброшенный посторонь, рухнул
вместе с лошадью. Гром встал еще раз, еще и еще. Конь под Иваном плясал,
стоя на дыбах, и Ивану с трудом удалось опустить дико храпящего жеребца на
четыре копыта и заставить скакать вперед.
шеи, понеслись, раскачиваясь с боку на бок, странные существа со
всадниками на горбах, мохнатые и безобразные, почти как сказочные змии, и
тут Иван почти забыл про гром со стен и понесся в толпе откатывавших
назад, потерявших строй ратных. Но бегство было недолгим, бывалые начали
останавливать крутящихся коней, и тут мимо них прошел, все убыстряя и
убыстряя бег, татарский полк царевича Черкиза, недавно перешедшего в
русскую службу.
которой просверкивала бронь, он легко и красиво, откидываясь, сидел в
седле, в опущенной руке яснела легкая гнутая хорезмийская сабля с
отделанной самоцветами искрящейся рукоятью. Сощуривая глаза, Черкиз с
легким презрением обозрел пополошившихся московитов и отворотил лицо,
что-то приказывая своим. И разом взмыли клинки, и дружное <хурра!>
перекрыло все прочие звуки. Иван, вырвав лук, стал торопливо пускать одну
за другой стрелы в тех, мохнатых, потом поскакал и, оглянувшись, узрел
оскаленные, разъятые в реве рты, остекленевшие, ножевые глаза - страшен
полк, идущий в напуск, ежели поглядеть на него спереди! И, пришпорив коня,
Ванята поскакал уже безоглядно туда, где сшибались в кликах всадники и
реяли в молнийном блеске колеблемые над головами клинки. Тут он вновь
увидал Боброка. Воевода скакал, крича что-то неслышимое и указуя вперед
шестопером, и от негустой кучки окружавших его бояр и кметей то и дело
отскакивали, словно искры от раскаленного железа, вестоноши с приказами
идущим на приступ полкам.
зверях, и гортанное <хурра!> звучало все грозней и грозней. Гром со стен
продолжал между тем греметь, и в глубине облачных куч вспыхивали жаркие
молнии, перед глазами мотались безобразные пасти на долгих шеях (Ванята
никогда прежде не видал верблюдов и лишь после боя уведал, что это они и
есть), все мельтешило, неслось, несся и он, бледный от восторга и ужаса,
выхватив из ножен отцовскую саблю и высоко вздымая ее над головой, да так
и проскакал почти до ворот, ни разу ее не опустив. Его обходили и
обходили. Бой вспыхивал сабельным блеском то справа, то слева, то впереди
и тут же угасал. Вражеские вои, теряя убитых, бежали под защиту стен и
торопливо всасывались, уходили в отверстые городские ворота. Иван наконец
остановил коня, чуя, как весь дрожит: дрожат руки, зубы выбивают дробь, и
ему много стоило унять трепет тела, прийти в себя и оглядеться. Жаркие
молнии били и били со стен, но татары бежали уже по всему полю, и кое-кто
из русичей, спрыгивая с коней, начинал обдирать с мертвецов платье и
доспех.
сдерживая коня, дергавшего повод при каждом выстреле, отмечая число
татарских тюфяков и поспешливую, неуклюжую повадку татарских мастеров
огненного боя. Ко рвам уже подскакивали всадники с вязанками хвороста...
выстрелов слитный вопль с той стороны города, где русские полки громили и
жгли вымола и увечили татарские корабли, вытащенные на берег, и удоволенно
кивал головой. Вои не пополошились огненного боя, хорошо! Скоро он вовсе
остановил коня, следя холодными умными глазами за редеющими выстрелами со
стен и низящим солнцем. Вполоборота повернув к боярам, приказал:
рогатками! Орудья, из коих мечут огонь, когда возьмем город, везти на
Москву!
бы не подошел Мамай!>
назад, к полкам.
булгарской деревни. Да и то поспели они с Гаврилой к шапочному разбору.
Ратные выводили плачущих женок и угрюмых, низящих глаза связанных мужиков,
гнали скот. Иван спотыкался взглядом о чужие, остраненные, угрюмые лица,
не признаваясь сам себе, что его давешний опыт с тверитянином помешал ему
нынче захватить раба или рабу. Ведь и эти, со смятыми лицами, талдычащие
не по-нашему, тоже люди и были свободными тут, у себя, еще вчера! И как-то
рука не протянулась. Только лишь когда стали делить скотину, Ванята
решительно кинулся вперед, спеша не упустить своего. Ему достался
невзрачный на вид, но жилистый, монгольских кровей конек да две овцы, с
которыми Ванята не знал, что делать, с радостью обменяв их наконец у
пожилого ратника на кусок пестрой бухарской зендяни.
было готово к приступу. Их послы умоляли не трогать и не пустошить города.
Дмитрию Константинычу и великому князю Дмитрию татары давали две тысячи
рублев да три тысячи - на все войско. Выкуп был царский. Русские воеводы
потребовали удалить со стола Мамат-Салтана, забрали тюфяки (туфанчи) со
стен, а в городе посадили своего даругу (сборщика дани) и, вдосталь
пограбив окрестные села, двинулись в обратный путь.
как у других полоняники споро чистят коней и готовят варево, запоздало
каялся, что не взял холопа или рабу из той, разграбленной ими, деревни.
Им-то с Гаврилою захваченные лошади на обратном пути только лишь
прибавляли работы!
ноздреватый снег, проваливая в промоины, торопясь - не отрезало бы
ледоходом московскую тяжело ополонившуюся рать от родимых хором! - тем
больше восставали в памяти домашние мирные заботы, и уже Ивану не
терпелось заехать по пути в Островое выяснить, как там и что...
Контровский Владимир
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Быков Василий
Свержин Владимир
Посняков Андрей