цепи, спускавшейся к нему на грудь.
своим христианством не хвались. Мы здесь не хотим знать этой веры! А
завтра, - прибавил он, - выбери мне людей, молодец к молодцу и вели выдать
им всем одинаковую одежду, чтобы у меня была, как пристало князю, своя
дружина. Ты будешь начальником ее и охмистром при моем дворе. Понял?
чего он дожидался! Быть слугой и охмистром холопского сына, которого он
помнил мальчишкой для услуг при княжеском дворе. Все, что он видел здесь,
вызывало в нем гнев и возмещение, и он не рассчитывал остаться здесь
надолго, но все же надо было ко всему присмотреться, чтобы разузнать, в
каком положении было дело Маслава. Ему это было тяжело, он принужден был
притворяться, но, раз попав в это осиное гнездо, надо уж было держаться
смирно. Он еще не знал даже, к кому обратиться и куда направиться, когда
Собек, поджидавший его, молча поклонился ему.
и переходам, через которые должны были пройти, чтобы попасть во второй
двор. Вышли и Собек с Вшебором, и здесь Собек, как будто почувствовал себя
в безопасности от подслушивания, обратился к Доливе и сказал ему:
поморян... Я просил для вас отдельную, чтобы вы могли выспаться, но где
там! Едва нашлась какая-то каморка. Хотели дать клетушку, где даже нельзя
было развести огня.
слышался женский голос, а с другой - несколько пруссаков охраняли покои
своих панов. Из узких сеней Собек провел Вшебора в маленькую горницу, в
которой Собек уже развел огонь. Узкая, грязная, пахнувшая смолой комнатка
эта, видимо, только что была освобождена для княжеского охмистра. В ней
была только одна лавка, в углу лежала охапка сена, покрытая шкурой, а по
стенам было вбито множество деревянных гвоздей, очевидно, оставшихся от
прежних постояльцев, которые развешивали на них одежду.
и спросить самому, но он удержался и даже приложил палец к губам в знак
молчания. В хате были еще другие жильцы, и говорить было не безопасно.
Только по выражению лица старого слуги Вшебор мог догадаться, что ему не
особенно нравился этот двор. Собек сказал ему, что идет к лошадям, а
Вшебор, задвинув деревянный засов на ночь, в задумчивости уселся перед
огнем.
силы, с которой по численности ее не могло сравниться пястовское
рыцарство, хотя бы оно и противопоставило ей смелость и мужество.
жалобный плач сумасшедшей старухи, нарушившей веселье, он вспомнил все,
что говорил ему Маслав, и сердце его сжалось печалью и тревогой. Неужели и
им суждено было покориться звериной силе этого человека, отрекшегося от
веры и стремившегося обратить народ в прежнее варварское состояние?
людей, которых ждала верная гибель, потому что не было средств к спасению
их.
голос. Вшебор замер на месте, боясь пошевелиться, и стал прислушиваться.
За тонкой, деревянной перегородкой шел какой-то отрывочный разговор.
Вшебор различил женский голос. Он потихоньку подвинулся ближе к
перегородке и приложил ухо. Теперь он ясно слышал женский жалобный голос и
другой, все время прерывающий и заглушавший его.
было отверстие в форме окна, соединявшее между собою обе половины хаты.
Отверстие это было закрыто деревянным ставнем. Долива попробовал осторожно
отодвинуть едва державшийся, ссохшийся ставень, и он легко подался его
усилиям. Таким образом, в образовавшуюся широкую щель он уже мог заглянуть
в соседнюю горницу и рассмотреть, что там делалось.
горнице, освещенной только слабым отблеском догоравшего пламени, он не
различал ничего. Но, всмотревшись внимательнее, он заметил две женские
фигуры, из которых одна сидела на земле, а другая стояла над ней. В первой
из них Вшебор узнал ту старую помешанную, которая ворвалась во время пира;
теперь она сидела на земле, на соломе, успокоенная, изменившаяся, обхватив
руками колени. Дрожащий свет пламени падал на ее сухое, морщинистое лицо.
Вшебору показалось, что на глазах ее блестели слезы.
она сидела, устремив взгляд в огонь, и покачивалась всем туловищем, как
плачея, причитающая над покойником.
нарядно одетая, смотрела на старуху с выражением скуки и равнодушия. Не
было в ее лице ни сострадания, ни участия, а только нетерпение и досада.
ней, - ты своим безумием доиграешься до того, что тебя бросят в яму и
заморят голодом. О чем ты думаешь? Что ты забрала себе в голову?
покачиваясь, смотрела в огонь и, казалось, не слышала обращенных к ней
слов.
розг. Князь был в бешенстве.
волосы на голове. - Сто розог дать сумасшедшей бабе!
справедливо, справедливо! Почему нет у бабы разума? - язвительно
пробормотала она.
князю? Если бы он был такой злой, как другие, да он давно велел бы вас
повесить! - Ну, что-же! - сказала старуха. - Пусть прикажет, и пусть
вешают.
голосом:
- прибавила она, судорожно раздирая на груди рубаху, - а теперь! Повесить
старую суку! Сто розог ведьме! Эй, эй, вот как он вырос мне на счастье!..
было, - заговорила молодая, топнув ножкой о землю. - Разве мало мамок
кормит чужих детей, когда нет матери.
ты, кто ты такая, что смеешь меня называть мамкой? Не была я мамкой
никогда! Ты позволяешь себя целовать, хоть и не жена... на то ты такая
уродилась, а я прикладывала к своей груди только собственное мое дитя! Ах,
ты негодница.
дело? Ты видела, как он меня целовал?
старуха, откидывая седые волосы. - Ну-ка, посмотри на меня, - написано на
моем лице, что я могла кормить чужое дитя?
разум и спрятал его в мешок, вот что! Но, смотри, старая, ты дождешься
того, что тебя повесят...
сторону ритмическим движением... Молодая, надувшись и нахмурив брови,
стояла над ней.
ли вы, наконец, или нет? Сидите спокойно, тогда доживете без печали до
смерти, и ни в чем не будет у вас недостатка... Вы и так не можете
ходить... Разве вам плохо в хате? Дают вам есть, пить, и все, что душа
захочет. Есть у вас лен для пряжи, прядите, сколько сил хватит. Не
холодно, не голодно! Чего вам еще? Сидели бы смирно.
заговорила старуха. - А я взаперти и без солнца не выживу здесь... Нет!
сегодня, когда слуга забыл ее закрыть, вы побежали бы пугать людей и лезть
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Афанасьев Роман
Бажанов Олег
Елманов Валерий
Чернецов Андрей