поселился в той же скворешне.
раз он, блестяще-черный, с фиолетовым отливом, рассыпался брачными песнями
перед своей пестренькой подругой особенно красиво и весело.
стал матросом. И вот, стоя на поперечном мостике броненосца, я вспомнил о
факте со скворцом и еще больше удивится ему. Я знаю, как ведут корабль из
одного порта в другой, пересекая при этом огромнейшие пространства, ведут
среди моря, где нет ни дорог, ни вешек, иногда в бурную погоду да еще ночью,
когда кругом ничего не видно. Все это было для меня понятно. Для этого
штурман проходит специальные науки, для этого он пользуется и астрономией,
благодаря которой, пустив вход секстан и хронометр, можно определить свое
местонахождение в море, и компасом, показывающим путь,
измеряющим силу ветра, и добытыми сведениями о течениях, сбивающих судно с
курса, и математическими исчислениями. Несмотря ни на какую погоду, корабль
придет туда, куда его направили. Но чем руководствовался мой скворец, улетая
на зиму в теплые края, а потом к весне возвращаясь обратно? Ведь его рейс
тоже нужно считать тысячами километров. И разве во время такого, длинного
пути его не захватывали туманы, ночи и бури? Каким же образом, без компаса и
других необходимых приборов, он нашел свою скворешню?
приказу адмирала Рожественского от 24 сентября за N 85, мы должны были
обращаться с нею как можно бережнее. В пункте четвертом говорилось:
котлов; баню делить два раза в неделю, пока холодно, и раз в неделю, когда
начнут окачиваться; в командные умывальники давать только соленую воду;
флагманскому интенданту приобрести мыло, растворяющееся в соленой воде;
ванны делать из забортной воды; пресную воду отпускать по ведру на человека
всем в дни мытья белья, машинной команде по смене с вахты и прочей команде
после погрузки угля..." Над горизонтом, оторвавшись от поверхности моря,
поднималось солнце.
мчались в баню или в машину за горячей водой. Вскоре, исключая ют, вся
верхняя палуба превратилась в сплошную прачечную. Сотни людей расположились
здесь. Одни стояли на корточках, другие на коленях, работая мускулами рук.
Сначала мыли форменки, кальсоны, нательные рубахи, а потом принимались за
койки. Ту или иную вещь, помочив в воде и разложив на палубе, намыливали и
усердно скребли бельевыми щетками.
старшины Осипа Федорова. Тут же находились минер Вася Дрозд и его постоянный
спутник, кочегар Бакланов. Еще не стерлись впечатления от расстрела рыбаков.
Об этом снова возобновляли разговор, повторяя все то, что было уже известно.
превосходительства.
двадцать репетиций - из нас, смотришь, вышел бы толк.
становилась твердой, как лубок. Все руки измотаешь, прежде чем соскребешь с
нее грязь.
принимался за свою койку. Вдруг он спохватился и, оглядываясь, спросил:
на него с руганью:
ней номер не твой? За это морду вашему брату конопатят!
досады, пробормотал:
свои вещи начал привязывать к заранее разнесенным по палубе леерам.
до вершин грот и фок-мачт. Через несколько часов белье просохло. Обе вахты
вызвали наверх. По команде травили леера. Потом вахтенный
распорядился:
кого белье было вымыто плохо, заставляли перестирывать его во время отдыха.
Остальные под веселые звуки дудок разошлись и прятали свои вещи в чемоданы.
Этим занимались мы два раза в неделю.
судов приближался к портовому городу Виго. В десятом часу обогнули остров, и
перед нами открылся великолепный залив, глубоко вторгшийся в сушу. Со всех
сторон он был огражден высокими горами. По берегам его раскинулись рыбачьи
поселки. Салютуя испанскому флагу, направились в глубь бухты и за ее
поворотом, на виду города, бросили якорь. В ответ нам загремели орудия
крепости. Стоял тихий и безоблачный день. Теплые лучи солнца ярко освещали
каменные постройки, прилипшие к склонам горы. Над городом господствовала
цитадель. Теряясь в прозрачной дали, тянулись Горные хребты Пиренеев. С
другой стороны, внизу, перед окнами зданий расстилалась неподвижная гладь
зеленовато-синей воды. В этой бухте могли бы разместиться, не мешая друг
другу, сотни больших кораблей.
немедленно пришвартовались к броненосцам. Но на пароходы явилась портовая
полиция и запретила погрузку, ссылаясь на то, что Испания не хочет нарушать
нейтралитета. Наше командование было поставлено
затруднительное положение. От Скагена до Виго было расстояние в тысячу
триста двенадцать миль. На этом пути, идя средним ходом в восемь-девять
узлов, мы сжигали в сутки сто двадцать пять тонн угля. На каждом броненосце
остался запас топлива на двое суток. Что будем делать дальше?
газеты, очень взволновавшие наших офицеров. Среди них начались оживленные
разговоры: До нас долетали только обрывки этих разговоров. Однако можно было
понять, что "гулльский инцидент" вызвал международное осложнение.
сейчас же он спешил поделиться ею с товарищами.
транспортов уголь, но не больше как по четыреста тонн на каждый броненосец.
Было далеко за полдень, когда приступили к погрузке. На работу были
поставлены все матросы, кочегары, машинисты, унтер-офицеры, писаря
офицеры. Командир обещал выдать команде по две чарки водки, если только она
постарается: Закипела работа. Над броненосцем поднялась туча пыли. Все
почернели до неузнаваемости. Так работали всю ночь и следующее утро, до
девяти часов. В результате вместо разрешенного количества мы приняли угля в
два раза больше.
распоряжение прекратить пары. А это означало, что мы задержимся здесь на
неопределенное время. Все больше усиливался слух, что мы стоим перед
каким-то новым событием. На броненосце создалась напряженная атмосфера. У
кого можно было бы обо всем узнать?
мне книги.
стенное зеркало, покрутил черные пушистые усы на смуглом лице. Он был молод,
лет двадцати шести, среднего роста, не широк в плечах, но, по-видимому,
крепок корпусом. Голова у него сидела прямо, а коротко подстриженные волосы
на ней - ежиком - придавали ей характер какой-то настороженности. Говорил он
чистым и приятным голосом, какой бывает у людей непьющих и некурящих, причем
его мысли и слова были точны и четки, как чертеж. Необыкновенная внешняя
деликатность, сопровождаемая какой-то внутренней внимательностью к другим,
резко отличала его от остальных офицеров.