Чтение 17–й страницы книги ~Игрок~

- Я бы тебя, Прасковья, любила, - вдруг сказала она, - девка ты
славная, лучше их всех, да характеришко у тебя - ух! Ну да и у меня
характер; повернись-ка; это у тебя не накладка в волосах-то?

- Нет, бабушка, свои.

- То-то, не люблю теперешней глупой моды. Хороша ты очень. Я бы в тебя
влюбилась, если б была кавалером. Чего замуж-то не выходишь? Но, однако,
пора мне. И погулять хочется, а то все вагон да вагон... Ну что ты, все еще
сердишься? - обратилась она к генералу.

- Помилуйте, тетушка, полноте! - спохватился обрадованный генерал, - я
понимаю, в ваши лета...

- Cette vieille est tombee en enfance31, - шепнул мне Де-Грие.

- Я вот все хочу здесь рассмотреть. Ты мне Алексея Ивановича-то
уступишь? - продолжала бабушка генералу.

- О, сколько угодно, но я и сам... и Полина и monsieur Де-Грие... мы
все, все сочтем за удовольствие вам сопутствовать...

- Mais, madame, cela sera un plaisir32, - подвернулся Де-Грие с
обворожительной улыбкой.
--------

31 - Эта старуха впала в детство (франц.).

32 - Но, сударыня, это будет удовольствие (франц.).

- То-то, plaisir. Смешон ты мне, батюшка. Денег-то я тебе, впрочем, не
дам, - прибавила она вдруг генералу. - Ну, теперь в мой номер: осмотреть
надо, а потом и отправимся по всем местам. Ну, подымайте.

Бабушку опять подняли, и все отправились гурьбой, вслед за креслами,
вниз по лестнице. Генерал шел, как будто ошеломленный ударом дубины по
голове. Де-Грие что-то соображал. M-lle Blanche хотела было остаться, но
почему-то рассудила тоже пойти со всеми. За нею тотчас же отправился и
князь, и наверху, в. квартире генерала, остались только немец и madame
veuve Cominges.

Глава X

На водах - да, кажется, и во всей Европе - управляющие отелями и
обер-кельнеры при отведении квартир посетителям руководствуются не столько
требованиями и желаниями их, сколько собственным личным своим на них
взглядом; и, надо заметить, редко ошибаются. Но бабушке, уж неизвестно
почему, отвели такое богатое помещение, что даже пересолили: четыре
великолепно убранные комнаты, с ванной, помещениями для прислуги, особой
комнатой для камеристки и прочее, и прочее. Действительно, в этих комнатах
неделю тому назад останавливалась какая-то grande duchesse, о чем, конечно,
тотчас же и объявлялось новым посетителям, для придания еще большей цены
квартире. Бабушку пронесли, или лучше сказать, прокатили по всем комнатам,
и она внимательно и строго оглядывала их. Обер-кельнер, уже пожилой
человек, с плешивой головой, почтительно сопровождал ее при этом первом
осмотре.

Не знаю, за кого они все приняли бабушку, но, кажется, за чрезвычайно
важную и, главное, богатейшую особу. В книгу внесли тотчас: "Madame la
generale princesse de Tarassevitcheva"33, хотя бабушка никогда не была
княгиней. Своя прислуга, особое помещение в вагоне, бездна ненужных баулов,
чемоданов и даже сундуков, прибывших с бабушкой, вероятно, послужили
началом престижа; а кресла, резкий тон и голос бабушки, ее эксцентрические
вопросы, делаемые с самым не стесняющимся и не терпящим никаких возражений
видом, одним словом, вся фигура бабушки - прямая, резкая, повелительная, -
довершали всеобщее к ней благоговение. При осмотре бабушка вдруг иногда
приказывала останавливать кресла, указывала на какую-нибудь вещь в
меблировке и обращалась с неожиданными вопросами к почтительно
улыбавшемуся, но уже начинавшему трусить обер-кельнеру. Бабушка предлагала
вопросы на французском языке, на котором говорила, впрочем, довольно плохо,
так что я обыкновенно переводил. Ответы обер-кельнера большею частию ей не
нравились и казались неудовлетворительными. Да и она-то спрашивала все как
будто не об деле, а бог знает о чем. Вдруг, например, остановилась пред
картиною - довольно слабой копией с какого-то известного оригинала с
мифологическим сюжетом.
--------

33 - Госпожа генеральша, княгиня Тарасевичева (франц.).

- Чей портрет?

Обер-кельнер объявил, что, вероятно, какой-нибудь графини.

- Как же ты не знаешь? Здесь живешь, а не знаешь. Почему он здесь?
Зачем глаза косые?

На все эти вопросы обер-кельнер удовлетворительно отвечать не мог и
даже потерялся.

- Вот болван-то! - отозвалась бабушка по-русски.

Ее понесли далее. Та же история повторилась с одной саксонской
статуэткой, которую бабушка долго рассматривала и потом велела вынесть,
неизвестно за что. Наконец пристала к обер-кельнеру: что стоили ковры в
спальне и где их ткут? Обер-кельнер обещал справиться.

- Вот ослы-то! - ворчала бабушка и обратила все свое внимание на
кровать.

- Эдакий пышный балдахин! Разверните его.

Постель развернули.

- Еще, еще, все разверните. Снимите подушки, наволочки, подымите
перину.

Все перевернули. Бабушка осмотрела внимательно.

- Хорошо, что у них клопов нет. Все белье долой! Постлать мое белье и
мои подушки. Однако все это слишком пышно, куда мне, старухе, такую
квартиру: одной скучно. Алексей Иванович, ты бывай ко мне чаще, когда детей
перестанешь учить.

- Я со вчерашнего дня не служу более у генерала, - ответил я, - и живу
в отеле совершенно сам по себе.

- Это почему так?

- На днях приехал сюда один знатный немецкий барон с баронессой,
супругой, из Берлина. Я вчера, на гулянье, заговорил с ним по-немецки, не
придерживаясь берлинского произношения.

- Ну, так что же?

- Он счел это дерзостью и пожаловался генералу, а генерал вчера же
уволил меня в отставку.

- Да что ж ты обругал, что ли, его, барона-то? (Хоть бы и обругал, так
ничего!)

- О нет. Напротив, барон на меня палку поднял.

- И ты, слюняй, позволил так обращаться с своим учителем, - обратилась
она вдруг к генералу, - да еще его с места прогнал! Колпаки вы, - все
колпаки, как я вижу.

- Не беспокойтесь, тетушка, - отвечал генерал с некоторым
высокомерно-фамильярным оттенком, - я сам умею вести мои дела. К тому же
Алексей Иванович не совсем вам верно передал.

- А ты так и снес? - обратилась она ко мне.

- Я хотел было на дуэль вызвать барона, - отвечал я как можно скромнее
и спокойнее, - да генерал воспротивился.

- Это зачем ты воспротивился? - опять обратилась бабушка к генералу.
(А ты, батюшка, ступай, придешь, когда позовут, - обратилась она тоже и к
обер-кельнеру, - нечего разиня-то рот стоять. Терпеть не могу эту харю
нюрнбергскую!) - Тот откланялся и вышел, конечно, не поняв комплимента
бабушки.

- Помилуйте, тетушка, разве дуэли возможны? - отвечал с усмешкой