этих таинственных подмигиваний и хоть в эту минуту и старался не смотреть
на нас, но по лицу его можно было заметить, что Анна Андреевна именно
теперь мне на него подмигнула и что он вполне это знает.
Говорил я тебе? Меня совсем осуждают. Доказательств, вишь, нет; бумаг
нужных нет; справки неверны выходят... Гм...
принимал самое худое направление для Николая Сергеича. Я молчал, не зная,
что ему отвечать. Он подозрительно взглянул на меня.
молчанием, - чем скорей, тем лучше. Подлецом меня не сделают, хоть и решат,
что я должен заплатить. Со мной моя совесть, и пусть решают. По крайней
мере дело кончено; развяжут, разорят... Брошу все и уеду в Сибирь.
сказать Анна Андреевна.
возражению.
тоскою взглянула на меня.
и обратно, - от каких людей? От грабителей, от клеветников, от предателей?
Таких везде много; не беспокойся, и в Сибири найдем. А не хочешь со мной
ехать, так, пожалуй, и оставайся; я не насилую.
закричала бедная Анна Андреевна. - Ведь у меня, кроме тебя, в целом свете
нет ник...
прося заступления и помощи. Старик был раздражен, ко всему придирался:
противоречить ему было нельзя.
как кажется. Если случится несчастье и вам надо будет продать Ихменевку, то
намерение Николая Сергеевича даже и очень хорошо. В Сибири можно найти
порядочное частное место, и тогда...
думал. Брошу все и уеду.
руками, - и ты, Ваня, туда же! Уж от тебя-то, Иван Петрович, не ожидала...
Кажется, кроме ласки, вы от нас ничего не видали, а теперь...
подумай! Деньги прожиты, последнюю копейку добиваем!
просить?
в ее руке звонко задребезжала о блюдечко.
злобною, упорною радостию, - как ты думаешь, Ваня, ведь, право, пойти! На
что в Сибирь ехать! А лучше я вот завтра разоденусь, причешусь да
приглажусь; Анна Андреевна манишку новую приготовит (к такому лицу уж
нельзя иначе!), перчатки для полного бонтону купить да и пойти к его
сиятельству: батюшка, ваше сиятельство, кормилец, отец родной! Прости и
помилуй, дай кусок хлеба, - жена, дети маленькие!.. Так ли, Анна Андреевна?
Этого ли хочешь?
досадила, да только не кричи, - проговорила она, все больше и больше дрожа
от страха.
глядя на слезы и страх своей бедной подруги; я уверен, что ему было гораздо
больнее, чем ей; но он не мог удержаться. Так бывает иногда с добрейшими,
но слабонервными людьми, которые, несмотря на всю свою доброту, увлекаются
до самонаслаждения собственным горем и гневом, ища высказаться во что бы то
ни стало, даже до обиды другому, невиноватому и преимущественно всегда
самому ближнему к себе человеку. У женщины, например, бывает иногда
потребность чувствовать себя несчастною, обиженною, хотя бы не было ни
обид, ни несчастий. Есть много мужчин, похожих в этом случае на женщин, и
даже мужчин не слабых, в которых вовсе не так много женственного. Старик
чувствовал потребность ссоры, хотя сам страдал от этой потребности.
он перед этим какой-нибудь выходки, вроде предположений Анны Андреевны!
Чего доброго, не надоумил ли его господь и не ходил ли он в самом деле к
Наташе, да одумался дорогой, или что-нибудь не удалось, сорвалось в его
намерении, - как и должно было случиться, - и вот он воротился домой,
рассерженный и уничтоженный, стыдясь своих недавних желаний и чувств, ища,
на ком сорвать сердце за свою же слабость, и выбирая именно тех, кого
наиболее подозревал в таких же желаниях и чувствах. Может быть, желая
простить дочь, он именно воображал себе восторг и радость своей бедной Анны
Андреевны, и, при неудаче, разумеется, ей же первой и доставалось за это.
будто устыдился своего гнева и на минуту сдержал себя. Мы все молчали; я
старался не глядеть на него. Но добрая минута тянулась недолго. Во что бы
ни стало надо было высказаться, хотя бы взрывом, хотя бы проклятием.
говорить, но пришло такое время, и я должен объясниться откровенно, без
закорючек, как следует всякому прямому человеку... понимаешь, Ваня? Я рад,
что ты пришел, и потому хочу громко сказать при тебе же, так, чтоб и другие
слышали, что весь этот вздор, все эти слезы, вздохи, несчастья мне наконец
надоели. То, что я вырвал из сердца моего, может быть с кровью и болью,
никогда опять не воротится в мое сердце. Да! Я сказал и сделаю. Я говорю
про то, что было полгода назад, понимаешь, Ваня! И говорю про это так
откровенно, так прямо именно для того, чтоб ты никак не мог ошибиться в
словах моих, - прибавил он, воспаленными глазами смотря на меня и, видимо,
избегая испуганных взглядов жены. - Повторяю: это вздор; я не желаю!.. Меня
именно бесит, что меня, как дурака, как самого низкого подлеца, все считают
способным иметь такие низкие, такие слабые чувства... думают, что я с ума
схожу от горя... Вздор! Я отбросил, я забыл старые чувства! Для меня нет
воспоминаний... да! да! да! и да!
зазвенели.
вы над ней делаете, - сказал я, не в силах удержаться и почти с
негодованием смотря на него. Но я только к огню подлил масла.
и меня не жалеют! Не жаль, потому что в моем же доме составляются заговоры
против поруганной моей головы, за развратную дочь, достойную проклятия и
всех наказаний!..
дочь не проклинай! - вскричала Анна Андреевна.
меня же, обиженного, поруганного, требуют, чтоб я шел к этой проклятой и у
ней же просил прощения! Да, да, это так! Этим мучат меня каждодневно, денно
и нощно, у меня же в доме, слезами, вздохами, глупыми намеками! Хотят меня
разжалобить... Смотри, смотри, Ваня, - прибавил он, поспешно вынимая
дрожащими руками из бокового своего кармана бумаги, - вот тут выписки из
нашего дела! По этому делу выходит теперь, что я вор, что я обманщик, что я
обокрал моего благодетеля!.. Я ошельмован, опозорен из-за нее! Вот, вот,
смотри, смотри!..
бумаги, одну за другою, на стол, нетерпеливо отыскивая между ними ту,
которую хотел мне показать; но нужная бумага, как нарочно, не отыскивалась.
В нетерпении он рванул из кармана все, что захватил в нем рукой, и вдруг -
что-то звонко и тяжело упало на стол... Анна Андреевна вскрикнула. Это был
потерянный медальон.