Ирме поведала об этом дочка швейцара и показала ей язык, когда Ирма
резонно заметила, что глупо приходить так поздно. Самое удивительное и
таинственное, однако, было то, что он свистел точь-в-точь, как отец, но об
этом не следовало распространяться: отец поселился отдельно со своей
маленькой подругой - это Ирма узнала из разговора двух знакомых дам,
спускавшихся по лестнице. Свист под окном повторился. Ирма подумала: "Кто
знает, это может быть все-таки отец, и его никто не впускает, и говорят
нарочно, что это чужой". Она откинула одеяло и на цыпочках подошла к окну.
По дороге она толкнула стул, но бонна продолжала трубить и клокотать как
ни в чем не бывало. Когда она открыла, пахло чудесным морозным воздухом.
На мостовой стоял человек и глядел наверх. Она довольно долго смотрела на
него - к ее большому разочарованию, это не был отец. Человек постоял,
потом повернулся и ушел. Ирме стало жалко его - надо было бы, собственно,
открыть ему, - но она так закоченела, что едва хватило сил запереть окно.
Вернувшись в постель, она никак не могла согреться, и когда наконец
заснула, ей приснилось, что она играет с отцом в хоккей, и отец, смеясь,
толкнул ее, она упала спиной на лед, лед колет, а встать невозможно.
вызвали, велел немедленно облечь ее в тугой компресс. Аннелиза вдруг
почувствовала, что сходит с ума, что судьба просто не имеет права так ее
мучить, и решила не поддаваться и даже улыбалась, когда прощалась с
доктором. Перед уходом он еще раз заглянул к бонне, которая прямо сгорала
от жара, но у этой здоровенной женщины ничего не было серьезного. Макс
проводил доктора до прихожей и простуженным голосом, стараясь говорить
шепотом, спросил, правда ли, что жизнь Ирмы не в опасности. Доктор Ламперт
оглянулся на дверь и поджал губы. "Завтра посмотрим, - сказал он. - Я,
впрочем, еще и сегодня заеду". "Все то же самое, - думал он, сходя по
лестнице. - Те же вопросы, те же умоляющие взгляды". Он посмотрел в
записную книжку и сел в автомобиль, а минут через пять уже входил в другую
квартиру. Кречмар встретил его в шелковой куртке с бранденбургами. "Она со
вчерашнего дня какая-то кислая, - сказал он. - Жалуется, что все болит".
"Жар есть?" - спросил Ламперт, с некоторой тоской думая о том, сказать ли
этому глупо озабоченному человеку, что его дочь опасно больна.
"Температуры как будто нет, - сказал Кречмар с тревогой в голосе. - Но я
слышал, что грипп без температуры - очень неприятная вещь". "К чему,
собственно, рассказывать?" - подумал Ламперт. - "Семью он бросил с
совершенной беспечностью. Захотят - известят сами. Нечего мне соваться в
это".
рядом сидел, скрестив ноги, художник Горн и карандашом рисовал на исподе
папиросной коробки ее прелестную голову. "Прелестная, слова нет, - подумал
Ламперт. - А все-таки в ней есть что-то от гадюки".
вздохом приступил к осмотру больной.
кинематографом? Кончили сниматься?"
скоро будут нам фильму показывать, я непременно должна быть к тому времени
здорова".
молодой дрянью сядет в галошу".
рисовать, посвистывая сквозь зубы. Кречмар стоял рядом и смотрел на
ритмический ход его белой руки. Потом он пошел к себе в кабинет дописывать
статью о нашумевшей выставке.
поделаешь..."
Очень, конечно, веселы эти мои визиты, но что же дальше?"
только тогда, когда начнутся всякие ужасные неосторожности, и он меня
убьет или выгонит из дому, и будем мы с тобой без гроша".
женится, мне будет как-то спокойнее, свободнее... Из дому жену так легко
не выгонишь. Кроме того, имеется кинематограф, - всякие у меня планы".
Мне так же невтерпеж, как и тебе".
сказала она, уже дрожа и хмурясь. "В виде закуски - один поцелуй, - в виде
закуски". "Только недолгий", - сказала она глухо.
на плече у Магды захватило пуговицу на его обшлаге. Магда быстро принялась
распутывать, - но шаги уже приближались, Горн рванул руку, кружево,
однако, было плотное, Магда зашипела, теребя ногтями петли, - и тут вошел
Кречмар.
поправить подушку и запутался.
было чрезвычайно карикатурное, Горн мысленно отметил его с восхищением.
Карикатура продолжалась.
"Пусти", - произнес Кречмар, но Магда крикнула: "Не смей резать, лучше
отпороть пуговицу!" ("Ну, это положим!" - радостно вставил Горн). Был миг,
когда оба мужчины как бы навалились на нее. Горн на всякий случай дернулся
опять, что-то треснуло, он освободился.
вспомнил прием, которым он уже два раза в жизни пользовался, чтоб отвлечь
внимание соперника.
несколько рисунков - тут была интересная выставка, - мне бы хотелось,
чтобы вы сделали несколько карикатур на те или иные картины, которые я
разношу в моей статье, - чтоб вышли, так сказать, иллюстрации к ней.
Статья очень сложная, язвительная..."
фантазии. Какая прелесть!"
тоже к вам небольшая просьба. Жду гонорара из нескольких мест, и сейчас
мне приходится туговато, - вы могли бы мне одолжить - пустяк, скажем:
тысячу марок?"
разумеется, что вы должны назначить мне цену на иллюстрации".
разглядывая репродукции. - Мальчишек совсем не рисуют".
своих взглядов: "Конечно, я не осуждаю вас. Это, знаете, часто встречается
среди людей искусства. Меня бы это покоробило в чиновнике или в лавочнике,
- но живописец, музыкант - другое дело. Впрочем, одно могу вам сказать: вы
очень много теряете".
нет, нет, увольте!"
признаться. Дорианна, как увидела вас, сразу сказала, что вы к женскому
полу равнодушны".
мнительной, не выходила - валялась на кушетке в кимоно. Кречмар работал у
себя в кабинете. От нечего делать Магда стала развлекаться тем, чему ее
как-то научил Горн: удобно расположившись среди подушек, она звонила
незнакомым людям, фирмам, магазинам, заказывала вещи, которые она велела
посылать по выбранным в телефонной книжке адресам, дурачила солидных
людей, десять раз подряд звонила по одному и тому же номеру, доводя до
исступления занятого человека, - и выходило иногда очень забавно, и бывали
замечательные объяснения в любви и еще более замечательная ругань. Вошел
Кречмар, остановился, глядя на нее со смехом и любовью, и слушал, как она
заказывает для кого-то гроб. Кимоно на груди распахнулось, она сучила
ножками от озорной радости, длинные глаза блистали и щурились. Он сейчас
испытывал к ней страстную нежность (еще обостренную тем, что последнюю
неделю она, ссылясь на болезнь, не подпускала его) и тихо стоял поодаль,
боясь подойти, боясь испортить ей забаву.
историю своей жизни и умоляла, чтоб он встретил ее в полночь у знаменитых
вокзальных часов напротив Зоологического сада, - и профессор на другом
конце провода мучительно и тяжелодумно решал про себя, мистификация ли это