тех пор не успокоится, пока не придумает какой-нибудь мелкой, посторон-
ней причины, заставляющей тебя говорить именно так, а не иначе.
подина Пигасова: но, воля ваша, как вы ни проницательны, все-таки мне
трудно поверить, чтобы вы в такое короткое время могли всех и все по-
нять. Мне кажется, вы ошибаетесь. По-вашему, Рудин - Тартюф какой-то.
знал, чего добивался; а этот, при всем своем уме...
человек!
а не я. Вы досадуете на меня за мои резкие суждения о Рудине: я имею
право говорить о нем резко! Я, может быть, недешевой ценой купил это
право. Я хорошо его знаю: я долго жил с ним вместе. Помните, я обещался
рассказать вам когда-нибудь наше житье в Москве. Видно, придется теперь
это сделать. Но будете ли вы иметь терпение меня выслушать?
ливаясь и наклоняя голову вперед.
те, что я осиротел рано и уже на семнадцатом году не имел над собою
на'большего. Я жил в доме тетки в Москве и делал, что хотел. Малой я был
довольно пустой и самолюбивый, любил порисоваться и похвастать. Вступив
в университет, я вел себя, как школьник, и скоро попался в историю. Я
вам ее рассказывать не стану: не стоит. Я солгал, и довольно гадко сол-
гал... Меня вывели на свежую воду, уличили, пристыдили... Я потерялся и
заплакал, как дитя. Это происходило на квартире одного знакомого, в при-
сутствии многих товарищей. Все принялись хохотать надо мною, все, исклю-
чая одного студента, который, заметьте, больше прочих негодовал на меня,
пока я упорствовал и не сознавался в своей лжи. Жаль ему, что ли, меня
стало, только он взял меня под руку и увел к себе.
это был человек необыкновенный. Звали его Покорским. Описать его в нем-
ногих словах я не в силах, а начав говорить о нем, уже ни о ком другом
говорить не захочешь. Это была высокая, чистая душа, и ума такого я уже
не встречал потом. Покорский жил в маленькой, низенькой комнатке, в ме-
зонине старого деревянного домика. Он был очень беден и перебивался
кое-как уроками. Бывало, он даже чашкой чаю не мог попотчевать гостя; а
единственный его диван до того провалился, что стал похож на лодку. Но,
несмотря на эти неудобства, к нему ходило множество народа. Его все лю-
били, он привлекал к себе сердца. Вы не поверите, как сладко и весело
было сидеть в его бедной комнатке! У него я познакомился с Рудиным. Он
уже отстал тогда от своего князька.
сандра Павловна.
уме ясном, обширном он был мил и забавен, как ребенок. У меня до сих пор
звенит в ушах его светлое хохотанье, и в то же время он
Так выразился о нем один полусумасшедший и милейший поэт нашего кружка.
тогда был в двадцать раз красноречивее его.
больше блеску и треску, больше фраз и, пожалуй, больше энтузиазма. Он
казался гораздо даровитее Покорского, а на самом деле он был бедняк в
сравнении с ним. Рудин превосходно развивал любую мысль, спорил мастерс-
ки; но мысли его рождались не в его голове: он брал их у других, особен-
но у Покорского. Покорский был на вид тих и мягок, даже слаб - и любил
женщин до безумия, любил покутить и не дался бы никому в обиду. Рудин
казался полным огня, смелости, жизни, а в душе был холоден и чуть ли не
робок, пока не задевалось его самолюбие: тут он на стены лез. Он всячес-
ки старался покорить себе людей, но покорял он их во имя общих начал и
идей и действительно имел влияние сильное на многих. Правда, никто его
не любил; один я, может быть, привязался к нему. Его иго носили... По-
корскому все отдавались сами собой. Зато Рудин никогда не отказывался
толковать и спорить с первым встречным... Он не слишком много прочел
книг, но во всяком случае гораздо больше, чем Покорский и чем все мы;
притом ум имел систематический, память огромную, а ведь это-то и
действует на молодежь! Ей выводы подавай, итоги, хоть неверные, да ито-
ги! Совершенно добросовестный человек на это не годится. Попытайтесь
сказать молодежи, что вы не можете дать ей полной истины, потому что са-
ми не владеете ею... молодежь вас и слушать не станет. Но обмануть вы ее
тоже не можете. Надобно, чтобы вы сами хотя наполовину верили, что обла-
даете истиной... Оттого-то Рудин и действовал так сильно на нашего бра-
та. Видите ли, я вам сейчас сказал, что он прочел немного, но читал он
философские книги, и голова у него так была устроена, что он тотчас же
из прочитанного извлекал все общее, хватался за самый корень дела и уже
потом проводил от него во все стороны светлые, правильные нити мысли,
открывал духовные перспективы. Наш кружок состоял тогда, говоря по со-
вести, из мальчиков - и недоученных мальчиков. Философия, искусство, на-
ука, самая жизнь - все это для нас были одни слова, пожалуй даже поня-
тия, заманчивые, прекрасные, но разбросанные, разъединенные. Общей связи
этих понятий, общего закона мирового мы не сознавали, не осязали, хотя
смутно толковали о нем, силились отдать себе в нем отчет... Слушая Руди-
на, нам впервые показалось, что мы, наконец, схватили ее, эту общую
связь, что поднялась, наконец, завеса! Положим, он говорил не свое - что
за дело!- но стройный порядок водворялся во всем, что мы знали, все
разбросанное вдруг соединялось, складывалось, вырастало перед нами, точ-
но здание, все светлело, дух веял всюду... Ничего не оставалось бессмыс-
ленным, случайным: во всем высказывалась разумная необходимость и красо-
та, все получало значение ясное и, в то же время, таинственное, каждое
отдельное явление жизни звучало аккордом, и мы сами, с каким-то священ-
ным ужасом благоговения, с сладким сердечным трепетом, чувствовали себя
как бы живыми сосудами вечной истины, орудиями ее, призванными к чему-то
великому... Вам все это не смешно?
это думаете? Я вас не совсем понимаю, но мне не смешно.
это нам теперь может казаться детством... Но, я повторяю, Рудину мы тог-
да были обязаны многим. Покорский был несравненно выше его, бесспорно;
Покорский вдыхал в нас всех огонь и силу, но он иногда чувствовал себя
вялым и молчал. Человек он был нервический, нездоровый; зато когда он
расправлял свои крылья - боже! куда не залетал он! в самую глубь и ла-
зурь неба! А в Рудине, в этом красивом и статном малом, было много мело-
чей; он даже сплетничал; страсть его была во все вмешиваться, все опре-
делять и разъяснять. Его хлопотливая деятельность никогда не унима-
лась... политическая натура-с! Я о нем говорю, каким я его знал тогда.
Впрочем, он, к несчастию, не изменился. Зато он и в верованиях своих не
изменился... в тридцать пять лет!.. Не всякий может сказать это о себе.
по комнате ходите?
го, я, доложу вам, Александра Павловна, я совсем переродился: смирился,
расспрашивал, учился, радовался, благоговел - одним словом, точно в храм
какой вступил. Да и в самом деле, как вспомню я наши сходки, ну, ей-богу
же, много в них было хорошего, даже трогательного. Вы представьте, сош-
лись человек пять-шесть мальчиков, одна сальная свеча горит, чай подает-
ся прескверный и сухари к нему старые-престарые; а посмотрели бы вы на
Афанасьев Роман
Куликов Роман
Шилова Юлия
Фазиль Искандер
Лукин Евгений