поймут сами. Попытался было еще подвигать плечами, побарахтаться, а
поняв зряшность этих усилий, лег на сиденье, сжался, как мог, и стал
засыпать.
подумал, что усмехнулся, настолько нелепыми показались ему эти звуки.
Минут пять назад он еще мог бы определить, что это не звон, а грохот. Но
способность даже к простым умозаключениям уже покидала Гаврилова, и
потому он никак больше не реагировал на замирающие звуки уходящего от
него мира.
корабля, вновь смыкалась, обметывая шов белыми нитками-барашками. Лучи
солнца так разогрели океан, что даже летучие рыбы ушли куда-то вглубь,
искать прохлады.
фантазией, сказка - и наяву!
палубе никто не решался. Изнеженные унтами ступни ног не выносили такого
жара, и люди, подбираясь к бассейну, смешно подпрыгивали и по-детски
смеялись. Бассейн, сооруженный из обшитых брезентом досок, был
небольшой, пять на пять метров, и вода в нем, взятая у океана, все-таки
чуточку охлаждала распаренные тела и давала возможность еще немножко
поваляться на солнцепеке. За неделю отбеленные зимовкой люди загорели до
шоколадного цвета, а иные получили серьезные ожоги.
с пляжа, а этих ничем не проймешь!
другу о вреде солнечной радиации и, наскоро позавтракав, бежали с
подстилками на верхнюю палубу - занимать лучшие места. И старпом делал
вид, что не замечает цыганского табора на палубе, потому что знал, что
перевоспитать таких пассажиров невозможно: слишком долго и исступленно
тосковали они но солнцу. Время от времени старпом приказывал боцману
поливать из шланга, "невзирая на лица", и этим ограничивался.
благословенных широтах, где вода шелковиста на ощупь, а воздух соткан из
солнечных лучей. Ледовый материк и друзья, зимовавшие на нем, находились
где-то в другом измерении, в другом мире. Конечно, пассажиры "Визе"
постоянно вспоминали о них, весело поздравляли с праздниками и днями
рождения, но настоящие воспоминания и белые сны придут потом, когда
будут пережиты первые радости встречи и начнутся будни.
четырех этапов: посадка на корабль а превращение в беззаботного
пассажира, недели две тропического солнца, два-три дня стоянки в порту,
где можно ступить ногой на землю, вдохнуть аромат зелени, купить подарки
и увидеть живых женщин, и - встреча на причале.
покинул Мирный, другие - от последнего айсберга, третьи - от перехода
экватора, а четвертые, самые мудрые, берегли свои эмоции до Канарских
островов. Вот растают они за кормой, тогда и зачеркивай в календаре
десять клеточек. Раньше чего считать, только нервы дергать.
Канарским островам вышел из строя винт, чуть не месяц проболтались на
ремонте в Лас-Пальмасе. Так домой хотелось, что и солнце осточертело, и
лучшие в мире пляжи (согласно рекламе), и волоокие смуглые красавицы
(хотя и не реклама, но и не объективная реальность, данная нам в
ощущении). Были бы крылья, так бы и улетел домой из этого курортного рая
в свой промозглый, с вьюгой март-апрель.
возвращение полярника домой не только сплошной праздник, это еще и
сильная психологическая встряска, сопровождающая любую разрядку. Бывает,
что отзимовавшие полярники, главным образом первачки,, не выдерживают
гнета ожидания, впадают в черную меланхолию; одному мнится, что от него
что-то скрывают, другому распоясывает больное воображение запоздавшая
весточка ив дому. Морское путешествие кажется бесконечным.
Антарктиды ослабевали. Он загорал, купался, играл в шахматы и резался в
козла, смотрел кино, спал сколько .хотел и понемногу забывал о том, что
поначалу мучило его. События, еще совсем недавно заполнявшие всю его
жизнь, виделись издалека мелкими и незначительными. В кают-компании он
сидел на почетном месте- что ни говори, а начальник двух
трансантарктических походов, о его ссоре с Гавриловым никто не
вспоминал: мало ли из-за чего люди не разговаривают, когда сплошные
нелады.
чтобы со здоровьем не считаться, и деньги не такие уж большие, чтобы
подвергать себя столь чувствительным лишениям, - он и на Большой земле
может иметь не меньше. А раз с полярной покончено, то перевернута
страничка и забыта.
тянуться в мучительной праздности, Синицын вдруг понял, что сам себя
обманывал, рано перевернул страничку.
дорогу, не тем, что с каждой ночью Даша все больше спать мешала, и не
другими фантазиями, истерзавшими многих первачков, - он, как всякий
старый полярник, умел ждать с достоинством. Угнетали его эти четыре
недели потому, что развеялась надежда вернуться домой до прихода
Гаврилова на Восток.
станет ясно, очень или не очень плохо придется Гаврилову. В глубине души
Синицын надеялся, что за шестьдесят морозы не перехлестнут и Гаврилов не
заметит, что идет на слабо разведенном соляре. Ну а если даже и заметит,
то матюгнется, облегчит душу и шума большого поднимать не станет. А если
даже и поднимет, то он, Синицын, в это время будет уже дома. В самом
крайнем случае позвонит из Ленинграда бывшее полярное начальство,
проинформируешь его и повесишь трубку.
корабле, рация которого принимала ежедневные диспетчерские сводки из
Мирного.
упоминалось его имя, в них протокольно отмечалось, что морозы на Востоке
такие-то и что поезд Гаврилова на пути к Мирному прошел за сутки
столько-то километров.
двенадцать километров. Сегодня - минус, шестьдесят шесть, а поезд стоит,
движения вперед нет.
пролетали незаметно. Но когда ложился в постель и оказывался наедине со
своими мыслями, время останавливалось. От снотворного пришлось
отказаться, после него весь день ломило голову и подташнивало, а другие
средства - многокилометровые прогулки по Лас-Пальмасу и вечерние по
палубе, теплая ванная в медпункте перед сном - не помогали. Спал Синицын
мало и плохо, от постоянного недосыпания стал вялым и раздражительным, и
даже старые приятели избегали с ним общаться. Поначалу, заметив, что он
не в себе, пытались вызвать его на откровенность и даже прямо
спрашивали, что с ним стряслось, а потом перестали: не принято у
полярников назойливо лезть приятелю в душу.
жизнь, вспоминал о случаях, когда легко и безнаказанно халтурил, втирал
очки. Не хватало запчастей, списывал, бывало, ради двух-трех подшипников
почти новую машину, сдавал на бумаге несуществующий котлован,
оборудование, которого не было и в помине, выкручивался как мог...
адвокат. У правды две стороны, и если уж казниться за плохое, то нечего
замазывать и хорошее.
особенно и не подвел. Не случись с ним солнечного удара (а с годами
Синицын твердо уверовал в то, что у него был не просто обморок, а именно
солнечный удар), погиб бы на высоте, уложив в лучшем случае двух-трех
фашистов. А он остался в живых и к концу войны имел на своем счету
верных два десятка, а то и больше. Правда, двое-трое, им тогда не
подстреленные, тоже, верно, не сидели сложа руки, но общий счет все
равно в его пользу, в этом Синицын не сомневался. Так что историю с
высотой раз и навсегда нужно со своей совести снять.
лесах механик-водитель меньше чем за двадцатку в день работать не
станет, так что хоть разбейся, а эти деньги ему дай, да и про свою
прогрессивку Синицын никогда не забывал. Экономистом в отряде работала
девчонка, только-только из института, глаза голубые, жизнь по кино
изучила. Два дня в один конец до поселковой почты добиралась, чтобы
Каменистый Артем
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Прозоров Александр
Белов Вольф