свободы, человек призван раскрыть свою творческую мощь. В этом другая
сторона двойственной природы человека, обращенная не к искуплению, а к
творчеству. Но подлинное творчество возможно лишь через искупление. Христос
стал имманентен человеческой природе, и это охристовывание человеческой
природы делает человека Творцом, подобным Богу-Творцу.
этот может показаться странным. Кто же сомневается в том, что было великое
напряжение творчества в Греции или в эпоху Возрождения? На протяжении всей
истории совершались творческие акты человеком, и в творческих ценностях
видели цвет культуры. И все-таки должно сказать, что не было еще в мире
религиозной эпохи творчества. Мир знает лишь религиозные эпохи
ветхозаветного закона и новозаветного искупления. Мир жил религиозным
послушанием или преступным непослушанием. А с послушанием нельзя творить в
мире. То, что все называли творчеством, как бы ни было оно ценно и велико,
то было лишь намеком на подлинное творчество, лишь знак, лишь подготовление.
Творческие порывы сопровождают всю историю человека, но творческая природа
его была обессилена космическим падением, погружением в низшие сферы бытия.
Обычно, когда говорят о творчестве, то имеют в виду процветание "наук и
искусств". Но в свете религиозном "науки и искусства" могут оказаться формой
послушания, а не творчества. "Науки и искусства", как государство, хозяйство
и семья, могут быть поняты как послушание последствиям греха, как реакция на
необходимость природного порядка. Даже в гениальном расцвете. "наук и
искусств" дух послушания с роковой неизбежностью заглушал дух творчества. И
в падшем и обессиленном человеке были творческие силы. Но в мировые эпохи
закона и искупления силы эти были поглощены религиозно неизбежным
послушанием последствиям греха, несением тяготы необходимости. Творческий
акт человека подрезывался и притягивался вниз. Гениальные прорывы из
образовавшейся цепи необходимости были лишь отдельными проблесками молнии. В
общем и общеобязательном ходе мировой культуры и "науки и искусства" были
формой приспособления к необходимости.
материализм всю творческую культуру как послушание необходимости, как
приспособление к состоянию человека, отяжелевшего от погружения в
материальные сферы бытия85. Экономический материализм свидетельствует о том,
что религиозно не наступила еще. эпоха творчества. Экономический материализм
- самая совершенная и крайняя философия греха, философия человека, не
искупившего грех и ведающего лишь закон. Марксизм - не только не в
творчестве, но и не в искуплении, он в Ветхом Завете, в язычестве. Но в нем
есть какая-то дробная часть истины, какое-то отраженное, послушное сознание
погруженности человека в необходимость. Для марксизма и "науки и искусства"
не есть творчество, а лишь приспособление. Эта крайность и узость марксизма
имеет значение для разрушения той наивно-поверхностной веры, что "науки и
искусства" - подлинное творчество, откровение творческой природы человека. В
этом марксизм подходит к концу, к пределу. И в своем роде он выше
серединного, поверхностного культуртрегерства, обоготворяющего ценность
культуры как подлинного творчества. Должно быть осознание того, как много в
"культуре" от необходимости, а не от свободы, от приспособления, а не от
творчества. Но в марксизме само это осознание совершается как акт
приспособления к необходимости, а не как акт свободного творчества.
Экономический материализм есть выражение подавленности человеческого духа25.
Нет ничего дарового и нет ничего даровитого. Тут подводят итоги мировой
подавленности.
перевале. Но доныне все творчество "культуры" было лишь подготовляющим
намеком, знаком подлинного творчества мира иного. В творчестве "культуры"
сказывается лишь трагическая двойственность человеческой природы, рвущейся
из оков необходимости, но иное бытие не достигается. Подобно тому как
языческие кровавые жертвоприношения лишь предваряли подлинное мировое
искупление через Голгофскую жертву Христа, но самого искупления не
достигали, так и творческие усилия человека, создавшего ценности культуры,
до сих пор лишь предваряли подлинную религиозную эпоху творчества, которое
осуществит иное бытие. Религиозная эпоха творчества будет переходом к иному
бытию, а не к иной только "культуре", не к иным "наукам и искусствам".
Религиозная эпоха творчества есть третье откровение, откровение
антропологическое, следующее за откровением Ветхого и Нового Завета. Древний
мир шел к искуплению, но до явления Христа в нем не было еще искупления. Так
новый мир идет к творчеству, но творчества в нем не было еще и не могло быть
до космически-антропологического поворота, до великой религиозной революции
в человеческом самосознании. И видно будет, что творчество "культуры" было
подменой творчества "бытия" в эпоху закона и искупления, когда творческие
силы человека были еще подавлены.
природы должна была преобладать над стороной эстетической и познавательной.
Нравственная сторона человеческой природы менее творческая, в ней сильнее
моменты послушания, и ее преобладание было выражением подавленности
человеческой природы грехом. Явился даже соблазн отождествить религиозное с
нравственным, и находились для этого основания как в Евангелии, так и в
творениях святых отцов. Преобладание нравственного момента в законе слишком
очевидно. Там даже нравственное взято в суженном смысле. В деле искупления
греха момент нравственный мистически преображается и просветляется любовью и
благодатью, но все еще господствует по видимости над эстетикой и познанием.
Спасение или гибель связывают с нравственным совершенством человека, но не
связывают с совершенством эстетическим или познавательным.
Религиозно-нравственным совершенством искупает человек грех, приобщается к
искуплению, стяжает жизнь вечную. А достигается ли та же цель
религиозно-эстетическим и религиозно-познавательным совершенством? Может ли
быть отвергнут человек Богом за свое уродство и незнание, человек
нравственно совершенный? Может ли быть отвергнут за то, что не творит
красоты и познания? Может ли человек быть спасен и унаследовать жизнь вечную
за подвиг красоты или подвиг познания? Нужны ли Богу для вечной жизни лишь
нравственные или также красивые и знающие? Ведь уделом вечной жизни должно
быть всяческое совершенство, во всем подобное совершенству Божьему,
совершенство онтологическое, а не только моральное, всякая полнота бытия. А
религиозное сознание говорит: красивым и знающим можешь и не быть,
нравственным же быть обязан. Дело искупления и спасения совершается
послушанием, а не творчеством. Творческие ценности не нужны для спасения от
гибели, могут быть даже вредны - в страшный час смерти лучше забыть о них.
Тут ставится для христианского сознания очень мучительный вопрос. Если
религиозная жизнь исчерпывается искуплением греха, то высшая, творческая
полнота бытия недостижима и не нужна. Бытие суживается и упрощается. Для
достижения святости в религии искупления не нужны творческие ценности, не
нужна никакая красота и никакое познание. Христианская красота и
христианское познание достигаются лишь религиозно-нравственным
совершенством, они не имеют самобытных источников, равноценных
нравственному. Жажда красоты и жажда познания не искупительны. Всякая
творческая жажда не искупительна. Все суета сует перед страшной и главной
задачей искупления греха, все не ценно и не нужно. Единое на потребу -
совершенство послушания. Во время чумы не до познания и не до красоты, не до
творчества ценностей. Грех, который должен быть искуплен, - чума, и наша
греховная жизнь - жизнь во время чумы, приспособленная к борьбе с чумой.
Жизнь поглощена отрицательной и безотлагательной задачей. И не верится при
таком сознании в какую бы то ни было человеческую активность и какое бы то
ни было совершенство на земле86.
религиозное осознание той истины, что религиозный смысл жизни и бытия не
исчерпывается искуплением греха, что жизнь и бытие имеют положительные,
творческие задачи. Та высшая, творческая полнота бытия, плерома, которая по
видимости недостижима в моменте зачинающегося искупления, когда Бог все еще
трансцендентен человеку, достижима в другом моменте религиозной жизни, по ту
сторону искупления, когда Бог уже имманентен человеку. Спасение от греха, от
гибели не есть конечная цель религиозной жизни, спасение всегда от, а жизнь
должна быть для. И многое ненужное для спасения нужно для того, для чего
само спасение нужно, для творческого восхождения бытия. Цель человека не
спасение, а творческое восхождение, но для творческого восхождения нужно
спасение от зля и греха. Эпоха искупления религиозно подчинена эпохе
творчества. Религия жажды спасения и ужаса гибели есть лишь временное
прохождение через дуалистическое расщепление. В новые времена по-разному
чувствовали, что нельзя искать истоков творчества ни в новозаветной религии
искупления, ни в ветхозаветной религии закона. Истоков творчества искали в
античности. В античном мире, в Греции были творческие задатки
антропологического откровения. Там родина человеческого творчества, родина
красоты и познания. И при всяком подъеме человеческого творчества неизбежно
обращаются к античному питанию. Эта проблема достигла последней остроты в
жизни Нитцше. Он сгорел от огненной творческой жажды. Религиозно ведомы ему
были лишь закон и искупление, в которых нет творческого откровения человека.
И он возненавидел закон и искупление. Нитцше возненавидел Бога, потому что
одержим был той несчастной идеей, что творчество человека невозможно, если
есть Бог. Нитцше стоит на мировом перевале к религиозной эпохе творчества,
но не в силах осознать неразрывной связи религии творчества с религией
искупления и религией закона, не знает он, что религия едина и что в
творчестве человека раскрывается тот же Бог, Единый и Троичный, что и в
законе и в искуплении.
страдающему и жертвенному, то творчество должно быть обращено к другому
аспекту Христа, к Сыну Божьему, прославленному и могучему. Христос, распятый
за грехи мира при Понтии Пилате, и Христос Грядущий, который явится во
славе, - один и тот же Христос, Абсолютный Человек, и в Нем раскрывается
тайна о человеке. Окончательная тайна о человеке раскрывается не только в
рабьем образе Христа, но и в царственном Его образе, не только в жертвенном
его образе, но и в мощном Его образе. Творческая тайна человеческой природы
Андреев Николай
Самойлова Елена
Браун Дэн
Каргалов Вадим
Русанов Владислав
Конан-Дойль Артур