отличительными чертами, между которыми важнейшее чисто занимают черты
нравственные.
отрицается знаменитым представителем естественнонаучного трансформизма34.
"Различие в этом отношении, - говорит Чарльз Дарвин (между человеком и всеми
другими животными), - без сомне ния, огромно, если даже мы будем сравнивать,
с одной стороны, душу самого низшего дикаря, не умеющего считать больше
четырех и не употребляющего отвлеченного обозначения даже для простых
предметов и аффектов; а с другой стороны - душу самой высокоорганиз ованной
обезьяны. Различие, несомненно, осталось бы все-таки огромным и в том
случае, если бы одни из высших обезьяних видов удалось привести в такое же
облагороженное и цивилизованное состояние, в каком является собака
сравнительно со своею коренною фор мой - волком или шакалом. Туземцы
Огненной Земли принадлежат к самым низшим расам; однако мне приходилось
постоянно удивляться троим из этих дикарей, находившимся со мною на корабле
Бигль: как они, проживши несколько лет в Англии и научившись немного по-
английски, стали похожи на нас всем своим психическим складом и большею
частью духовных способностей"13.
писателей, утверждающих, что изо всех различий между человеком и другими
животными самое значительное состоит в нравственном чувстве14, которое он
(со своей точки зрения) считает не приобр етаемым, а прирожденным
человеку15.
наполнить "огромное", по его словам, расстояние промежуточными звеньями,
Дарвин впадает в одну основную ошибку. Всей первоначальной нравственности
человека он приписывает характер исключите льно общественный, сближая ее
таким образом с социальными инстинктами животных. Личная же, или
индивидуальная, нравственность имеет, по Дарвину, лишь производное значение,
как позднейший результат исторического развития. Для дикарей, утверждает он,
сущес твуют только те добродетели, которые требуются интересами их
социальной группы16. Между тем одного простого и общеизвестного факта
достаточно, чтобы опровергнуть такой взгляд.
совершенно отсутствует у самых высших животных и, однако же, ясно
обнаруживается у самых низших человеческих рас. В силу этого чувства самый
дикий и неразвитый человек стыдится, т.е. призн ает недолжным и скрывает
такой физиологический акт, который не только удовлетворяет его собственному
влечению и потребности, но сверх того полезен и необходим для поддержания
рода. В прямой связи с этим находится и нежелание оставаться в природной
наготе , побуждающее к изобретению одежды и таких дикарей, которые по
климату и простоте быта в ней вовсе не нуждаются.
животных, у которых мы не находим ни малейшего намека на что-нибудь
подобное. Сам Дарвин, рассуждающий о религиозности собак и т.п., не пытался
искать у какого бы то ни было животного к аких-нибудь зачатков стыдливости.
И действительно, не говоря уже о более низких тварях, и высокоодаренные и
многовоспитанные домашние животные не составляют исключения. Благородный в
других отношениях конь дал библейскому пророку подходящий образ для хар
актеристики бесстыдных юношей из развратной иерусалимской знати35;
доблестный пес издавна и справедливо почитается типичным представителем
полнейшего бесстыдства; а (между дикими животными) у существа, еще более
развитого в известных отношениях, - у обез ьяны, именно вследствие ее
наружного сходства с человеком, а также ее до крайности живого ума и
страстного характера ничем не ограниченный цинизм выступает с особенной
яркостью.
натуралисты известного направления принуждены отрицать ее у человека. Не
найдя стыдливых животных, Дарвин говорит о бесстыдстве диких народов17. От
автора кругосветного путешествия на корабле "Бигль" можно было ожидать
положительных и определенных показаний очевидца. Но вместо того он
ограничивается краткими и голословными замечаниями, ни для кого не
убедительными. Не только какие-нибудь дикари, но и культурные народы
библейских и гомерическ их времен могут казаться нам бесстыдными, но лишь в
том смысле, что чувство стыда, несомненно у них бывшее, имело не всегда те
же самые выражения и не на все те житейские подробности распространялось, с
которыми оно связано у нас. Но в этом отношении нет надобности обращаться к
далеким местностям и временам, ибо живущие рядом с нами люди из других слоев
населения во многих случаях считают позволительным то, чего мы стыдимся,
хотя никто не станет утверждать, что самое чувство стыда им незнакомо. Еще
мене е можно выводить какие-нибудь общие заключения из тех случаев полной
нравственной тупости, которые известны по судебным хроникам. Родятся иногда
между людьми и безголовые монстры, но человеческая голова все-таки остается
существенною принадлежностью наше го организма.
ссылается еще в двух словах на религиозные обычаи древних, т.е. на
фаллический культ. Но этот важный факт говорит скорее против него.
Намеренное, напряженное, возведенное в религиозный п ринцип бесстыдство,
очевидно, предполагает существование стыда. Подобным образом принесение
родителями в жертву богам своих детей никак не доказывает отсутствия жалости
или родительской любви, а, напротив, предполагает это чувство; ведь главный
смысл эти х жертв состоял именно в том, что убивались любимые дети; если бы
то, что жертвовалось, не было дорого жертвующему, то сама жертва не имела бы
никакой цены, т.е. не была бы жертвой. (Лишь впоследствии, с ослаблением
религиозного чувства, стали обходить э то основное условие всякого
жертвоприношения посредством разных символических замен.) На простом
отсутствии стыда, так же как и жалости, нельзя основать никакой религии,
хотя бы самой дикой. Если истинная религия предполагает нравственную природу
человек а, то и ложная религия со своей стороны предполагает ее именно тем,
что требует ее извращения. Этим реальным извращением, этою положительною
безнравственностью питались и жили те демонические силы, которые почитались
в кровавых и развратных культах древн его язычества. Разве эти религии
требовали только простого, натурального совершения известного
физиологического акта? О нет! Дело состояло здесь в потенцированном
разврате, в нарушении всех пределов, полагаемых природою, обществом и
совестью. Религиозный характер этих неистовств доказывает чрезвычайную
важность данного пункта, а если бы все ограничивалось натуральным
бесстыдством, то откуда же взялась и эта напряженность, и эта извращенность,
и этот мистицизм?
доказательствам своего взгляда на связь человеческой нравственности с
животною, если б он мог сослаться на какие-нибудь достоверные факты,
показывающие хотя бы лишь зачаточное присут ствие стыдливости у животных.
Таких фактов нет вовсе, и стыд, несомненно, остается отличительным признаком
человека даже с внешней, эмпирической точки зрения.
отличие человека от низшей природы, так как ни у каких других животных этого
чувства нет ни в какой степени, а у человека оно появляется с незапамятных
времен и затем подлежит дальнейш ему развитию.
более глубокое значение. Чувство стыда не есть только отличительный признак,
выделяющий человека (для внешнего наблюдения) из прочего животного мира:
здесь сам человек действительно выд еляет себя изо всей материальной
природы, и не только внешней, но и своей собственной. Стыдясь своих
природных влечений и функций собственного организма, человек тем самым
показывает, что он не есть только это природное материальное существо, а еще
нечто другое и высшее. То, что стыдится, в самом психическом акте стыда
отделяет себя от того, чего стыдится; но материальная природа не может быть
другою или внешнею для самой себя, - следовательно, если я стыжусь своей
материальной природы, то этим самым на деле показываю, что я не то же самое,
что она. И именно в тот момент, когда человек подпадает материальному
процессу природы, смешивается с ним, тут-то вдруг и выступает его
отличительная особенность и его внутренняя самостоятельность, именно в
чувстве
чуждому и не долженствующему владеть им.
стыдливости у животных, то это было бы лишь зачаточным предварением
человеческой натуры, ибо во всяком случае ясно, что существо, стыдящееся
своей животной природы, тем самым показывает, что оно не есть только
животное. Никто из верующих в говорящую ослицу Валаама не отрицал на этом
основании, что дар разумного слова есть отличительная особенность человека
от прочих животных. Но еще более коренное значение в этом смысле принадлежит
половой
пропущенный в книге современного корифея науки, был за три тысячи лет до
него вдохновенными чертами отмечен в книге более авторитетной. "И открылись
глаза у них обоих (в момент грехоп адения) и узнали, что наги они; и сорвали
листьев смоковницы и сделали себе опоясание. И услышали голос Превечного
Бога.., и скрылись человек и жена его от лица Превечного Бога среди деревьев
сада. И воззвал Превечный Бог к человеку и сказал ему: где ты? - И сказал
(человек): голос твой услышал я в саду и убоялся, ибо наг я, и скрылся. - И
сказал (Бог): кто возвестил тебе, что ты наг?36" В момент грехопадения в
глубине человеческой души раздается высший голос, спрашивающий: где ты? где
твое нравственное достоинство? Человек, владыка природы и образ Божий,
существуешь ли ты еще? - И тут же дается ответ: я услышал божественный
голос, я убоялся возбуждения и обнаружения своей низшей природы: я стыжусь,
следовательно, существую, не физически только существ ую, но и нравственно,
Мацумото Сэйте
Корнев Павел
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Махров Алексей
Шилова Юлия