Чтение 17–й страницы книги ~Очень страшная история~

- Ты не знаешь Григория... Его все тут... как огня! Он ведь сидел... за
драку... Сидел!

- И еще посидит! - сказал я.

- Где?

- Не там, где раньше, но посидит. Пока это тайна. Остальные молча
переминались с ноги на ногу, но глаза их старались остановить, удержать
меня. "Умный в дачу не пойдет, умный дачу обойдет!" - говорили взгляды
друзей. И хотя я в тот день убедился, как мудра народная мудрость, но на
сей раз она меня не устраивала. Я вступал с ней в конфликт. Наконец Принц
Датский не выдержал и воскликнул:

- Ты смелый, Алик! Ты самый смелый из нас! Он уважал чужую отвагу.

- Я знаю, что мои стихи не приносят никому особенной радости, - сказал он.
- Но я никак не могу отвыкнуть...

- От чего?

- Высказывать свои чувства в стихах.

- Почему ты об этом заговорил?

- Потому что пришли мне на ум кое-какие строки. Пока мы бежали. Отойдем на
минутку. И я тихо прочту. Тебе одному! Хочешь?

Я понял, что ничего плохого Принц обо мне сочинить не мог. Поэтому мне
захотелось, чтобы Наташа тоже услышала строчки, которые пришли Принцу на
ум. Это ведь так приятно, когда тебя хвалят в присутствии любимого существа.

Я как бы по просьбе Принца отошел в сторону. Но в ту, где стояла Наташа. И
сказал:

- Прочитай! Не обязательно мне одному. И не обязательно тихо. Зачем же
наступать на горло собственной песне?

Понял я: не речи, не отметки

Остаются в памяти навек.

В этот день ты доказал нам, Деткин,

Что делами славен человек!

Чтоб хвалу могли воздать мы смелости,

Ты вернись в сохранности и целости!

Но и сам Принц Датский никогда не был трусом. Он предложил:

- Хочешь, я пойду вместе с тобой?

- И я пойду, - сказала Наташа.

В ее фразе было только три слова. И в двух из них было всего по одной
букве. Всего по одной! Но слова эти обожгли меня (в положительном смысле).

Я не собирался, подобно Покойнику, говорить, что мечтаю погибнуть.
Наоборот, после трех Наташиных слов мне захотелось продолжить свое
существование, как никогда раньше! Но и, как никогда раньше, я готов был
рисковать собой во имя высокой цели: спасти ее маму. И всех наших мам!
Папы, мне казалось, меньше нуждались в спасении.

На том последнем привале я понял, что любовь способна вдохновить человека
на многое.

- Мне понятно ваше желание разделить со мной трудности, - сказал я. -
Поверьте: мне очень не хочется наступать на горло вашей песне! И народная
мудрость гласит: "Один в поле не воин!"

Тут я подумал, что уже второй раз за какие-нибудь пять минут вступаю в
конфликт со старой народной мудростью. "Наверно, ни одна мудрость не
годится на все случаи жизни!" - решил я. В тот день мысли и обобщения
буквально одолевали меня.

- В данном случае, - сказал я, - совершенно необходимо, чтобы воин был в
поле один. Но вы все время будете рядом со мной! - Я взглянул на Наташу. -
Ну, а если я не вернусь...

- Ты вернись в сохранности и целости! - сам себя процитировал Принц.

- Постараюсь, - ответил я.

- Ты уходишь? - с тоской сказала Миронова: она боялась остаться без
руководства. Все-таки командиром был я!

- Что ты задумал? - спросила Наташа. - Может быть, скажешь? Что ты
задумал?..

- Я открою вам путь к телефону! Я устраню Племянника!

- Устранишь? В каком смысле? Физически? - испуганно прошептал Покойник. - В
каком смысле?..

- В том смысле, в котором надо!

- Устранишь? - растерянно сказал Глеб. - Но ведь это... он, знаешь... Его
все тут... как огня!

"Уж ты бы помалкивал!" - хотел я ответить Глебу. Но удержался:
расследование не было завершено, и я не имел права при всех его обвинить,
вынести ему приговор.

- Значит, идешь один? Окончательно? - спросил Принц. Я чувствовал, что
друзья хотят оттянуть тягостную минуту. Они смотрели так, будто прощались
со мной навсегда. Это было выше моих сил. И я сделал решительный шаг:
сбросил с себя пальто.

- Ты простудишься, - сказала Наташа.

- Что поделаешь! Это необходимо. Она протянула руки и взяла мое пальто.
"Если что... пусть это будет память обо мне", - хотел я сказать. Но не
сказал.

- В случае чего... ты кричи, - попросил Принц. Он предложил это из лучших
намерений. Но я взглянул на него с удивлением.

- Кричать? Ни за что!

- Что же нам делать? Бездействовать?

- Спрятаться за деревьями и ждать моего сигнала! Когда я высунусь из окна и
незаметно махну рукой, знайте: с Племянником покончено!

- Навсегда? - спросил Покойник.

- Навсегда или временно - какое это имеет значение? Важно, что путь к
телефону будет свободен! Я вам незаметно махну...

- Почему незаметно? Ты маши позаметнее. А то мы не заметим, - сказал Принц.

- Будь осторожен... - тихо попросил Глеб.

"Думал бы раньше!" - мысленно дал я ответ. И смелым, решительным шагом
двинулся к даче, навстречу риску, подвигу и неизвестности.

А природа между тем продолжала жить своей особой, но прекрасной жизнью.
Дождь усилился. Я знал, что друзья, следящие за каждым моим движением,
видят, как ветер развевает мою одежду и как фигура моя постепенно словно бы
растворяется в густой дождевой пелене...

Я вошел в дачу. Сердце мое билось так сильно, что я придержал его рукой. И
стал подниматься по "ворчливо-скрипучей" лестнице, которая не скрипела.
Каждый шаг приближал меня либо к торжеству, либо... Но об этом я старался
не думать.

Сверху опять донеслось бормотание:

- Ах, вы все еще трепыхаетесь! Тогда уж мы вас добьем! Ах, вы так?.. Тогда
мы вас бац по загривку!

Мне казалось, что эти слова относились ко мне. И я остановился. Но лишь на
секунду. А потом, чтобы не оставлять себе времени для сомнений, быстро
взбежал по лестнице. На пороге бывшей комнаты Дачника я вновь на миг
задержался: распахнул куртку, разорвал свою старую рубашку на тех самых
местах, где она уже была заштопана, потом и ее распахнул, чтобы было видно
мое голое тело. Я толкнул дверь. Племянник по-прежнему играл сам с собой в
"дурака".

Вид у меня был такой мокрый и растерзанный, что Племянник, мне показалось,
в первую минуту меня не узнал. Но потом пригляделся и поднял свое огромное
тело из-за стола:

- Это ты... парнек?

- Я... - ответил я, дыша так, чтоб он понял, что я почти задыхаюсь.

- Сквозь стену прошел?

- Нет... Я через дверь. Через ту, которая перекосилась и открывается только
чуть-чуть. Сбросил пальто - и пролез. Видите, рубашку порвал. Но пролез.
Остальные застряли и вернулись обратно. А я прямо к вам!

- Чего же не смылся?

- Мне вам нужно сказать... Сообщить!

- Смелый ты, я погляжу, парнек. А если я тебя обратно туда запихну, как
сельдь в банку?

- Запихните! Пожалуйста!.. Я сам с удовольствием запихнусь. Но сначала
послушайте. Я должен вам сообщить...

На его маленьком личике вновь не умещалось ничего, кроме усмешки.

- Я бы вас выпустил. Немного попозже. - Он захихикал. - Но раз вы сами
хвост подымаете, смотрите, гаврики! Там ведь написано: "Не подходить!" А
ты, парнек, подошел? Начихал, значит! Запихну я тебя обратно. И будешь
сидеть тихо, будто мать родная не родила!

- Запихните! Пожалуйста! Но сначала послушайте!

- Чего там?.. - Он махнул на меня рукой, словно на комара.

- Мы обнаружили там... исключительно интересную запись! На крышке стола.
Прямо на крышке, сверху! Вы не заметили, потому что эта запись сделана
карандашом и чуть-чуть стерлась. Но зато очень важная! И адресована лично
вам!

- Мне?

- Лично вам! Представляете?

- Мне лично?

- Вам! Не верите? Можете посмотреть!

- На столе?

- Прямо на круглой крышке. Если вам за какие-то бумажки музей объявил
благодарность, то уж за стол с надписью... Наверно, портрет ваш в музее
повесят. И всем экскурсантам будут рассказывать!..

- А может, и деньжатами пахнет?

- Заплатят! - уверенно сказал я. - Во-первых, за стол: это же предмет,
непосредственно связанный с жизнью писателя. И его творчеством! Потом, он
же всего на трех ножках... А в музее знаете как? Чем старее вещь, чем
больше поломана, тем сильней за нее хватаются. Слышали, говорят: "Музейная
редкость"? Это, значит, что-нибудь поломанное или разорванное. А во-вторых,
там же надпись, обращенная к вам! Табличку прибьют: "Из личного архива..."
Я такие читал. И повесят портрет... Ваш портрет!

- Ну, ты не умничай! - Племянник вновь махнул на меня рукой. - Не твоих