откидывается. Хирург перестает считать пульс и отпускает ее руку.
путь, иногда резко останавливаясь, как будто натолкнувшись на что-то.
руками. А слезы все текут и текут, и она не может с ними справиться. И мне
печально, и немного смешно, и почему-то даже обидно чуть-чуть. Может быть,
потому, что я уже не могу так реагировать на чужой рассказ. Это прерогативы
ее возраста. А какие прерогативы моего возраста? Черт его знает, какие
прерогативы.
- Ну-ну, - говорю я. - Не надо так. Это все давно было.
не отстраняется и смотрит поверх платка ничего не видящими глазами.
- Действуйте, действуйте, - говорю я и оставляю платок в ее руках. - Знал
бы - не рассказывал.
на меня глаза.
- Зачем вы рассказали мне? - говорит она. - Кто вас просил?
действительно, кто меня просил? Сдержанность - вот прерогативы моего
возраста. Отвратительное словечко. Похожее на червя. В протухшей воде
копошились прерогативы.
- Я никогда не смогу быть похожей на этих людей, - говорит она.
- Пустяки, - говорю я. - Никто этого не знает. И прежде всего вы сами. И
потом ни на кого не надо быть похожей. Каждый сам по себе. Хорошим
человеком можно быть на тысячу ладов. Время подскажет.
- Спасибо, - говорит Катя. - Это все чепуха. Но все равно спасибо.
- Идемте-ка пройдемся еще. Я не знал, что вы такая.
она постепенно успокаивается. Большая луна висит над заборами, и облава
перелетают через диск.
- Нельзя, чтобы люди расставались, - говорит Катя. - И Шурку-певицу жалко,
и вашего отца, и Катарину, и антифашиста... всех...
- Как хорошо он сказал... до слез".. "Прощай, малыш... Молодец, что
плюнул... Плевали мы на них..." - и пулю в лоб.
- Как страшно, что мы могли не встретиться! - говорит она. - Вы шли и
писали, я нарочно вас толкнула. Потом вы разозлились и стали меня рисовать.
Потом заговорили.
- Почему вы меня толкнули?
- Вы были важный, - сказала Катя. А ведь я действительно что-то там такое
писал утром. И у меня были идеи. Мне теперь до конца жизни на электронику
хы-тьфу! Мне стало весело. Вот какие мои дела теперь.
- Мы больше не потеряем друг друга, ладно? Никогда, - сказала Катя.
- Никогда. Так мы решили.
Глава 7.
ТЕОРИЯ НЕВЕРОЯТНОСТИ.
первым моим учеником будет считаться Анюта. Анюта - это человек моей школы.
Мой человек, моей выучки, и вот теперь я пожинаю плоды моего чуткого
руководства. Нет такого места на земле, где бы меня не разыскала Анюта.
слышу ее топот, неумолимый, как совесть.
- Анюта, какого черта?.. - говорю я.
- Алексей Николаевич, там целая баталия... Бежимте скорей, - говорит Анюта
со священным ужасом. - Костя и Гоша с Ржановским схлестнулись... Владимир
Дмитриевич стихи порвал... Там целая баталия-Древние греки убивали гонцов,
сообщавших неприятные новости.
- Какие стихи? - спрашиваю я. - Гошкины, что ли?
стихи. Когда мы отошли в сторонку, Анюта, проглатывая окончания и все время
отвлекаясь, чтобы поглазеть на Катю, стоявшую под ртутным светом фонаря,
широкими мазками набросала мне общую картину баталии. Как я понял, склока
разгорелась из-за того, что Памфилий сказал про стихи Ржановского, что это
не стихи, а дрянь.
- Так и сказал? Анюта кивает.
- Что поэзия - дело святое и для нее неважно, в каких чинах ходит автор...
- А Ржановский что?
- А Ржановский сказал: *Щенок вы и как таковой - нахал". И собрался
уходить... Но не ушел.
продиктованы не органической песенной силой, которая заставляет помереть
или написать, а продиктованы тщеславным желанием показать, что наши не хуже
ваших и что физики тоже могут писать стихи. А кто этого не может теперь при
всеобщем десятиклассном образовании, когда известны все слова и их большой
запас и известны все элементы стиха - ритм, рифмы такие и рифмы сякие!
- Тогда Ржановский начал страшно кричать, но я не поняла... Насчет
интуиции, что ли? И насчет Бергсона, что ли? А?..
последний элемент, но он самый главный потому, что это поэзия. И что откуда
берется песенная сила и красота, никому пока не известно, и ее может делать
только тот, кому это отпущено, и никаким вашим киберам этого не осилить.
Потому что все это будет имитация. А если не будет тех, кому это отпущено,
то некого будет имитировать.
- Тогда Ржановский схватился за грудь и сказал: "Долго ты еще меня будешь
мучить?" - и вытащил из пиджака стихи и порвал, а я убежала.
Все это так, конечно. Это бывало и раньше, только, может быть, не так
резко. Непонятно только одно - почему старик пришел к Косте так поздно.
Ведь уже ночь совсем, а Ржановский - человек режима. Тут что-то не так. Как
сказал Горький, мысли метались у меня, как галка на пожаре... Последнее
время Ржановский увлечен проблемой интуиции, ее физическим смыслом. И вдруг
во мне что-то оборвалось. И вдруг я подумал, что, может быть (МОЖЕТ БЫТЬ!),
Ржановский, томясь ощущением, что моя, вернее, наша схема верна потому, что
хороша - это не тавтология, только некогда это объяснять, - и не находя
логического подтверждения этому ощущению, пришел получить подтверждение
нелогическое. В нем тоже есть своя логика, но особая, своя и пока
непонятная, но она есть, и практика искусства ее подтверждает повседневно.
вспыхнула во мне. Значит, все напрасно, значит, напрасны были мои надежды,
что я избавился от мыслей об этом, и я привязан к этой проклятой
электронике, как пес к своей будке. Значит, все время жила во мне мысль об
этой проклятой схеме, если я могу удрать с такого свидания. А я могу.
поджидает меня веселая. Чуть больше веселая, чем нужно.
- Катя, простите меня. Мне надо срочно уйти. Хотя бы на время.
- Я понимаю, - говорит она. - Работа прежде всего. Я молчу.
- Подождите, - говорит она. - Это все слова. Уже давно все ясно, а вы
молчите.
поглядеть на Ржановского.
- Прощай, малыш- - говорит Катя. - Молодец, что плюнул... Плевали мы на них!
- Катя!
- Идите...
Ржановекий напяливал боты, Памфилий вытирал лоб, а Костя смеялся. Пахло
скипидаром.
стене картиной. Ржановский оглядел меня недоброжелательно.
- Владимир Дмитриевич, - сказал я, собирая с полу порванные стихи
Ржановского. - Я вас провожу. У меня есть ряд соображений.
- Еще смутных, не так ли? Но они не лишены интереса, не так ли?
- Это неважно, - сказал я, стараясь понять, нашел ли решение Ржановский или
нет. - У меня есть новые идеи.
- Они лишены интереса, - сказал Ржановский. - Алеша, я вам совершенно
официально говорю: мне нужно, чтобы вы сегодня не слонялись за мной, а
бродили бы где-нибудь по городу. Это нужно мне. Понимаете? Мне. Топчите
асфальт, напейтесь, пусть вас оштрафуют, ухаживайте за женщинами.
- Ее зовут Катя... - пискнула Анюта из-за холста.
- Предатель, - сказал Ржановский холсту. - Я вот переведу тебя из курьеров
в гардероб. Будешь сидеть при моей шубе. Чтобы ты не бегала, где не надо.
- Владимир Дмитриевич, вы не правы! - сказала Анюта, вылезая.
- Ну, знаете! - сказал Ржановский. - На этом уровне я еще не спорил.
теплеют. Поэтому он разговаривает с ней надменно.
догадки.
- Зачем ты с ним так разговариваешь? - спросил я Памфилия.
Семенова Мария
Трубников Александр
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Шилова Юлия
Шилова Юлия