половину здания. Все это так поразило наивного в ненаучных вопросах
Зиленчика, что он, преодолевая свою робость, приставал к каждому
новому человеку, надеясь выяснить, представляет ли такое отношение
закономерность или является исключением из правил.
15
Их беседу прервал надсадный вой. Сирена, возвещавшая раньше о
вражеском налете, сообщила им, что день кончился. Наука закрывается
на ночь. За разговором они не заметили, что день уже клонится к
вечеру. Ничего себе сказано, да? - клонится... Попросту говоря,
темнело, на дне пролома разлилась чернота, шли последние минуты,
когда еще можно было пробраться через неофициальный выход. В кратер
устремились многие, хотя главный выход был уже открыт: кто по
привычке, кто из-за лени - ближе, кто из интереса, предпочитая
трудности, риск сверзиться в вонючую яму, порвать одежду, кто просто
из-за застарелого презрения к разрешениям и запретам - иду куда
хочу... Сотрудники шли цепями, прыгая через камни и провалы,
добирались до прорех в стенах здания и скрывались в наступающем на
город сумраке. Сейчас зажгутся огни по ту сторону - кухня, ужин,
вялые мечты, чаи...
Зиленчик развел руками, не смея задерживать нового знакомого,
история осталась открытой. Марк понял, что на сегодня ему хватит с
лихвой. Он махнул рукой Зиленчику, спрыгнул на каменистую неровную
тропу, и скоро был уже на воле.
Он шел медленно, почти не понимая, где находится, только слышал, как
хрустит под ногами легкий вечерний ледок. Он сразу безоговорочно
поверил в эту историю, по-другому он не умел. И в то же время был
потрясен открывшимися перед ним истинами. Не то, чтобы он не знал
про такие вещи в жизни - прекрасно знал... но наука казалась ему
заповедной областью, или храмом, за порогом которого следовало
оставлять не только грязные башмаки. Оказывается здесь бушевали
низменные страсти, шла борьба больших сил, которые, укореняясь,
расшвыривали всех, кто рядом. Вот Зиленчик, что ему резонатор, что
ему Глеб, и Лев?.. Как жить, не теряя ни своего достоинства, ни
интереса, если тебя тянут в разные стороны, заглядывают в глаза - ты
с кем?.. "Один не может ничего, они говорят - присоединяйся..."
Недаром Мартин говорил - "вы хватаетесь за другой конец палки,
значит, нужны им... "
Эти рассуждения затронули его, но не очень, потому что, сочувствуя
другому, он к себе все это не относил. "Разве я один? Незримое
братство есть - тех, кто создал все лучшее на земле - живых и
мертвых. С ними нужно говорить, советоваться, а эти... пусть
бесятся. Это у них от страха, от бессилия: не могут жить высокой
жизнью, оттого и злятся, рвут друг друга на части, грызутся за
лишний кусок. На двух стульях не усидишь - или ты выше или купайся в
грязи! "
С юношеской запальчивостью он ставил вопросы в лоб, и находил
простые честные ответы.
Глава восьмая
Поздно вечером ворвался Аркадий, потащил к себе. Старик был
возбужден.
- Знаю, знаю вашего Мартина. Он родился химиком. Мне бы сейчас его
знания... - Аркадий завистливо вздохнул. - Он гений. И вовремя исчез
- заграница... А потом загнали в эту дыру, и забыли, он выжил. Что
он там делает, взялся, небось, снова штурмовать небеса?
- Он умер... погиб, - хмуро ответил Марк.
И вспомнил ослепительно яркое апрельское утро. Он, как всегда,
пришел в лабораторию, ему говорят - нет Мартина... В больнице
санитарка вытирала брызги крови, они были везде - на полу, на
стенах. Он сопротивлялся, не хотел, чтобы спасли. Мартин лежал в
соседней комнате - окна настежь, скрежет лопат, глухие удары - с
крыш сбрасывали тяжелый серый снег... Лицо спокойно, на губах
улыбка.
Марк постоял и ушел. Теперь он не знал, куда идти. Поздно вечером
пришел в лабораторию, отпер ключом, который дал ему Мартин, свет
зажигать не стал. Подошел к окну. Внизу спал крохотный городишко на
уютных холмах. Теперь он стал пустым и чужим, все кончилось.
- Вот оно что... - Аркадий устало потер лоб. - Как это случилось?
- Он отравился.
- Да, конечно, он ведь доверял химии. Я бы, как физик, предпочел
силу тяжести... Ему повезло тогда с Германией, надо же, у Фишера в
учениках! Открыл новое вещество, вошел в учебники... Живи, работай
на всю катушку! А он - родина, родина... Дурак - вернулся. - Аркадий
сказал это беззлобно и грустно. - Не ожидал от него.
От него всего можно было ожидать, подумал Марк. И вспомнил запах
вивария, подсыхающего на батареях хлеба, которым кормили зверей...
писк мышей, треск старого дерева в вечерней тишине... Он привыкал к
высоким табуреткам, учился держать в руках тонкие стеклянные
трубочки - пипетки, быть точным, неторопливым, делать несколько дел
сразу... Он начал тогда жить. Перед ним было дело, цель, которая
полсотни лет привлекала лучших из лучших. Теперь все зависело от его
ума, смелости, терпения.
2
Когда Марк пришел к Мартину, тот был уже безнадежно больным
человеком, но еще карабкался, пытался подняться на ту высоту,
которую знал. Большую часть времени возбужден, он мог не спать
сутками, в нем сгорал большой силы заряд, и чудом не взрывался. За
ночь исчезали сложные установки, возникали новые, утром он вел уже
другой опыт, метался по своему закутку, блестящ, язвителен...
убивать своих врагов немногими словами он умел как никто. И
одновременно едва заметными толчками пальцев переключал приборы, на
ходу поправлял трубки... Раз или два в месяц он становился вял,
мрачен, сухое лицо отекало, он отсиживался дома, приходил по
вечерам, лежал на своем диванчике, а иногда появлялся там, где
копошился Марк, кружил между столами, молчал, потом неожиданно
начинал рассказывать - о людях, имена которых давно стали легендой.
Иногда к нему приходили счастливые спокойные дни - он резко
поворачивал все дело, видел ошибки, намечал направление. Странные
корявые мысли приходили ему в голову, они противоречили учебникам...
Через пару дней Марк видит, обычные возражения он воспринимает с
болезненным оживлением, убегает, расстроенный... возвращается -
"послушайте..." - пытается подкопать свою же теорию, выстраивает
длинные и путаные доказательства... и натыкается на незыблемую
основу, которую заложил сам. Эти встречи с самим собой пугали его -"
странно..."
- Что будет после моей смерти? - скрипучий голос витал над
лабораторными столами. - Перво-наперво сделают ремонт, станет чисто
- некуда плюнуть... и тихо. Понаставят во всех углах журнальные
столики, современные, колченогие, чтобы кофе сосать каждые
полчаса... И посадят вместо меня напыщенного болвана - будет важно
перегонять из пустого в порожнее. Но я-то, я-то хорош! Науке
безразлично, что сижу на мусорной куче. Вот, открываю журнал - и
меня бьют по лицу: это не сделал! то не умеешь! третье прозевал!
3
- Может, его вынудили?.. - Аркадий непроизвольно понизил голос.
- Нет, он сам решил.
Он понял окончательно, что не выкарабкаться, что повторяет зады,
недостоин себя, каким был в свои счастливые дни. И потерял интерес
ко всему. Он был, конечно, особый человек, из тех, кто по всем
правилам не должен выжить: не то, чтобы спину согнуть - улыбнуться
вовремя не умел, поддакнуть, пустым словом похвалить. Когда заводили
при нем старую песню, что "такое уж время", он сразу обрывал своим
сиплым голосом - "не было другого времени..." Как они там, у
холодного тела, сочувственно кивали, эти господа, которые гордятся
своей ловкостью - "умеют жить", знают правила, читают меж строк,
руководят, приписывают себе чужие труды, или не приписывают и горды
своим благородством... А некоторые плохо скрывали радость - еще раз
убедились в своей правоте. Он был слишком велик для них, и не умел
это скрыть, не хотел по достоинству оценить белоснежные халаты,
гладкие проборы, важную тягучую речь, статейки в провинциальном
журнале... - в широченных ботинках, плаще, потерявшем цвет,
допотопной кепке, натянутой на лоб, он проходил мимо них, он их ни в
грош не ставил. А они в своих учебниках, довоенных, читали о нем, и
видели, что в новых-то его нет, исчез, пропал, и злорадствовали...
Такие, как он, не вызывают у окружающих уютного теплого чувства,
потому что предлагают свой масштаб всему, а у нас свой - себе
оставить ступеньку, пусть не гений я, но тоже талант!
4
- Вы его перед этим видели?..
Марк помнил тот вечер. Он только начал опыт, в колбе бесится
жидкость, багровые отсветы на стенах и потолке. Он отмеряет в
пробирки растворы из разных колб. Марк любил эту неспешную точную
работу - втягиваешь раствор в пипетку чуть выше нужной черты,
пальцем слегка прижимаешь верхний конец, и следишь за тем, как
темный мениск опускается к нужной черте... и намертво палец, чтобы
замер крошечный столбик в страхе перед грозящей ему пустотой...
Влодавец Леонид
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Суворов Виктор
Шилова Юлия