беспокойные ноги топтали плюшевый мох; меловой свет цедился, разбавляя
природную тьму. Бамбуковая удочка Айдабелы цепляла нижние ветви: пес
возбужденно и подозрительно ломился сквозь заросли ежевики. Генри -
дозорный, Айдабела - проводник, Джоул - пленник: трое исследователей в
сумрачном походе по отлого сбегающей вниз стране. Черные с оранжевым кантом
бабочки кружились над стоячими лужами размером с колесо, крыльями чертя по
зеркалам из ряски; целлофановые выползки гремучих змей валялись на тропинке;
в рваных серебряных сорочках паутины лежал валежник. Прошли мимо маленькой
человеческой могилы - на колотом дереве креста надпись: "Тоби, убитая
кошкой". Могила осела, выбросила корень платана - видно было, что старая
могила.
объяснений не требовалось. Она сошла с тропинки на толстый ковер
прошлогодней листвы; в отдалении прошмыгнул скунс, и Генри кинулся туда. -
Эта Тоби, ты понимаешь, была негритянская малютка, а мама ее работала у
старой миссис Скалли, ну как Зу сейчас. Она была женой Джизуса Фивера, а
Тоби - их дочка. У миссис Скалли была большая красивая персидская кошка;
один раз, когда Тоби спала, кошка к ней подкралась, присосалась ртом к ее
рту и выпила из нее весь дух.
он никогда не слышал.
они случились до моего рождения - из-за этого еще легче веришь, что все
взаправду было.
когда они умрут, все равно будет, как теперь: эти же деревья, это же небо,
эта же земля, желуди те же, солнце, ветер - все то же самое; лишь они
изменятся, и сердца их обратятся в прах. Сейчас, в тринадцать лет, Джоул был
ближе к знанию смерти, чем когда-либо в будущие годы: цветок распускался в
нем, и, когда все сжатые лепестки скроются, когда полдень юности разгорится
ярче всего, он обернется, как оборачивались другие, ища другую отворенную
дверь. В этом лесу, где шли они, сто лет и больше звучало неугомонное пение
жаворонков, и лавы лягушек скакали под луной; звезды падали здесь и
индейские стрелы; приплясывали негры с гитарами и пели о бандитских золотых
кладах, пели горькие песни и духовные песни, баллады о давно минувшем: до
рождения.
остановился, ошеломленный вот какой истиной: Эйми, Рандольф, отец - они все
вне времени, все обходят настоящее стороной, как духи: не потому ли и
кажутся ему похожими на сон?
прошивали воду, как иглы; иногда в бочаге случайный луч солнца высвечивал
рыбину покрупнее - толстого неуклюжего окуня, темно и лениво ходившего под
водой. Леска Айдабелы дрожала над стремниной, но за час у нее ни разу даже
не клюнуло; теперь, крепко воткнув удочку между двух пней, она легла,
головой на подушку мха.
есть чертово колесо и горки. А еще двухголовый младенец в бутылке. А очки -
я выиграла; сперва я их все время носила, даже ночью, но папа сказал, глаза
сломаю. Курить хочешь?
закурила.
голубые и правильные; было тихо, но всюду вокруг чувствовалось скрытое,
затаенное, едва уловимое шевеление; стрекозы скользили по воде; что-то
шелохнулось невидимое, и осыпались лепестки подснежника, сухие и бурые,
давно потерявшие запах. Джоул сказал:
и думать про свои заботы; тут меня никто не ищет. Хорошее место... просто
полежать спокойно.
что. Я никогда не шпионю - ни боже мой. А все остальные тут, они тебя живьем
слопают - ну как же, приезжий, и в Лендиш е живешь, и вообще. Флорабелу
возьми. Прямо агент.
пальца; Генри, шлепавший по мелкой воде, взбежал на берег, мокрый и
блестящий.
ней внутри. Все время говорит папе, что надо прикончить Генри, говорит, что
у него смертельная болезнь, - вот какая она внутри.
стеклянными дымчатыми облаками; каков бы ни был его враг, кто бы он ни был,
это его лицо ярким пробелом вывалилось в небе. В этом отношении Айдабеле
можно было позавидовать; она хотя бы знала своих врагов: ты и ты, могла
сказать она, тот-то и тот-то, такой-то и такой-то.
послушать, так у меня ума и нету.
- людей, там, целые дома, - видишь их, чувствуешь их и точно знаешь, что это
все взаправдашнее... а на самом...
целую неделю жила в жутком месте: там все ползало - и пол, и стены, все.
Глупость, конечно. А то еще было интересно: прошлым летом ходили с дядей
Огестом (это который девочек так боится, что даже не смотрит на них; а ты,
говорит, - не девочка; я дядю Огеста очень люблю, мы с ним - как братья)...
ходили с ним на Жемчужную реку... и один раз гребли там в темном месте и
наткнулись на остров змей; он был маленький, просто одно дерево, но все
кишело мокасиновыми змеями, даже на ветках висели. Даже боязно, правду
говорю. Когда люди рассказывают про вещие сны, я теперь, по-моему, знаю, что
это такое.
другое дело, от сна можно проснуться. А когда что-то видишь... Даму,
например, и видишь там, где никого не должно быть, а потом она от тебя не
отстает, у тебя в голове... Вроде того, как тут вечером Зу испугалась:
слышит, собака завыла, и говорит, что это ее муж вернулся, подходит к окну:
"Вижу его, - говорит, - присел под инжиром. И глаза прямо желтые в темноте".
Я посмотрел - никого, совсем никого.
чудесным огнем. Все знают, что Зу настоящая сумасшедшая. Один раз жара была,
как сегодня, а я мимо шла - стоит у почтового ящика с дурацким своим лицом и
говорит мне: "Какой вчера вечером снег был красивый". Вечно про снег
говорит, вечно она что-то видит, твоя Зу сумасшедшая.
сумасшедшая. Нисколечко. Однако он вспомнил снег их первого разговора: снег
валил, лес слепил белизной, и приглушенный снегом голос Айдабелы доносился
будто издалека:
из кармана.
обязательно моюсь. Ну-ка, положи одежду на пень, где удочка. Джоул робко
посмотрел на указанное место.
для меня не новость и совсем мне не интересно: я, черт возьми, с первого
класса ни с кем, кроме мальчишек, не водилась. И себя девчонкой не считаю -
запомни это, иначе мы не друзья. - При всей ее браваде, в заявлении этом
прозвучала подкупающая невинность, и когда она, нахмурясь и стуча кулаком о
кулак, сказала: - Как же мне охота быть мальчишкой - я бы стала моряком, я
бы... - бессилие ее было трогательно.
хотелось стать листом, как те, что проплывали по течению мимо: мальчик-лист,
он поплывет легко, поплывет в реку и затеряется там, а потом в великой воде
океана. Зажав нос, он окунул лицо в воду: ему было шесть лет, и глаза его
цвета медных монеток округлились от страха: Святого Духа, сказал священник,
заталкивая его в купель; он закричал, мать, наблюдавшая с передней скамьи,
бросилась к нему, взяла его на руки, обняла и зашептала тихо: деточка мой,
Сертаков Виталий
Ильин Андрей
Шидловский Дмитрий
Пехов Алексей
Мурич Виктор
Майер Стефани