честь пьяные, как я слышал в одной легенде о нем. Да, да, пьяные, если даже
лежат в стельку, встают и отдают ему честь как генералу неведомого мира, в
котором может быть сами пребывают, когда у них исчезает сознание... Такова
легенда, со смешком. И еще есть другие, более истерические легенды... Но я
слышу зов: зов и зов среди всего этого скрежета...
неприятно, что такой маленький человек может так заливаться.
обращая внимания на Сашу. - Степан, правда, чересчур мрачен. Степан, а
Степан, да не пейте вы так водку! Веселитесь!
они попали в иное измерение, точно сорванное с цепи. Ресторан был открытый,
на воздухе, и ветер рвался в него, покачивая темные верхушки деревьев.
Посетители исчезали, зал пустел. "Если бы так всегда летело время!.. ого...
мы были бы уже на краю", - подумал Олег.
озера, шевелил его кудрявые волосы. Олег заметил, что во время пляски Юлий
почему-то смотрел в одну точку - неподвижно и тяжело. И это очень не
вязалось с его разудалой пляской; такой угрюмый глаз подходил скорее
покойнику или офицеру, ведущему своих подчиненных в ад. Но когда Юлий кончил
танцевать, взгляд его помягчел, и он, подойдя, даже поцеловал Лариона в
широкий лоб, от чего последний по-девичьи зарделся.
- все более и более определяли настрой вечера. Степан больше не поминал
Бодлера, а скорее просто подвывал тоскливые, дремучие песни. И делал это так
обнаженно, что хотелось прильнуть к его тельняшке.
моментов, когда взгляд его вдруг тяжелел, сосредоточиваясь в одной точке), и
даже болтлив, если называть его странные, несвязные и отнюдь не пьяные
высказывания болтливостью.
утонул в эдакой беспросветной обнаженности троих гостей. При этом у них
почти полностью отсутствовали всякие соответствия чему-либо существующему на
земле.
Румянец так и пылал на щеках Юлия, хотя говорил он об отсутствии судьбы.
ему вдруг Ларион, и лысина его побелела.
тут же умудрился в хохочущий рот влить добрый бокал водки.
вытер салфеткой красные губы, пропитанные водкой, почему-то извинился и
заплакал. Но плакал он так, что от этого другим становилось ни больно, ни
страшно, ни стыдно
Поплакав, он опять вытер салфеткой губы, налил водки и, похлопав Лариона по
плечу, весело вымолвил, точно утешая его:
берегов.
тени.
дружелюбно поторапливала их:
Ласковые...
направились к Зубовскому бульвару, а остальные - в другую сторону. Берков
скоро исчез в глубинах метро, а Олег с Ларионом решили закончить вечер на
квартире у Лариона за последней бутылочкой.
лимона в сахаре и яблочко. Он отдыхал на диване и быстро протрезвел - от
мыслей.
таких...
чуть передразнивая манеру Муромцева: - Вчера с мусенькой поймали черного
кота. Все сделали как полагается: время, луна и прочее. Стали его стричь, а
он так заорал, замяукал, а мы с мусенькой сели на диван и стали
расшифровывать. Он орет, а мы расшифровываем и расшифровываем... И такое
расшифровали, что волосы встанут дыбом.
карикатуришь ее и создаешь не реальное лицо, а его черную тень. Это
остроумно, зло, но далеко от сути...
непонимании...
даже немного всплакнула. Петр же, обернув свой лик к Люде, убеждал ее:
нас в свое время накрыл этот ужас: такова уж современная цивилизация. Ведь
впервые человек один на один со смертью оказался, без веры. А в детстве, ой,
ой, как все остро воспринимается, вот и залез некий животный ужас в
душеньку, еще бы; я один, кругом тьма, и я умру, и уйду в эту тьму навсегда.
Да к тому же дух стал уже пробуждаться, у некоторых даже в очень юном
возрасте, бывает, вот и получилось, что даже все, что вечным полагать нужно,
разум, дух, держится только в одной точке, в одном теле, и разрушится эта
точка - тогда и все погибнет, даже самое дорогое, "я", сознание. Вот откуда
и вошло в нашу душу это судорожное цеплянье за жизнь, эта истерика. Ведь
согласитесь, даже в девятнадцатом веке такого не было. О, конечно, потом, я
имею в виду нас, все восстановилось, пришло в нормальное состояние,
вернулась вера в Бога и в абсолютность бытия, но ведь это потом, по мере
самодвижения разума. А тот ужас, тот страх безумный вошел с детства, в
кровь, и в плоть, и в темные глубины души тоже, и пусть разум его вытеснил
из сознания, где-то в наших глубинках, закоулках, он еще живет. Это уже я
про вас лично говорю, дорогая моя Людочка...
точнее страх, вероятно, не так прост, как кажется. Не исключено, он просто
символ чего-то иного, страшного, чего нам не понять. Легко высмеять атеизм,
но трудно уничтожить страх, тем более что он может быть намеком на
совершенно другую, уже не "атеистическую", а метафизическую ситуацию...
по-своему. Давайте-ка лучше хлебнем немного, чтоб каждая жилочка внутри
задрожала. Пока живы.
сальные губки. - Когда выпьешь, время немного утихает, не так бежит. Я
помню, Люда, тот наш разговор о времени... Ох!
раз заговорил:
Мы с моим мужиком часто гуляем по кладбищу. Так оно, поди, уж закрыто?
и Петр кивнул на Мефодия.
такой дурной делается. Смиреет. А сейчас он как раз своеобычный.
душу вывернут. Как у вас в Боровске, Галя.
Галюша. - С кем он там воюет, не знаю.
свою Люду.
время умственный, он прискакал к друзьям.
пролезать в разные дыры в заборах. Петр поддерживал более чем нежную Люду.