а когда подсядут, начинает бабки брать.
мерзостей в мою жизнь входит!
это мучение, он на некоторое время становится шелковым, а убедившись,
что прощен, заваливается с книгой - в последнее время его что-то тянет
на "потерянное поколение" - ничто так не бодрит, как чужая эстетизиро-
ванная горечь.
кает его Аркаша: Шурка любит время от времени ставить будильник на час
раньше срока, чтобы проснуться и обрадоваться, что можно спать еще целый
час. Гурман!
лись, ты бы с кем стал жить?
ши: "Я бы вообще из дома сбежал! Вы мне по отдельности не нужны!!!".
что слияние душ в любви к отчизне расплавило жалкий ледок мещанской рев-
ности.
бросает ему Наталья. - Я спать ложусь.
точно лебезил, а красться в напряженной тьме к собственному брачному ло-
жу он не станет - скорее Наталья попытается проникнуть на его одномест-
ный монашеский одр. Чтобы отогнать от своего изголовья служебные горес-
ти, Наталья принимает снотворное, выдавливая таблетку из прозрачной юр-
точки на блестящей фольге. Прощается ласково - может, уже и забыла, что
у супругов принято спать вместе? "Не забудь меня защемить".
целый палец и от движения воздуха всю ночь терпеливо побрякивает, что
может довести нервного человека до исступления. Поэтому на ночь супруги
защемляют в двери газету.
стариковский журнал. Пахнуло копотью. И Сабуров вновь почувствовал лег-
кое содрогание: еще эта луковица под окном...
как ты жил?
хотелось. Да еще перед копченым дыханием чужой смерти.
- пусть они увешиваются золотом и орденами от когтей до хвоста, называют
черное белым, возводят административные пирамиды вместо больниц - они
для меня случайные попутчики, а настоящий дом мой - это Достоевский,
Пушкин, Манэ, Рембрандт. Но... досуг, даже самый утонченный, не может
заменить жизнь - на самом деле мое время поглощалось всевозможной дребе-
денью, мелкими обидами, мелкими утехами самолюбия... Я хотел быть блес-
тящим дилетантом и, к несчастью, стал им.
что у того ребенок кашляет, у другого теща, наоборот, не кашляет,
третьего понизили зря, четвертого, наоборот, повысили... Таким, как ма-
ма, во все времена найдется дело.
взъерошил Шурке волосы.
линолеуме. - Я хочу быть таким, как ты. Мама тоже очень хорошая, но...
слишком восторженная. А ты, - на Шуркиной морде появляется восхищение и
гордость, - всех видишь насквозь!
тельности, чем видеть плохое!
новременно грея по очереди ступни одной ноги о другую. - А... а если
бы... - на Шуркином лице снова появляется озабоченность, - а если бы вы
с мамой не познакомились, я мог бы и не родиться?! Тьфу, тьфу, - не до-
жидаясь ответа, сплевывает он через левое плечо и делает путаные движе-
ния правой рукой - пытается креститься.
жить, не родившись!
шись", - повторяет он застенчивым шепотом и от всего сердца желает Сабу-
рову спокойной ночи. Он очень любит процедуры всевозможных приветствий,
прощаний и пожеланий, всем непременно машет рукой, пока не скроются из
виду. Флибустьер и авантюрист...
чему-то приходит на ум: а вдруг все повернется обратно, и исчезнет так
называемая гласность, по поводу которой он считает своей святой обязан-
ностью непрестанно демонстрировать остроумие и скептицизм, дабы никто не
подумал, что он не самый умный человек на свете, - и его обдает ужасом.
И все же так не хочется быть маленьким, рассуждающим о большом, рассуж-
дающим снизу вверх...
мертии, но - смерть придала бы значительности даже Адольфу Павловичу Си-
дорову (хотя, конечно, не прежде, чем Сабуров лично бросил ком земли на
крышку его гроба): Сабуров начал перелистывать эти записки сумасшедшего
и наткнулся на групповое фото - не то от природы, не то от старости - в
коричневых тонах. Эти люди, явно не нашенского времени, казалось, уже
догадывались, при каких обстоятельствах через черт-те сколько лет совер-
шенно посторонний субъект будет пробегать по их лицам праздным взглядом,
пытаясь чего-то ради угадать, который из них несколько дней назад пого-
рел такой неприятной одинокой смертью, - этот юный чопорный господин в
угловатом воротничке или воспитанный мальчик в матросском костюмчике. Не
выдержав их глаз, Сабуров заложил семейное фото в самый конец журнала и
продолжал перелистывать страницы все ленивее, пока внезапно не ударила
током собственная фамилия - Сабуров.
вспыхивала снова и снова: Сабуров, Сабурова, Сабурову... Он принялся ли-
хорадочно вчитываться, едва не начиная верить, что речь, и вправду, идет
о нем, - попадались на глаза обломки его сегодняшних назойливых мыслей.
Но нет - это было бы слишком, слишком лестно для него...
пукнуло и мимо окна пролился короткий ливень мимолетно вспыхнувших на
свету осколков, - у жидомасона Игоря Святославовича взорвался самогонный
аппарат.
тем больше нахожу его "окрест себя". А юнцом - напротив - всюду видел
обреченное смерти: резвящихся детей, собак, деревья в цвету... Но вот я
уже на краю могилы, а мир не состарился ни на мгновение: возле меня
по-прежнему резвятся и укрепляют во мне жизнь дети, собаки, вскипают
цветами деревья - все такие же юные, а может быть, даже и бессмертные, и
мне - смертному, еще какому смертному! - трудно на это обижаться: я всю
жизнь кормился и сейчас кормлюсь жизненными соками вечно юного мира.
Больше того: самое горькое в нашей сегодняшней жизни - утрата веры в
вечную обновляемость и бессмертие мира: он может исчезнуть завтра же, и
это - впервые от начала времен - не преувеличение...
ют - организм живет. И может жить и жить без конца, пока сохраняется
драгоценное наследственное вещество: стереотип, матрица, с которой могут
без конца штамповаться клетки нужной породы, а не случайные уродцы.
конца, пока цел наследственный стереотип: пока дети похожи на папу с ма-
мой, пока у коз рождаются козлята, а у собак щенки. А вот когда чело-
вечьи матери начнут рожать не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку -
когда распадется стереотип, - вот тогда и наступит полный и оконча-
тельный конец света. Наследственный стереотип - это доска, с которой от-
печатываются гравюры, и - как ни жаль бумаги и краски - все-таки лучше
тысяча смазанных, испорченных оттисков, чем одна царапина на доске: эта
царапина изуродует все предбудущие поколения. А с сохранной доски, бог
даст, отпечатаем новых картинок всем на загляденье: новеньких и целе-
хоньких, как послевоенные дети у отца, вернувшегося домой без ноги и без
глаза, но сохранившего в неприкосновенности наследственное вещество. В
нем наше бессмертие, а не в наших бренных телах. Бессмертие не в оттис-
ке, не в бумаге и краске - бренной плоти, а в печатной доске - в стерео-
типе.
истреплется, выцветет и исчезнет вместе с нами. Но есть и свое нас-
ледственное вещество - тоже стереотип своего рода, которое через нас от-
печатывается на других поколениях. Я уверен, что Петр Николаевич Сабуров
Акунин Борис
Никитин Юрий
Конан-Дойль Артур
Прозоров Александр
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия