куда-нибудь, давайте в парк или в ресторан, вам, наверное, холодно,
застегнитесь, почему вы смеетесь, разве я сказал что-то смешное, ну,
перестаньте, пожалуйста, что? вы хотели бы на дачу? но мы давно продали
дачу, у нас нет дачи, потому что отец ушел на пенсию, давайте в ресторан, у
меня вчера появились деньги, не слишком много, но есть, я теперь работаю в
одном министерстве, ну что вы, нет, я никакой не инженер, что? я не слышу,
идет электричка, отойдите от края, для чего я написал вам записку? черт
возьми, я не могу ответить так сразу, нам необходимо побеседовать,
где-нибудь посидеть, давайте поедем в ресторан, ладно? что? на электричке?
разумеется, здесь же нет стоянки, здесь загородная местность, точнее,
пригородная, по дороге я все расскажу, все очень важно, важнее, чем вы
думаете, это важнее, важнее, представляете, когда-то, вероятно, довольно
давно, я приезжал сюда, на заснеженную платформу, вместе с матерью, вы,
наверное, знаете, тут, если по ходу поезда - и налево, будет кладбище, там
похоронена моя бабушка - и-и-и-и-и-и - так же, как сейчас, шли электрички,
товарные, скорые - осторожно, мама, не поскользнись - или то была иная
платформа? они все так похожи, - большое белое кладбище, церковь, но прежде
- рынок, рынок, там следует купить семечки, женщины в крестьянских платках,
пахнет коровой, молоком, длинные столы и навесы, несколько мотоциклетов у
входа, рабочие в синих фартуках выгружают ящики из грузовика, от переезда,
где шлагбаум и полосатая будка, слышится хриплый сигнальный звонок, две
собаки сидят у мясной лавки, вдоль забора - очередь за керосином, лошадь,
которая привезла цистерну, на лошадь падает снег с дерева, под которым она
стоит, но лошадь белая, и потому снег на ее крупе почти незаметен. Еще -
водоразборная колонка, вокруг - заледеневшие потеки, посыпанные песком, еще
- окурки, брошенные в сугроб, еще - инвалид в телогрейке, продающий
сушеные грибы на нитке. Колесо от телеги, прислоненное к мусорному баку.
Мама, мы зайдем к бабушке или сразу к маэстро? К бабушке, - отвечает мать,
- прежде все же к бабушке, она ждет, мы давно у нее не были, просто
нехорошо, она может подумать, что мы совсем забыли о ней, поправь шарф и
надень перчатки, где носовой платок, бабушка будет недовольна твоим видом.
Миновать железные, с выпуклыми литыми узорами ворота, купить букет бумажных
цветов - ими торгует слепая старуха у церкви, выйти на центральную аллею,
затем повернуть направо. Идти, пока не увидишь беломраморного ангела в
образе молодой женщины. Ангел стоит за синей оградой, сложив за спиной
хорошие большие крылья и опустив голову: он слушает гудки поездов - линия
проходит в километре отсюда - и оплакивает мою бабушку. Мама ищет ключ от
ограды, то есть от висячего замка, который замыкает ограду, калитку в
ограде. Ключ лежит где-то там, в приятно пахнущей маминой сумочке - вместе
с пудреницей, флакончиком духов, кружевным платком, спичками (мама, конечно,
не курит, но спички носит на всякий случай), паспортом, клубочком бумажной
бечевки, вместе с десятком старых трамвайных билетов, губной помадой и
мелочью на дорогу. Мама долго не может отыскать ключ и волнуется: ну где же
он, Господи, я хорошо помню, что он был, неужели мы не попадем сегодня к
бабушке, так обидно. Но я знаю, что ключ непременно отыщется, и спокойно жду
- нет, неправда, я тоже волнуюсь, потому что боюсь ангела, я немного боюсь
ангела, мама, он такой мрачный. Не говори глупостей, он не мрачный, он
скорбный, он оплакивает бабушку. Наконец ключ находится, и мама начинает
открывать замок. Получается не сразу: в скважину ветром надуло снега и ключ
не входит, и тогда мама прячет замок в ладони, чтобы он согрелся, и снег в
скважине растаял. Если это не помогает, мама склоняется над замком и дышит
на него, будто оттаивает чье-то замерзшее сердце. Наконец, замок щелкает и
открывается - разноцветная зимняя бабочка, сидевшая на ветке бузины,
пугается и летит к соседней могиле; ангел лишь вздрагивает, но не улетает,
он остается с бабушкой. Мама скорбно отворяет калитку, приближается к ангелу
и долго глядит на него - ангел осыпан снегом. Мама наклоняется и достает
из-под скамейки сорговый веник: мы купили его однажды на рынке. Мама сметает
снег со скамейки, потом поворачивается к ангелу и счищает снег с его крыльев
(одно крыло повреждено, надломлено) и с головы, ангел недовольно морщится.
Мама берет небольшую лопатку - стоит за спиной ангела - и очищает от снега
бабушкин холм. Х о л м, п о д к о т о р ы м б а б у ш к а. Затем мама
присаживается на скамейку и берет из сумочки платок, чтобы вытирать свои
грядущие слезы. Я стою рядом, мне не особенно хочется сидеть, мама, не
особенно, спасибо, нет, я постою. Ну вот, - говорит мама своей матери, -
ну вот мы и пришли опять, здравствуй, дорогая, видишь, у нас снова зима, не
холодно ли тебе, может быть, не нужно было убирать снег, было бы теплее,
слышишь, идет поезд, сегодня воскресенье, мама, в церкви много народу, у нас
дома - тут по щекам моей мамы скользят первые слезы - у нас дома все
хорошо, с мужем (мама называет имя отца моего) не ссоримся, все здоровы, сын
наш (мама называет мое имя) учится в таком-то классе, с учебой у него лучше.
Неправда, мама, неправда, думаю я, у меня с учебой так худо, что Перилло не
сегодня-завтра исключит меня из школы, думаю я, и я стану продавать бумажные
цветы, как та старуха, думаю я, но вслух говорю: бабушка, я ужасно стараюсь,
ужасно, я непременно закончу школу, не волнуйся, пожалуйста, и стану
инженером, как дедушка. Больше я ничего не могу сказать, поскольку чувствую,
что сейчас заплачу. Я отворачиваюсь от бабушки и смотрю вдоль аллеи: в конце
ее, у забора, играет с собакой маленькая девочка - здравствуй, девочка с
простой собакой, я всякий раз вижу тебя здесь, знаешь, что я хочу сообщить
тебе сегодня, я обманываю свою бывшую бабушку, мне как-то неловко огорчать
ее, и я говорю неправду, никогда и никто из нас, недоумков, не станет
инженером, мы все способны лишь продавать открытки или бумажные цветы, как
та старуха у церкви, да и то вряд ли: мы наверное ни за что не научимся
делать такие цветы, и нам нечего будет продавать. Девочка уходит и уводит
собаку. Я замечаю, что бабочка, которая сидит теперь в трех шагах от меня,
на излуке высокого снежного свея, расправляет крылья, собираясь взлететь. Я
распахиваю калитку и бегу, но бабочка замечает меня раньше, чем успеваю
накрыть ее шапкой своей: скрывается меж кустарников и крестов. По колено в
снегу бегу я за ней, скорбно, стараясь не глядеть на фотографии тех, кого
нет; их лица освещены заходящим солнцем, лица их улыбаются. Сумерки
спускаются из глубины неба. Бабочка, мелькавшая иногда тут и там, совсем
пропадает, и ты остаешься один посреди кладбища.
направляешься в ту сторону, откуда слышны гудки паровоза - в сторону линии.
Паровоз, синий дым, гудок, какое-то пощелкивание внутри механизма, синяя -
нет, черная кепка машиниста, он выглядывает из окна кабины, смотрит вперед и
по сторонам, замечает тебя и улыбается -у него усы. Тянет руку вверх, туда,
где, очевидно, приборы и ручка сигнала. Ты догадываешься, что через секунду
будет еще один гудок - паровоз вскрикнет, очнется, дернет и потянет за
собою вагоны, начнет пускать пар и, набирая скорость, отдуваться. Мягко,
сутулясь в неуклюжем стеснении от собственной необъяснимой силы, он укатит
за мост, пропадет - растает, и отныне ты никогда не найдешь утешения: о,
эта утрата: где отыскать его, черный, как грач, паровоз, где повстречать
усатого машиниста, и где еще раз увидеть потрепанные - именно эти, а не
иные - вагончики в заплатах, коричневые, грустные и скрипучие. Пропадет -
растает. Запомнишь голос гудка, пар, вечные глаза машиниста, подумаешь,
сколько лет ему, где живет, подумаешь - забудешь (пропадет - растает),
вспомнишь однажды и не сумеешь поведать ничего кому-то другому - обо всем,
что видел: о машинисте и паровозе и о составе, который оба они увезли за
мост. Не сумеешь, не поймут, странно глянут: мало ли паровозов. Но если
поймут - удивятся. Пропадет - растает. Грач-паровоз, паровоз-грач.
Машинист, вагоны, качающиеся на рессорах, кашель сцепщика и рожок. Дальняя
дорога, карточные домики за полосой отчуждения - казенные и частные, с
палисадниками и с яблочными простыми садами, в окнах - свет или бликующая
темнота, там и здесь - неведомая и непонятная тебе жизнь, люди, которых ты
никогда не узнаешь. Пропадет - растает. Стоя в протяжных сумерках - руки в
карманах серого демисезонного пальто, - мыслишь поезду быструю путевую
ночь, хочешь добра всем кочегарам, обходчикам и машинистам, желаешь им
путевой доброй ночи, где будут: сонные лица вокзалов, звоны стрелок,
паровозы, пьющие из Г-образных хоботов водокачек, крики и ругань
диспетчеров, запах тамбура, запах перегоревшего угля и чистого постельного
белья, запах чистоты, Вета Аркадьевна, чистого снега, в сущности, запах
зимы, самого ее начала, это важнее всего - вы понимаете? Боже мой, ученик
такой-то, отчего вы так кричите, просто неудобно, на нас смотрит весь вагон,
разве нельзя беседовать обо всем вполголоса. Тогда ты встаешь, выходишь на
середину вагона и, подняв руку в знак приветствия, говоришь: граждане
пригородные пассажиры, я прошу вашего прощения за то, что беседовал столь
громко, мне очень жаль, я поступал неправильно; в школе, в специальной
школе, где я когда-то учился, нас учили отнюдь не этому, нас учили
беседовать вполголоса, о чем бы ни шла речь, именно так я и старался
поступать всю жизнь. Но сегодня я необыкновенно взволнован, сегодня
исключительный случай, сегодня я, вернее, на сегодня я назначил свидание
моей бывшей учительнице, написав ей взволнованную записку, и вот учительница
пришла на заснеженную платформу, дабы увидеться со мной спустя столько-то
лет, вот она сидит здесь, в нашем электрическом вагоне, на желтой
электрической скамейке, и все, что я говорю ей сейчас и скажу еще - все на
редкость важно, поверьте, вот почему мой голос звучит несколько громче
обычного, спасибо за внимание. Взволнованно. Ты хочешь вернуться к Вете, но
тут кто-то кладет тебе на плечо руку. Ты оборачиваешься: перед тобой -
строгая женщина сорока с лишним лет, чуть седая, в очках в тонкой
позолоченной оправе, у женщины зеленые глаза и вертикальные и мучительно
знакомые складки у рта. Вглядись - это твоя терпеливая мать. Она уже битый
час ищет тебя по всему кладбищу: где ты пропадал, противный мальчик, зачем
ты опять уставился на паровозы, она думала, с тобой что-то случилось, уже
совсем темно. Отвечай просто и с достоинством: дорогая мама, я увидел зимнюю
бабочку, побежал за ней и потому заблудился. Идем немедленно, - сердится
мать, - бабушка зовет тебя, она просит показать, как ты научился играть на
аккордеоне, сыграй ей что-нибудь скорбное, печальное - ты слышишь меня? и
не смей отказываться. Бабушка, ты слышишь меня? Я сыграю тебе пьесу Брамса,
называется Картошка, но я не уверен, хорошо ли разучил ее. Я беру аккордеон
- инструмент в черном чехле стоит на снегу аллеи, снимаю чехол и сажусь на
Махров Алексей
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Трубников Александр
Акунин Борис
Самойлова Елена