Не изнашивал. Время прошедшее: был. А будут шляпы, когда ни меня и ни
Гарвардского? Отец говорит, в Гарвардском университете мудрость лепится
сухим плющом по старому мертвому кирпичу. И Гарвардского не будет. Для
меня, во всяком случае. "Снова". Грустнее, чем "был". Снова. Грустнее
всех слов. Снова.
свою обманутую тень и, если не остерегусь, ногами снова топтать буду
свою непрошибаемую тень. Но не сестру же грязными ногами. Я никогда бы.
"Я не позволю устраивать за моей дочерью слежку". Я никогда бы.
ние ко мне и к моей воле. Я знаю ты Презираешь нас Бэскомов но все равно
зачем учить неуважению моих детей из-за которых я столько страданий пре-
терпела" Втаптываю тень в бетон, топчу кости своей тени твердым каблу-
ком, а вот и часы слышно, и сквозь пиджак я дотронулся до писем.
в чем бы она ни была по-твоему повинна"
резком тоне но у женщин нет уважения друг к другу нет уважения к себе"
верть. А Дьякона нигде не видно.
любит Кэдди"
паю своей тени. Руку подыму, и тени не дотянуться. Позади я чувствую от-
ца; за стрекочущей тьмой лета, августа - фонари Мы с отцом - защитники
женщин от них же самих, наших женщин Так уж устроены женщины Им не
свойственно как нам вникать в характеры людей От рождения в мозгу у них
посев готовых подозрений плодоносящих то и дело И они обычно не ошибают-
ся ибо на прегрешение и зло у них чутье способность восполнять недостаю-
щие злу звенья Готовя мозг для урожаев зла инстинктивно как спящий в
одеяло они кутаются в это действительное или придуманное ими зло пока
оно не сослужит свою службу Вон он идет между Двумя первокурсниками. С
небрежной отмашкой старшего по чину отдал мне честь - видно, не совсем
еще опомнился с парада. Я остановился:
и поворачиваясь к тем, - рад был потолковать с вами. - Узнаю старину
Дьякона. Вот уж действительно психолог-самородок. Говорят, что он за со-
рок лет не пропустил ни единого поезда в начале учебного года и что южа-
нина опознает со взгляда. Без осечек работает, а стоит лишь тебе загово-
рить - тут же и определит, из какого ты штата. К поездам он надевает
своего рода форму, наряд в стиле "Хижина дяди Тома", с заплатами и всем,
как полагается.
- Эй, малый, давай поближе, на-ка вот вещички. - Тут к тебе боком прид-
вигается живая гора клади, под ней - белый подросток лет пятнадцати, и
Дьякон ухитряется навесить на него еще и твой багаж, с напутствием: - Не
урони гляди. Будет доставлено, хозяин, скажите только старому негру но-
мер комнаты, и к вашему приходу все на месте будет чин чином".
тай у тебя, болтливый и легчайший на помине; правда, южный жаргон его
становится все севернее, ухватки и одежда - все цивилизованней, и те-
перь, когда ты порядком выдоен и поумнел, тебя именуют уже не хозяином,
а Квентином, а там, глядишь, на нем явился чей-то поношенный костюм от
Брукса и шляпа с дареной лентой расцветки Принстонского клуба (забыл,
какого именно), - но сам он, впрочем, убежден приятно и бесповоротно,
что это полоска от офицерского шарфа, принадлежавшего Аврааму Линкольну.
Давным-давно, когда Дьякон только начинал тут обосновываться, кто-то со-
чинил, будто он окончил здешнюю семинарию. Уяснив, что сие обозначает.
Дьякон восхитился выдумкой, и стал сам ее распространять, и под конец,
должно быть, даже сам в нее поверил. Во всяком случае, он любит расска-
зывать длинные и нудные истории про свои студенческие годы, приплетая
давно умерших профессоров и называя их панибратски по именам, как прави-
ло, перевранным. И однако, если вспомнить про бесчисленные эшелоны зеле-
ных и неприкаянных новичков, которым он успел быть наставником, гидом и
другом, то, пожалуй, при всем его актерстве и жуликоватости, смрад от
него в ноздрях небес не гуще, чем от прочих смертных.
еще воински-парадно. - Не хворали?
ребятам нашим, ветеранам, приятно, когда и я с ними шагаю. Причем и дамы
пожелали видеть всех старых ветеранов в одном строю, а дамам как отка-
жешь?
управе. Уборщика улиц. Я ему говорю: тебе, сплюхе, только метлы не хва-
тает под голову. Эяачит, видели меня?
своим генералом.
ритянских пальцев.
как-никак. - Слегка подавшись ко мне, говорит быстро и не глядя. - За
меня сейчас хлопочут. Вот подождите годок. До следующего Дня памяти пав-
ших. Увидите, где я тогда шагать буду. Распространяться, как и что, не
стану - просто ждите и сами увидите, юноша. - Перевел взгляд на меня,
слегка похлопал по плечу и качнулся на каблуках, многозначительно кивая.
- Так-то, сэр... Недаром мы с зятем ушли из республиканцев в демократы
три года назад. Зятя - в управу, а меня... Вот так-то. Если б только мой
чертов зятек хоть теперь в демократах не лодырничал. А уж я - вот вы
ровно через год без двух дней встаньте на углу там, когда будем прохо-
дить, и своими глазами увидите.
Я вынул письмо из кармана. - Завтра придете к нам с этим письмом, вручи-
те его Шриву. Он передаст вам кое-что. Только учтите - завтра, сегодня.
мне передадут кой-что?
- и вдруг из-под всей мишуры белого политиканства, униформ и гарвардских
манер на меня глянул Роскус - несмелый, скрытный, бессловесный и пе-
чальный.
хоть раз?
пыщенная, с фальшью, но без хамства.
благожелательно, значительно. Я вдруг протянул ему руку, пожал, а он мою
- внушительно, со всей помпезной высоты своих служебных и военных грез.
- Вы, Дьякон, славный малый. Желаю вам... Вы стольким уже студентам по-
могли на своем веку.
Человек для меня всюду человек.
ет, - сказал он и потряс конвертом. Вложил в карман, застегнул пиджак. -
Да уж, друзьями судьба меня не обделила.
удары мирно и размеренно нижутся вдоль солнечных лучей, сквозь узенькие,
мелкие еще листочки. Размеренно, спокойно, безмятежно - по-осеннему зву-
чат, как всегда куранты, даже в месяц невест. Лежит на земле под окном и
ревет. С одного взгляда на нее не понял. Устами младенцев. Уличные фона-
ри Кончили бить. Пошел обратно к почте, втаптывая тень в мостовую, идут
сперва вниз, а затем подымаются в город, как, фонарики, подвешенные друг
над другом на стене, Отец сказал: она ведь любит Кэдди - любит людей
чрез их изъяны. Дядя Мори сидит перед огнем, расставив ноги, но одну ру-
ку все же придется ему вынуть из кармана на минуту, чтобы выпить рож-
дественский тост. Джейсон бежит руки в карманы - упал и как связанная
курица, лежал, пока Верш не поднял. "Ты чего рук из карманов не вынаешь,
когда бежишь? Вынул бы - оперся" Вертит в люльке головой, катает ее с
боку на бок, уплощая затылок. Кэдди Джейсону сказала, что Верш знает,