- Ты мне рот не затыкай. Наталья твоя только хвостом вильнула - и поминай как
звали... А ты-то сам что? Так и будешь век холостяковать?
- А что? Так спокойнее.
- На старости лет стакан воды подать будет некому...
- Ладно, мать. Успею еще в хомут сунуться.
Тетя Аня поила их чаем с крыжовенным вареньем. Варенье она изготовила сама.
Именовала его "чеховским", поскольку великий писатель весьма жаловал такое
варенье. У Сигизмунда с некоторых пор фамилия Антона Павловича вызывала
совершенно неуместные ассоциации.
- А это что у вас там, тетя Аня? - спросил Сигизмунд, указывая на пять больших
полупрозрачных мешков, стоявших под окном. Мешки были туго набиты чем-то
желтоватым.
- Это грибы, - с гордостью ответила тетя Аня.
- Какие грибы?
- Я их уже месяц поливаю. Пока еще ничего не выросло.
- А как они вырастут?
- Они должны прорвать мешок и выйти на поверхность. В одном месте уже
бугрится...
- Где ты это взяла, Анна? - спросила мать, с любопытством разглядывая мешки.
- Купила в одной фирме. Они обещали принимать у меня урожай. По двадцать тысяч
за килограмм.
- И сколько кило собираетесь снять с мешка, тетя Аня?
- Говорят, не менее пяти. А если будут условия благоприятствовать, то и все
десять.
- И почем ты отдала за пять мешков? - спросила мать.
- Полмиллиона.
Сигизмунд быстро прикинул. В самом лучшем случае тетя Аня вернет себе
затраченные деньги. Но скорее всего, не вернет... Он вздохнул и не стал ничего
говорить.
На обратном пути мать заговорила о том, что ее, видимо, сильно беспокоило.
- Анна бьется, как рыба об лед, чтобы прокормить семью, а Генка знай себе пьет.
И ты, Гоша, я гляжу, стал попивать...
- На дне рождения был, правда. Устал после работы, не рассчитал.
- У кого на дне рождения? У Хлинтона своего?
- Какого Хлинтона?
- Этого, с селедками.
- Они уехали.
- Что, все уехали? И эта, прости-Господи, уехала?
- Все, - хмуро подтвердил Сигизмунд.
- Тут мне Людмила Сергеевна звонила...
- А, значит, ты в курсе.
- Да. Нашли что-нибудь?
- Ищут.
- А эти-то твои уехали после кражи или до?
Сигизмунд резко притормозил у светофора.
- В смысле?
- Ты в милицию-то про них заявлял? Может, аферисты какие-нибудь, вроде цыган...
За границей тоже всяких жуликов полно. Сюда уже ездить начали. Мы с отцом
смотрели передачу...
- Да нет, они тут не при чем.
- Ты уверен?
- Слушай, мать, что ты наезжаешь?
- Гоша, кто они такие?
- Так.
Сигизмунд притер машину к тротуару. Остановился.
- Ты что остановился?
- Ну вот почему они не дают тебе покоя? Объясни.
- Ладно. - Мать неожиданно заговорила холодно и спокойно. - Я тебе объясню.
Только и ты мне объяснишь потом. И не лги, хорошо? Во-первых, я уверена, что
никакого Хлинтона не существует. И селедок тоже.
- Почему? - спросил Сигизмунд.
- Да потому что не верится что-то, будто какой-то Хлинтон оттуда, из-за границы,
высмотрел твою лавочку и захотел возить сюда селедку. Почему ты-то? Ты что,
торгуешь селедкой?
- Ну все-таки... животный мир...
- Да брось ты, "животный мир"! Я ведь твоего Хлинтона в глаза не видела. И никто
его не видел. Я только эту белобрысую видела. Нехороший она человек.
Сигизмунда неприятно кольнуло последнее замечание матери.
- Почему нехороший?
- Что она Ярополку наговорила? Наталья жаловалась, ребенок несколько ночей
подряд не спал, плакал от страха... Хороший человек не будет ребенка пугать. Да
и вообще... Странная она какая-то.
- Странная, - согласился Сигизмунд.
- И по-нашему не говорит.
- Ну, мать, это еще не преступление.
- Гоша, скажи честно. Где ты ее нашел?
- Ну, нашел и нашел.
- А куда ты ее дел?
- Ушла.
- Насовсем ушла?
- Не знаю. Наверное.
- Ты не в гараже ее нашел?
Сигизимунд вздрогнул.
- А что?
- В гараже, да? Так и думала! А запаха не было?
- Какого запаха? - ошеломленно пробормотал Сигизмунд.
- Был запах, да? Все сходится!
- Что сходится?..
Мать раскрыла сумку, которую держала на коленях, и вытащила оттуда конверт. Это
был старый авиаконверт ко Дню Победы.
- Что это? - спросил Сигизмунд.
- Дедово, - отрезала мать.
Сигизмунд знал, что мать почему-то считает, будто дед занимался какими-то
дурными делами. И умирал трудно. И поминать его всегда было нелегко. Сам в Бога
не верил. Бывало, начнешь за него молиться - и будто преграда какая-то
воздвигается...
Мать вдруг сказала:
- Знаешь что, Гоша. Эта твоя тоже была какая-то... как неживая.
- Что?
- То. Я знаю, что говорю. Нежить это. Кикимора.
- Какая кикимора?
- Не знаю, какая. Тебе виднее. Сосет она тебя. Вон, ходишь сам не свой. Напился,
матери нагрубил. А ее выгораживаешь...
- Мать, что ты несешь? Какая кики...
- И ребенку наговорила! Плакал! Боялся! А сама белая, глаза как водица... Не
знаю, в общем, чем там твой дед занимался. Ума у нас не было, когда тебя
Сигизмундом называли...
- Это точно, - сказал Сигизмунд.
Мать будто не расслышала.
- С Анастасией этой своей связался бы - и то понятнее... Просто дурь в башке у
бабы. А тут... Мертвечинкой от нее попахивает. Вон, как торжествовала, когда я
приходила! Глаза тебе отвела, точно говорю. Исчезла, говоришь? Такие не
исчезают. Гляди, явится через год с дитем, на жабу похожим, скажет - "твой", а
ты и поверишь...
- Мать, да ты что!.. Ты что несешь!.. - Сигизмунд едва верил собственным ушам.
От слов матери пахнуло диким, древним суеверием, верованиями людей, которые
действительно жили в лесу и молились колесу. - Мать, ты же христианка! Тебе
ксендзы язык отрежут, если узнают!..
- Послушай меня, Гоша. Дед занимался чем-то нечистым. Что у него на уме было -
мы не знали, а он не говорил. С годами еще скрытней стал. Да и дома постоянно
жить начал только к старости, а так все в разъездах...
- Это дед тебе говорил, что нечистым занимается? - спросил Сигизмунд.
- Это я тебе говорю! Не знаю я, какие он там ДнепроГЭСы восстанавливал... Захожу
к нему как-то раз, а у него...
- Что у него?
- Запах у него в комнате, вот что!
- И чем пахло-то? Портянками?
- Не шути с этим! Мертвечиной, вот чем!
Истовость, появившаяся в лице матери, очень не понравилась Сигизмунду, и он
поспешил сменить тему:
- Так что там у тебя в конверте? Облигации дедовы?
Мать накрыла конверт ладонью:
- Где-то за полгода до смерти заводит дед со мной разговор. Нарочно так устроил,
чтобы наедине мы остались. Вот, говорит, Ангелина, помру... Я ему говорю: ты
чего помирать-то собрался? Вроде, не болел. А он меня не слушает. Свое твердит.
Помру, говорит, квартира вам останется и гараж. Квартира - ладно, мол, что с ней
сделается. Она не ведомственная, не выселят. А вот гараж - там всяк может
повернуться. Гараж, мол, Ангелина, сама понимаешь: кирпичный, просторный, хоть
огурцы в бочках засаливай. Но ведомственный он. Я тут, конечно, затеял кое-что,
чтобы за Борисом оставили.
Дед умер зимой семидесятого, когда уже начинался гаражный бум. Почему семье
старого большевика позволили оставить за собой гараж - кирпичный, да еще в
центре города, да еще ведомственный - для Сигизмунда всегда было загадкой.
Однако ворошить эту тайну у Сигизмунда никогда особой охоты не было. Не буди
лиха, пока оно тихо. Оставили - и ладно. Рассказ матери кое-что прояснял.
Правда, пока не все.
- Так что, - лениво спросил Сигизмунд, дитя перестройки, - у деда, поди, ОСОБЫЕ
ЗАСЛУГИ перед родимой партией водились?
- Не знаю уж, какие там у него заслуги, особые или не особые... Я ему говорю:
зачем нам гараж-то, дед? У тебя и машины-то нету, на казенной ездишь. А он вдруг