Чтение 17–й страницы книги ~Завещание Колумба~

- Не знаю. Наверное, устал. Не знаю. Просто бывают
дни, полные потерь, огорчений и неудач. Вот в такие дни
меня отравляет досада, горечь, боль. И тогда я чувствую,
как старею...

Дуся, неслышно сновавшая где-то за спиной, сказала:

- Ну, вам до старости еще далеко, вы совсем молодой
мужчина.

Я усмехнулся, а Надя, не обращая внимания на мать,
спросила:

- Как вы думаете, вам удастся, что-нибудь узнать?

Мне не хотелось с ней хорохориться, что-то изображать и
представлять - я себя чувствовал с нею удивительно просто и
легко. Вообще с того момента, как она мне сказала, что
много лет назад была влюблена в меня, я понял, что с ней
надо говорить или совершенно искренне, или не разговаривать
вовсе, но мне хотелось с ней говорить. Я только сейчас
ощутил, что все время хотел Надю увидеть и говорить с ней.

- Не знаю. Это трудное дело. И вполне загадочное - я
понял, что очень многие не хотят, чтобы я отыскал правду

- Значит, шансы есть?

- Конечно. Такие шансы всегда есть. По своему опыту я
знаю, что следователь побеждает, если он начинает думать о
своем деле всегда.

Дуся, деликатно покашливая, вышла из кухни и поставила на
стол пирог, высокий, румяный.

- Ешьте на здоровье, это со смородиной. Мы ее сами
консервируем. Как раз на год хватает, от лета до лета.

Надя махнула рукой.

- Перестань, мама. Кого это интересует...

Пирог облегченно вздохнул, и корочка чуть - чуть опала.
Дуся застеснялась и робко сказала:

- Надечка, я ведь это просто так, к слову заметила.

Надя вперилась своими черными индийскими глазами мне в
лицо, чуть прикусила губу и нервно заговорила:

- Станислав Павлович, вы, наверное, думаете, что я это от
кровожадности, от желания отомстить. Поверьте, я не об этом
сейчас думаю. Я не могу объяснить, но точно знаю, что эта
история не может закончиться ничем... Я бы очень хотела,
чтобы вы нашли этого мерзавца. Мне невыносима мысль, что
удивительного человека Коростылева мог безнаказанно убить
какой-то ничтожный мерзавец и сейчас, наверное, веселится,
радуется, как ловко все получилось у него, как это просто -
убрать из жизни замечательного, нужного человека, потому,
что мешал чем- то ему или стал вреден. И совсем это
нестрашно и неопасно - это ненаказуемо! Вы не можете это
оставить просто так...

Я пожал плечами.

- Я и не собираюсь оставлять это просто так. И не считаю
вас кровожадной. Мы сейчас здесь и чаи распиваем вместе
потому, что оцениваем ситуацию одинаково. Надя, а ваша
завуч, Екатерина Сергеевна, сильно не любила Коростылева?

Надя досадливо дернула подбородком.

- Да нет, это не то слово. Дело не в том, что она его не
любила. Она его абсолютно естественно не воспринимала, не
понимала, они были разнородные существа. Ну, знаете, как бы
это объяснить - вот мы с вами углеводородные, а она
кремнийорганическая. Они с Коростылевым совсем разные были.
Она считала его от старости чуть - чуть свихнувшимся.
Этакий старый придурок, безвредный, но назойливый. Ей и
мысль в голову не приходила, что его ум организован совсем
по - другому, чем у нее...

- А они часто конфликтовали?

- Ну, я непосредственно дела с ними не имела, участия в
их конфликтах не принимала, но, конечно, разговоры доходили.
В последний раз был крупный бой. Вихоть поставила девочке
двойку за сочинение, а Коростылев вынес этот вопрос на
педсовет и оспаривал оценку принципиально...

- А в чем существо спора? - спросил я

- Вихоть задала им сочинение на тему "За, что я люблю
Гринева и ненавижу Швабрина?", а девочка в сочинении
написала: "Я не люблю Гринева и считаю его глупым,
инфантильным барчуком, а Швабрина уважаю, потому, что он
боролся вместе с пугачевцами против царского самодержавия и
был настоящим мужчиной". Подход несколько неожиданный, но
Коростылев настаивал на том, что мы не можем заставлять всех
детей думать одинаково, что без свободы мнения и неожиданных
подходов к привычным нам понятиям не может развиться из
ребенка гармоническая личность.

- Но мне не кажется, что такой случай мог стать основой
их несовместимости...

- Да, конечно, - согласилась Надя, - это я так, в
качестве примера. Я думаю, что Вихоть не любила Коростылева
так же, как должник, не имеющий возможности расплатиться,
начинает ненавидеть человека, который и долг вроде бы не
требует вернуть, но и отказывается забыть о нем...

Я закурил сигарету, устроился поудобнее на стуле и
попросил:

- Поясните, пожалуйста.

- Не понимаете? - удивилась - Надя. - Вы разве не
замечали, что многие люди боятся чувства благодарности,
стыдятся его, они испытывают какую-то досаду против тех, кто
сделал им много доброго?

- Случалось мне видеть и такое, - кивнул я.

- А Коростылев сделал очень много доброго Вихоть, но,
видимо, не в коня корм. Она органически не воспринимала все
то, что он хотел ей дать.

- Екатерина Степановна показалась мне человеком с
огромным самомнением, - заметил я.

- Ну, это уж как есть, - усмехнулась Надя. - Она вообще
из той породы людей, что искренне уверены, будто
человечество произошло не от обезьяны, а от них. Наш физик
Алеша Сухов сказал про завуча, что ее можно использовать как
физическую единицу меры настырности - один вихоть - единица
напористости и наглости.

Дуся тихо подошла к столу, чтобы не мешать разговору,
длинным ножом разрезала пирог, положила на мою тарелку
большой сочный кусок, молча придвинула ко мне.

- Попробуйте, мама замечательно печет все это, -
предложила Надя. И Дуся обрадовалась паузе, оживело ее
неяркое лицо, залучилось, яснее проступили глаза.

- Вы поешьте сначала, поговорить еще успеете.

- Спасибо! а вы, Надя, не любите сласти? - спросил я.

- Не - а, - помотала она головой. - Я вообще с детства
мало ем, а суп с грехом пополам меня приучил есть Николай
Иванович...

Я удивился.

- Каким образом?

- Э! Как он делал все - никогда никого не заставляя. Он
умел заинтересовать в самом скучном и неинтересном деле. Я
была маленькая, и Коростылев мне рассказывал, что мы с ним
устроим охоту на загадочного дикого зверя, живущего в лесу
за Казачьим лугом. И, мол, если нам удастся его
подстрелить, то суп из него сделает нас неслыханно умными,
сильными и красивыми, а назывался зверь Дикий Говядин.

Мы засмеялись оба, и я легко представил себе, как
Кольяныч воодушевленно рассказывает о неведомом Диком
Говядине, жарко полыхает живой глаз, а синий стеклянный
полуприкрыт веком, и эта маска иронии и страсти снова делает
мир недостоверным, потому, что никогда нельзя понять,
говорит он правду или выдумывает, сердечно убеждает или
тихонько насмехается.

- И что, подстрелили вы Говядинам - спросил я

- Я сильно болела, и пришел однажды Коростылев - не с
кастрюлей, не с термосом, а со своим фронтовым котелком,
завернутым в ватник. "Похлебка из Дикого Говядина!" -
кричал он от самых дверей и стучал в донышко алюминиевой
ложкой. - Надя потерла ладонью лоб, смежила веки, будто
боялась, что мы спугнем воспоминание.

- Он уверял меня, что съеденный нами суп сделает его
молодым и, скорее всего, у него вырастет оторванная рука, а
я превращусь во взрослую красавицу, но обязательно надо
съесть сто котелков этой похлебки. И, конечно, я не устояла
перед таким соблазном.

Надя грустно засмеялась, и мне показалось, что она сейчас
заплачет.

- Боже мой, какие он всегда выдумывал замечательные
истории! - воскликнула она, и я услышал крик сердца - Вы
видели завещание Колумба?

- Да, видел.

Много раз я читал старый пергамент, и мне было непонятно,