Чтение 17–й страницы книги ~Меня создала Англия~

выиграл в шанхайском клубе; пришлось изрядно постараться - отлично
стреляли люди. Замечательный был epergne.

- Значит, вы согласны на эту работу? - спросил Крог.

- Разумеется, согласен, - ответил Энтони.

- Пока я в правлении, вы свободны, но в остальных случаях вы будете
всегда возле меня.

- Нужно все обставить как полагается, - сказал Энтони. -
Пуленепробиваемое стекло, металлические козырьки.

- Не думаю, что это может потребоваться в Стокгольме.

- Тем не менее, - возразил Энтони, с нескрываемым отвращением окидывая
стеклянные стены, - сюда, например, очень легко кинуть бомбу. Фонтан,
конечно, ничего не потеряет...

- Как вас понимать? - быстро спросил Крог. - Вам не нравится фонтан?

- Простите, - вскинул брови Энтони, - а разве он может нравиться?

- Это работа лучшего шведского скульптора.

- Снобы, конечно, оценят, - сказал Энтони. Он подошел к окну и хмуро
посмотрел вниз, на фонтан, на этот зеленый, взмокший камень под серым
небом. - Зато стоит хорошо, - успокоил он.

- Вы думаете, это плохая статуя?

- Я думаю, безобразная, - ответил Энтони. - Если таков шведский идеал
красоты, то я предпочту идеалы Эджуэр-роуд.

- Но лучшие знатоки, - забеспокоился Крог, - они в один голос
утверждали...

- Это же одна лавочка, - сказал Энтони. - Вы спросите людей попроще. В
конце концов, ведь они покупают продукцию "Крога".

- Вам нравится эта пепельница? - не сдавался Крог.

- Отличная пепельница, - ответил Энтони.

- Ее проектировал этот же самый человек.

- Ему удаются безделушки, - объяснил Энтони. - В том-то и беда, что вы
дали ему баловаться с таким большим камнем. Надо бы что-нибудь поменьше.

- А вашей сестре нравится.

- Кейт - прелесть, - усмехнулся Энтони, - она всегда прибаливала
снобизмом.

Крог тоже подошел к окну. Сумрачным взглядом окинул дворик.

- Вахтеру тоже не понравилось, - сказал он.

- Но раз вам нравится...

- Я не уверен. Совсем не уверен, - ответил Крог. - Есть вещи, которые я
не понимаю. Поэзия. Стихи вашего посланника. У меня не было времени для
всего этого.

- У меня тоже, - сказал Энтони. - Просто у меня врожденный вкус.

- Вы любите музыку?

- Обожаю, - ответил Энтони.

- Сегодня мы идем в оперу, - сказал Крог. - Значит, вам не будет
скучно?

- Я люблю приятный мотивчик, - подтвердил Энтони. Он промычал два-три
такта из "Маргаритки днем срывай", помолчал и, озадачив собеседника,
сделал рукой легкий прощальный жест. Опять у меня есть служба. Ваш
преданный слуга идет в гору. Теперь заживем. - Готов спорить, у вас масса
дел, - сказал он. У двери задержался: - Мне нужны деньги на барахло.

- Барахло?

- Белый галстук и вообще.

- За этим проследит мисс Фаррант, ваша сестра.

- Хорошо, - ответил Энтони. - Я не прощаюсь, увидимся.

Перемена, решил Минти. Ему было больно выговаривать школьные слова, но
они первыми просились на язык. Ему доставляло горькое, мучительное
удовольствие вместо "освободился" сказать: "перемена". Тут была
одновременно любовь и ненависть. Их соединил - его и школу -
болезненно-замученный бесстрастный акт, после которого оставалось только
сожалеть, не знать любви, ненавидеть и при этом всегда помнить: мы едина
плоть.

А этот думает, что можно нацепить галстук Харроу и спокойно разгуливать
в нем! Никакой капитан команды, никакой член клуба любителей атлетики в
галстуке бантиком и в вязаном жилете не мог, вероятно, испытывать столь же
яростного возмущения. Просто Минти умел владеть собой. Когда вам
выкручивают руки, загоняют в икры стальные перья, рассыпают ладан и в
клочья рвут бумажные иконки - поневоле научишься самообладанию. Да, долгим
и трудным союзом была для Минти школа; и сплоховал не он - струсил его
сообщник, когда наконец приспел коварно и терпеливо выжданный час расплаты
и втянутый в переписку аптекарь с Черинг-Кросс-роуд прислал обычные на вид
пакетики. И сообщник уцелел, хотя не дотянул до шестого класса и кем-то
устроился в Сити, а Минти после многочасового объяснения с заведующим
пансионата вылетел: его не стали исключать, мать будто бы сама забрала его
из школы. Все кончилось тихо и без скандала, мать сделала за него
вступительный взнос в "Общество выпускников".

Перемена. Нет смысла торчать перед "Крогом", если Фаррант законным
образом находится в помещении, Фарранту нужны деньги. На нем чужой
галстук. С Фаррантом будет легко. Надо чем-то ярким украсить день,
начавшийся таким добрым предзнаменованием, - письмом от своих. Завтра в
честь святого Зефирина Минти постарается воздержаться от злобных проделок;
зато сегодня можно победокурить. Святой Людовик пальцем не пошевелил
помочь Минти. Когда Минти дренировали, он с больничной койки всем своим
существом взывал к святому Людовику, но тот не внял, а нелюбимый и забытый
Зефирин откликнулся и помог.

Схожу к посланнику. Ах, Минти, подумал он, лукаво щуря глаз, какой ты
озорник. Пора бы научиться уму-разуму, уже не мальчик. Неисправимый
скандалист. И похвалив себя коротким смешком, он вышел в своем вымокшем
черном пальто на площадь Густава Адольфа; серый монарх смотрел в сторону
России, дождь мочил эфес его палаша, под колоннами Оперы лепились друг к
другу грибные шляпки зонтов. Площадь была пуста, только Минти и случайное
такси. Минти, если на то пошло, никому не желал зла, хитрил с собою Минти,
прикидывая, как пробиться к посланнику через бдительного Кэллоуэя и целый
отряд молодых дипломатов с лужеными глотками.

Кэллоуэй уже закрывал перед ним дверь, но Минти оказался проворнее. -
Мне нужен капитан Галли, - сказал он. Отлично ориентируясь в миссии, он
прошмыгнул мимо Кэллоуэя, скользнул вдоль коридора, выложенного белыми
панелями, и вошел в кабинет военного атташе. Военный атташе поднял на него
глаза и нахмурился.

- А, это вы, Минти, какая нелегкая вас принесла? - Он растерянно
покрутил рыжеватые усы, поправил монокль. На столе перед ним лежала
подшивка журналов.

- Я пришел к посланнику, - объяснил Минти, - но он пока занят. Решил
забежать покалякать. Заняты?

- Очень, - ответил Галли.

- Кстати, вам, наверное, будет интересно: в городе появился еще один
шотландец. Его фамилия Фаррант. Говорит, что из Макдональдса.

У Галли побагровела шея.

- Вы уверены? Фаррант. Не знаю таких. Будьте добры, передайте мне книгу
кланов. Вон она, сбоку от вас. - Минти подал Галли маленький красный
справочник кланов и тартанов.

- Мы, Камероны, - сказал Галли, - враждуем с Макдональдами. Сойтись с
кем-нибудь из Макдональдса для Камерона такая же дикость, как, скажем,
французу...

- Я имел удовольствие встретить на днях вашу матушку, - втайне ликуя,
сообщил Минти, вышагивая взад и вперед по кабинету. У Галли опять
побагровела шея. - Замечательное произношение. Никогда не скажешь, что
немка. Кстати, Галли, из-за чего у Камеронов вышел спор с Макдональдами?

- Гленко, - буркнул Галли.

- Понимаю, - отозвался Минти. - А что это вы читаете, Галли? - Через
его плечо Минти бросил взгляд на подшивку нудистского немецкого журнала. -
Да у вас тут прямо порнографическая библиотечка.

- Вам хорошо известно, - сказал Галли, - что у меня к этому
художественный интерес. Я пишу корабли, - он повертел в пальцах монокль, -
и человеческое тело. Черта с два, Минти, никакого Фарранта здесь нет. Этот
малый просто самозванец.

- Вероятно, я неправильно запомнил клан. Наверное, Мак и еще
как-нибудь. Это все ваши корабли? - Минти обвел руками рисунки, двумя
рядами опоясывающие белые стены кабинета. На ярко-голубой условной воде
кокетливо выгибались кораблики, барки, бригантины, фрегаты, шхуны. - А где
вы прячете человеческое тело?

- У себя дома, - ответил Галли. - Слушайте, Минти, вашего приятеля нет
ни у Макферсонов, ни у Макфарланов, ни... он порядочный человек?

- Не думаю, - ответил Минти.

- Он многим рискует, выдавая себя за Макдональда.

- Скорее всего, это было Мак и что-то еще.

- Мы отловим его на шотландском обеде. Тогда я и разберусь в его
тартане.

- Я пришел к посланнику насчет обеда выпускников Харроу, - сказал
Минти. - Пожалуй, мне пора, а то он начнет беспокоиться. Не возражаете,
если я воспользуюсь вашей дверью? - Минти оставил после себя лужицу воды
на пол. - До свидания, Галли. Счастливого плаванья вашим корабликам. И
плюньте вы на человеческое тело! - Он убрал поддразнивающие нотки и выжал
каплю яда, сдобренного искренностью, - все эти округлости, Галли, - такая
гадость! - И не дав Галли воспрепятствовать, Минти вышел через служебную
дверь.

Да, человеческое тело гадость. Мужское или женское - Минти все равно.
Телесная оболочка, хлюпающий нос, экскременты, идиотские позы в минуту
страсти - все эти образы встревоженной птицей бились в голове Минти. Ничто
не могло взбесить его больше, чем сосредоточенное разглядывание Галли