ногой пониже живота. Головавещь хрупкая, да и прочее тоже. Нельзя же
ставить на одну карту толщину черепа и толщину бумажника.
дешевыми квартирами, познакомился с какой-нибудь домашней хозяйкой, из-
мученной, с непонятой душой, голлисткой по политическим пристрастиям, и,
пока ее муж не пришел со службы, а ребятишки из школы, он взял бы у нее
интервью для "Прогре де Лион", и их разговор закончился бы в супружеской
постели, а она бы потом объяснила мужу, что потеряла свой кошелек в ма-
газине стандартных цен. Или же он сам отправился бы в этот магазин и об-
работал бы там какую-нибудь продавщицу. Но в субботу, тем более к вече-
ру, продавщицы совсем одуревают от ошибок кассирш и тупости покупа-
тельниц, так что у него не было никакой надежды на успех.
лению, возвращались на родину, он сказал себе: на этот раз, милый мой,
ты остался с носом и дело кончится тем, что тебе придется изувечить ка-
кого-нибудь водителя грузовика, отца четверых детей, ведь перед тем, как
четырнадцатого утром он сядет в Марселе на теплоход, ему необходимо по-
бывать в Кассисе, где у него есть один приятель-владелец гаража, живший
раньше в Меце, который мог бы снять его с мели. Сегодня одиннадцатое.
При таких темпах он доберется до Марселя не раньше конца месяца.
прямо, но все же лучше, чем ничего: попытать счастья у дверей какого-ни-
будь коллежа или лицея, когда оттуда повалят ученики. Он исходил немало
улиц, порядком сбив ноги, пока не сообразил, что уже начались каникулы и
школы опустели. Но ему все-таки удалось набрести на какие-то коммерчес-
кие курсы для девушек - там в ожидании толпились мамаши. Вот только че-
модан в руке был некстати. С ним он смахивал на приезжего деревенщину.
ной крышей, поэтому он с трудом выбрал то, что искал. Это была блондин-
ка, высокая, в теле, с вызывающе громкими голосом и смехом, со стянутыми
кожаным ремешком книжками под мышкой. Он сказал себе, что ей шестнадцать
лет, - из принципа, потому что чувствовал бы себя униженным, если бы дал
ей меньше. Ну, вперед!.. Она шла в окружении подружек, и их число таяло
на каждом перекрестке, где они, прежде чем расстаться, останавливались и
долго болтали. Он узнал ее фамилию - Граншан, а чуть позже и имя - Доме-
ника. Она заметила, что он идет за ними. Время от времени она кидала на
него взгляд своих голубых глаз - он выдавал ее глупость, - затем перево-
дила его на чемодан.
тил ее за руку, сказал только: "Доменика, я ведь тоже человек, ты должна
меня выслушать", - и тотчас отпустил ее, перепуганную до смерти, отошел
и сел на каменный бордюр, ограждавший футбольное поле. Не сразу, лишь
через полминуты она подошла к нему. Не глядя на нее, он сказал, что уже
давно любит ее и одновременно ненавидит, что над ним смеялись из-за нее,
и вот он подрался, потерял работу и, перед тем как уехать, просто не мо-
жет - даже если она тоже поднимет его на смех - не сказать ей, что он
почувствовал в ту минуту, когда впервые увидел ее, - ну и прочую бели-
берду в том же духе. Потом он взглянул на нее: она стояла растерянная, с
пунцовыми щеками, но уже без страха в глазах, а он, похлопывая ладонью
по бордюру рядом с собой - приглашая ее присесть, - спрашивал себя,
сколько у нее при себе денег или сколько она сможет достать и сколько
времени у него уйдет на то, чтобы завладеть ими.
нета - своего рода талисман - в кармашке блейзера. Она отдала их ему три
часа спустя, в подъезде своего дома, унылого, пропахшего супом с капус-
той, она тихонько плакала, называла его Жоржем - так он ей представился,
- она неумело целовала его сжатыми, солеными от слез губами, у него было
ощущение, что это убийство, и он злился на себя за то, что это
убийство-всего из-за каких-то двух тысяч старыми, он обещал ей, что ни-
когда не уедет и будет ждать ее завтра в полдень у какого-то там памят-
ника, да, конечно же, он знает, где он. Когда она, поднявшись по лестни-
це, в последний раз обернула к нему свою физиономию несчастной идиотки,
верящей в счастье, он про себя выругался: какого черта, ему тоже никто
не делал подарков, его подонок-отец тоже всю жизнь держал его мать за
дуру, а ведь она как-никак была его мать, разве нет? И вообще, ну их
всех к дьяволу.
гамбургер. Кафе выходило на набережную Мессажери. Он долго сидел там,
понимая, что пойти куда-нибудь в другое место обойдется еще дороже, и,
кроме того, он по опыту знал, что после наступления темноты надо уметь
ждать, ждать упорно, на одном месте, иначе прозеваешь свое счастье. Око-
ло одиннадцати он увидел, как на набережной остановился белый "тендер-
берд". Он как раз доедал второй гамбургер и допивал второй графинчик ви-
на. Он разглядел в машине косынку, то ли зеленую, то ли голубую, и сзади
- номер департамента Сена. "Наконец-то", - подумал он.
женщина. Высокая, в белом костюме. Она была уже без косынки, и ее золо-
тистые волосы блестели в свете фонарей на набережной. Левая рука у нее
была забинтована. Она перешла улицу и скрылась за дверью другого кафе,
чуть подальше. Ее настороженная и в то же время размашистая походка пон-
равилась ему.
ратном направлении, прогулялся вокруг машины, проверяя, не сидит ли
кто-нибудь в ней. Там никого не было. Он открыл дверцу у руля. В машине
пахло дамскими духами. Над приборным щитком он обнаружил пачку сигарет
"Житан" с фильтром, вынул одну и закурил от зажигалки в машине, открыл
ящичек для перчаток, потом стоявший на заднем сидении чемодан: две пары
кружевных нейлоновых трусиков, светлое платье, брюки, купальный костюм и
ночная рубашка, пахнувшая теми же духами, в то время как все остальные
вещи еще пахли магазином. На всякий случай он положил в машину и свой
чемоданчик.
женщина выбирала пластинку у музыкального автомата. Во рту она держала
соленую соломку. Он обратил внимание, что ее темные очки-с оптическими
линзами и странно отражают свет. Близорукая. Лет двадцать пять. Правой
рукой орудует неумело. Имеет мужа или любовника, способного сделать ей
такой рождественский подарок - тендерберд". Когда она нагнулась к проиг-
рывателю, костюм плотно обрисовал ее тело - крепкое, упругое, с длинными
ногами, на юбке он заметил несколько грязных пятен. У женщины была
скромная прическа, небольшой рот и небольшой нос. Когда она заговорила с
толстой рыжей покорительницей сердец, сидевшей за кассой, он по ее мимо-
летной грустной улыбке понял, что у нее какие-то неприятности или даже
горе. Мужчины, иными словами, все посетители кафе, украдкой бросали на
нее быстрые испытующие взгляды, но она явно этого не замечала. Она слу-
шала песенку Беко (Филипп тоже слышал ее на улице), в которой певец го-
ворил ей, что она одинока на свой звезде. Все ясно: ее бросил любовник и
рана совсем свежая. Таких не обкрутишь.
пор. Почему он так решил, он бы и сам не мог сказать. Может, потому, что
богатая девушка не станет одна разгуливать по Шалону в одиннадцать часов
вечера. Впрочем, а почему бы ей не погулять? А может, он так решил пото-
му, что в ее чемодане были лишь зубная щетка да совсем немного вещей.
Но, во всяком случае, он понимал, что женщина такого рода - не находка
для него, с тем же успехом он может хоть сейчас остановить какой-нибудь
грузовик. Нет, таких не обкрутишь.
и закурив вторую сигарету. Он видел, как она вышла из кафе, пересекла
улицу и, пройдя немного вперед, остановилась у парапета набережной. Пока
она шла от реки к машине, он, глядя на ее своеобразную, но красивую по-
ходку, подумал, что она, должно быть, женщина степенная, рассудительная,
но в то же время было в ней что-то такое, что его подбодрило, ибо под
этим строгим костюмом наверняка таится страстная натура, и поэтому ей от
него не уйти.
падала где-то, она лишь слегка отпрянула, но больше ничем не выказала
своего удивления. Она тут же села за руль, одернула юбку, чтобы прикрыть
колени, и, вынимая ключи из сумочки, сказала:
шать не могу.
дую букву. Не придумав ничего лучшего, он ответил:
торыми скрывалось неведомо что. Ее голос прозвучал так же четко:
уберешься отсюда?
подошвами в ветровое стекло, и он сел как полагается. Она бросила на не-
го быстрый взгляд.