не видел! Это настоящий рай! Плаваем в океане, охотимся под водой, а по
вечерам кайфуем в баре отеля под мексиканские гитары. Я - точно конь,
освобожденный от седла, во мне так и бурлит энергия. Я прошу, умоляю Дона
начать тренировки, нет, даже не тренировки - я прошу его дать мне
прошвырнуться сотню, я чувствую такой прилив сил... Но Дон тверд, как
кремень: никаких тренировок, никаких стартов. Регулярно принимаю
успокоительные пилюли без названия - их где-то добыл Маккинли, хотя не
понимаю, на кой черт они мне нужны! Джейн, Джейн, Джейн!" (И снова
комментарий на полях: "Это был период, когда Джон дал клятвенное обещание
выполнять - без всяких обсуждений и обструкций - указания Маккинли").
Крэнстона, и в то же время я не мог поверить, что Джон позволил себе с
открытыми глазами пойти на этот чудовищный, предательский по отношению к
спорту, к товарищам, к соперникам по плаванию шаг - в открытую принимать
допинг с одной лишь целью - победить любой ценой. Теперь я убеждался, что
Джон не ведал, чем его снабжал Дон Маккинли.
лишь его последнюю запись, сделанную, видимо, накануне гибели:
моя единственная, моя любимая. Я слишком хотел скорости и делал все, чтобы
добиться ее, бассейн заменил мне и родной дом, и улыбку любимой, я
отодвигал их в будущее, не зная, что собственными руками перерезал трос,
на котором висел над пропастью. Дон Маккинли... честно говоря, я не
слишком на него в обиде: своим непомерным честолюбием я разрешил ему взять
власть над собой...
внимания. Слова врача, сказанные несколько минут назад, потрясли меня:
"Вам, мистер Крэнстон, нужно немедленно обследоваться в онкологической
клинике. Немедленно! Я говорю это вам, нарушая врачебную этику, но времени
у вас в обрез. Вы можете безнадежно опоздать!" Ты можешь представить себе,
Джейн, что чувствовал я в тот миг?! Я, еще десяток минут назад пребывавший
в эйфорическом состоянии перед завтрашним стартом, которого ждал, как
самого светлого и великого в моей жизни праздника, вдруг утратил все...
олимпийской деревни и остановились на обочине. Нас никто не мог услышать.
Я спросил: "Дон, чем ты меня снабжал эти годы? Что за пилюли ты мне
давал?" Он попытался взять надо мной верх, но я вытащил гаечный ключ и
пообещал размозжить ему голову. Дон понял, что я не шучу. Он признался,
что пилюли были экспериментальными, их предложил ему мистер Префонтейн,
твой отец, Джейн. Твой отец! Дон умолял молчать. Говорил, что еще не все
потеряно и меня вылечат. Обещал четверть миллиона за молчание, потому что
"таблетки Крэнстона" уже лежали на складах. "Ты проплывешь завтра и
станешь великим Крэнстоном! - юлил Дон. - Обещаю тебе, что ты проплывешь
так, как никто и никогда! А потом сойдешь с арены. Мистер Префонтейн
предоставит тебе лучших врачей, и ты будешь здоров!" Тогда я и понял
окончательно, что обречен...
дальше. Прощай, Джейн!
Романько в пресс-центре Игр и скажи ему, пусть он не думает обо мне плохо.
Я искренне любил спорт!"
отцом Джейн, мистером Префонтейном, как попытался застрелить его, и как
его придушили телохранители миллионера, и как они же инсценировали
катастрофу...
мгновение во тьму, в разных концах его в руках людей, пришедших
попрощаться с олимпиадой, засветились десятки тысяч искусственных свечей,
и все преобразилось вокруг, и тишина, очищенность чувств и мыслей родили в
сердце ощущение единой человеческой семьи. Я подумал, как нужен в нашем
разобщенном мире вот такой миг просветления, чтобы оглянулись люди вокруг
себя и увидели: прекрасен человек и прекрасна жизнь!