Вторник, 7 декабря
Москва
Адмирал Юрий Ильич Падорин приехал на службу как обычно, в семь утра,
проведя ночь в своей шестикомнатной квартире на Кутузовском проспекте.
Большие окна кабинета выходили на кремлевскую стену, не будь ее, адмирал
видел бы Москва-реку, покрытую сейчас сплошным льдом. Падорина это не
особенно огорчало, хотя сорок лет назад он впервые отличился именно на реке,
командуя канонерками, которые перевозили боеприпасы через Волгу в
Сталинград. Теперь Падорин был начальником Главного политического управления
ВМФ. Командовал людьми, а не кораблями.
последовал за адмиралом, чтобы помочь ему снять шинель. Китель Падорина
украшали многочисленные орденские планки, которые венчала "Золотая Звезда"
Героя Советского Союза, высшая воинская награда в стране. Он получил ее еще
веснушчатым двадцатилетним парнишкой. Под Сталинградом. Вот это были дни,
подумал Падорин, сколько раз пришлось переправляться с одного берега на
другой, то и дело уклоняясь от бомб с германских пикирующих
бомбардировщиков, от беспорядочного артиллерийского огня, когда фашисты
пытались потопить его корабли... Как и у большинства людей, в памяти
адмирала ужасы войны, захороненные временем, стерлись в памяти.
Секретарь принес ему чайник с горячим чаем и стакан - обычный стеклянный
стакан, как принято у русских, в металлическом подстаканнике, в данном
случае серебряном. Падорин прошел длинный и трудный путь, прежде чем добился
привилегий, положенных обладателю этого кабинета. Он опустился в кресло и
прочитал сначала разведывательные сводки, информационные экземпляры которых
рассылались каждое утро и каждый вечер руководителям оперативных управлений
советского ВМФ. Политрукам нужно быть в курсе текущих событий, знать замыслы
империалистов, чтобы подготовить личный состав к исходящей от них опасности.
Министерства обороны. Падорин имел полный доступ к первой, а вот
корреспонденция, поступающая из Министерства обороны, проходила тщательный
отбор, поскольку каждый род войск старался как можно меньше делиться
информацией о своей деятельности. Сегодня почты было немного. Накануне на
совещании, проведенном вечером понедельника, обсудили почти все, что
предстояло сделать на этой неделе, и Падорин уже дал своим подчиненным
необходимые указания по исполнению поручений, относящихся к его ведомству.
Он налил себе второй стакан чаю и открыл новую пачку сигарет без фильтра,
которые привык курить. Несмотря на микроинфаркт, перенесенный им три года
назад, адмирал так и не оставил этой привычки. Он перевернул листок
календаря - отлично, до десяти никаких совещаний.
Северного флота. По номеру в верхнем левом углу Падорин понял, что он с
"Красного Октября". Кажется, что-то он сегодня уже слышал о нем.
район учений? Адмирал пожал плечами. Подводные ракетоносцы умеют ускользать
от обнаружения, и ничего удивительного, решил старый адмирал, если Рамиус
сумел уйти от хвостов. Подумать только, сын Александра Рамиуса, а страдает
звездной болезнью, появилась опасная мания величия: одних офицеров из своих
воспитанников удерживает при себе, от других отказывается, добивается их
перевода. Правда, те, кого Рамиус считал непригодными к строевой службе,
становились потом превосходными замполитами, да и опыта и знаний у них было
больше, чем у обычных политруков. Даже тут за Рамиусом нужен глаз да глаз.
Иногда Падорину казалось, что Рамиус больше моряк, чем коммунист. С другой
стороны, его отец был образцовым членом партии, героем Великой Отечественной
войны. Несомненно, он пользовался исключительным авторитетом, хотя и был
литовцем. А сын? Годы безупречной службы и членства в партии. Он славился
вдохновенными выступлениями на партсобраниях и публиковал время от времени
блестящие очерки. Сотрудники из военно-морского отдела ГРУ, советской
военной разведывательной службы, докладывали, что на Западе его считают
искусным и опасным противником. Отлично, подумал Падорин, пусть эти мерзавцы
боятся наших моряков. Он снова посмотрел на конверт.
корабля! Он назван так не только в честь Октябрьской революции, навсегда
изменившей судьбы мира, но и в честь тракторостроительного завода имени
Красного Октября. Сколько раз рассветным утром Падорин смотрел на запад, в
сторону Сталинграда, чтобы убедиться, что завод, ставший символом стойкости
советских воинов, сражающихся с гитлеровцами, по-прежнему стоит. На конверте
виднелась пометка "лично", и потому секретарь вопреки обычаю не вскрыл его
вместе с остальной почтой. Адмирал достал из ящика стола нож, который
использовал для вскрытия писем. Это был памятный нож. Когда жаркой
августовской ночью 1942 года под вражеским огнем затонула его первая
канонерка, Падорину удалось доплыть до берега, и там на него набросился
немецкий пехотинец, никак не ожидавший, что изнуренный матрос может оказать
ему сопротивление. Однако нож глубоко вошел в грудь фашиста, причем с такой
силой, что половина лезвия осталась в теле врага. Позднее механик заточил
сломанное лезвие. Это уже не был настоящий кинжал, но для Падорина он
остался драгоценной реликвией.
напечатанные на машинке, были зачеркнуты и на их месте от руки было написано
"Дядя Юра". Рамиус так называл его в шутку много лет назад, когда Падорин
был начальником политуправления Северного флота. "Спасибо за доверие и за
предоставленную мне возможность командовать столь великолепным кораблем!"
Правильно благодарит, подумал адмирал, понимает, что одной многолетней
безупречной службы, чтобы командовать такой подлодкой, мало...
дымящейся в пепельнице, пока не закончил страницу. Что это? Шутка? Рамиус
известный шутник, но за эту шутку он заплатит. Это уж слишком! Падорин
перевернул страницу.
стена, которая хранит в себе прах многих верных сынов партии. Нет, такого не
может быть, он что-то не понял. Падорин начал читать снова. Руки его
дрожали.
секретарей и помощников.
телефону было исключено. Падорин знал, что все разговоры прослушиваются и
записываются на пленку.
Ударная подлодка "Даллас"
находился в свойственном ему состоянии прострации. Молодой студент-недоучка,
выгнанный из колледжа, сидел с закрытыми глазами у своего стола, склонившись
вперед и расслабившись. На его лице застыло отсутствующее выражение, с
которым он обычно слушал на своем дорогом кассетном магнитофоне какую-нибудь
запись Баха. Джоунз относился к числу тех, кто классифицируют магнитофонные
записи по их недостаткам: здесь рваный ритм рояля, не во время вступила
флейта, плывет французский рожок. С таким же критическим вниманием он
прислушивался к звукам, доносящимся из морских глубин. Во всех флотах мира
подводников считают людьми со странностями, а сами подводники относятся к
гидроакустикам, как к людям не от мира сего. А потому и необычное поведение
их переносят вполне спокойно. Старпом любил рассказывать о старшем акустике,
с которым он плавал в течение двух лет и который нес службу на подводных
ракетоносцах, патрулировавших практически один и тот же район на протяжении
всей его службы. Акустик этот настолько свыкся с горбачами, проводившими там
летний сезон, что называл китов по именам. -Выйдя на пенсию, он был
приглашен на работу в океанографический институт в Вудс-Хоуле, где к его
таланту относились не с улыбкой, а с благоговением.
технологический институт, где он учился на втором курсе, в середине
очередного семестра. Молодого парня исключили за остроумную проделку,
которыми по справедливости славятся студенты этого учебного заведения, -
правда, выходка Джоунза вышла за обычные невинные рамки. И вот теперь он
служил на флоте, чтобы скопить деньги и продолжить учебу. Джоунз уже заявил,
что собирается защищать докторскую диссертацию по кибернетике и обработке
сигналов и в качестве благодарности за досрочную демобилизацию сразу же по
получении ученой степени поступит на работу в научно-исследовательскую
лабораторию ВМС. Лейтенант Томпсон верил этому. Когда шесть месяцев назад
его перевели на "Даллас", он прочитал личные дела всех своих подчиненных.
Коэффициент умственного развития (Ай-Кью) у матроса Джоунза был немыслимо
высок и составлял 158, что весьма отличало его от остальных членов команды.
,У него было спокойное лицо и грустные карие глаза. Женщины считали его
неотразимым. При увольнении на берег Джоунз развивал столь бурную
деятельность, что она привела бы в изнеможение взвод морских пехотинцев.
Лейтенант не понимал этого. Сам он пользовался славой лучшего футболиста в
Аннаполисе. Но чем этот худосочный юнец, слушавший Баха, мог привлекать
девиц, Томпсон не понимал.