себе. Он ведь мог и передумать и не отдать его мне.
все это вас так интересует? Вы им что, родственник?
несколько моложе, чем на фотографиях, которые уже были у меня. Ее шея
наполовину скрыта листьями папоротника, в ушах серьги. На заднем плане
виднеется ангел, вырезанный из дерева. Внизу, в левом углу, выведено
миниатюрными красными буквами, выделяющимися на фоне черного болеро: "Фото
Жан-Мишеля Мансура".
проход, - у стойки народу стало еще больше. Он что-то бросил им
по-фламандски. Мы с трудом пробрались к застекленной двери. Он открыл ее и
отер пот с лица.
горел свет. В глубине одной из комнат я различил шкаф из темного дерева. -
Сейчас там другие жильцы...
красное лицо. Дым трубок и сигарет окутывал людей у стойки желтым туманом,
и это крупное красное лицо тоже становилось все более расплывчатым, потому
что стекло запотевало от его дыхания.
случае, если оставалась там делать уроки. Какой дорогой она шла? Откуда
появлялась, справа или слева? Я забыл спросить об этом хозяина кафе. В
этот час машины здесь проезжали редко, листва платанов образовывала свод
над Аустерлицкой набережной. Сам вокзал, расположенный чуть поодаль,
напоминал станцию какого-нибудь городка на Юго-Западе. Дальше за вокзалом
- Ботанический сад, а за ним тень и тяжелое безмолвие Винного рынка
придавали еще больше покоя этому месту.
черно-серыми ромбовидными плитками. Металлическая решетка для ног. На
желтой стене почтовые ящики. И тот же запах свиного сала.
мне, быть может, удастся услышать далекий, очень далекий стук ее сандалий
по ступенькам.
сидел с человеком, изображенным на фотографиях, с Фредди Говард де Люцем,
моим другом детства, и Гэй Орловой. Вернувшись из Америки, они жили
какое-то время в этом отеле. Гэй Орлова сказала, что ждет подругу -
девушку, с которой они недавно познакомились.
азиатки, хотя волосы у нее были русые. Очень светлые узкие глаза. Высокие
скулы. Довольно короткая стрижка. На голове забавная шапочка, вроде
тирольской.
Мы остались сидеть друг напротив друга. Она улыбнулась.
зеленые искры.
Бланш; по телефону он предложил мне встретиться здесь часов в шесть
вечера. - Извините, но я всегда назначаю свидание где-нибудь в городе...
Особенно в первый раз... Теперь мы можем пойти ко мне...
костюме и что у него седые, совсем седые волосы, подстриженные ежиком. Эта
строгая стрижка никак не вязалась с длинными черными ресницами, которые он
то и дело вскидывал, миндалевидными глазами и женственным изгибом рта: в
плавной линии верхней губы была какая-то мягкость, в нижней - напряжение и
воля.
вышли из кафе.
Но его больше не существует...
украдкой взгляды на зеленоватые бары на другой стороне улицы, и когда мы
дошли до большого гаража, он уже почти бежал. Остановился он только на
углу улицы Лепик.
странные воспоминания... Извините...
ярко освещенными продуктовыми магазинами.
хотелось спросить его, что за "странные воспоминания" пробуждала в нем
улица Кусту, но я не хотел быть бестактным и, кроме того, боялся, что он
снова так странно разнервничается. И вдруг, когда мы были уже у самой
площади Аббатис, он опять ускорил шаг. Я шел справа от него. Когда мы
переходили улицу Жермен-Пилон, я заметил, что он с ужасом оглядывает узкую
улочку с низкими темными домами, круто спускавшуюся прямо к бульвару. Он
изо всех сил сжал мне руку. Он цеплялся за меня, словно пытался спастись
от созерцания этой улицы.
Жермен-Пилон... Я... Меня так и тянет пройти по ней... Это сильнее меня...
было одно заведение... - Он запнулся. - О... - сказал он со смутной
улыбкой. - Это так глупо с моей стороны... Монмартр очень изменился...
Пришлось бы долго вам объяснять... Вы не знали прежнего Монмартра...
поднялись к нему с черного хода. Он долго открывал дверь, медленно и
старательно поворачивая ключи в трех замочных скважинах, словно набирал
очень сложный шифр в сейфе.
была одна комната. Розовые атласные занавеси, схваченные серебряными
шнурками, отделяли спальню от гостиной, которая была затянута голубым
шелком, и занавески в тон скрывали единственное окно. Черные лакированные
столики с безделушками из слоновой кости и яшмы, низкие широкие кресла,
обитые бледно-зеленой материей, и диван, покрытый тканью еще более
блекло-зеленой в разводах, делали комнату похожей на бонбоньерку. Освещали
ее позолоченные бра.