read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



поговорить. Открытие, что оказались они снова в одном времени и месте, было
для них одинаково тягостным, хоть Ребров и притворился, что обрадовался
земляку. Другие так и сидели рядком, молчали, ждали чего-то бездвижно у
штаба, но Матюшин опознал их сам, понимая теперь, что и это свои.
- Нас из госпиталя взяли, а вас, значит, из лазарета. Ты чего знаешь?
Куда это нас могут? - цеплялся Ребров, бодро оглядываясь кругом, боясь
чего-то не увидеть. - У нас в неделю шесть человек из Дорбаза померло,
русских, говорят, от солнца, какой-то токсикоз, так покоя нам не давали,
среди ночи подымут - и на осмотр, как на допрос! А у вас чего слышно? Я так
понимаю, могут с нами что-то важное, раз дело касается штаба, небось в роту
простую не пошлют.
- Ты ж в сержанты хотел...
- Хотел, да расхотел, фруктов грязных объелся.
В этот миг из штаба выскочил бригадир и заголосил:
- Которые с карантина, за мной!
В штабе было чисто и прохладно, только чистота здешняя была поважней -
как бумажного листа. Их сопроводил ставший неуклюжим, боязливым бригадир в
комнату на первом этаже, которая оказалась красивой, полной бумажных шорохов
и будто ослепительно голой от сидящих в ней женщин. Сколько их сидело тут,
Матюшин не успел постичь. Но грудь сперло их пряным тепловатым духом. Они
сидели повсюду за конторками, заглоченные по горло зеленью тоскливой
армейских рубашек, точно болотной жижей, всплывающие только своими круглыми,
воздушными от причесок головками. Посреди этого мирка, лишний здесь, томился
служивый человек, простой прапорщик, большеголовый, похожий поэтому на
собаку. Он молчал тяжко, будто рот его набит был камнями, но молчанием
умудрялся производить столько шуму - двигал руками по столу, поворачивался и
трещал стулом, пыхтел, сопел, - что даже употел. Женщины, верно, были
бухгалтеры.
- Будем знакомы, - истужился сказать он, побагровел, смолк.
- Разрешите идти, Климент Лазаревич? - отрапортовал бригадир.
- Возможно, - буркнул служивый, а когда тот улепетнул, обратился,
багровея уж от стыда, к самой пожилой из всех женщин: - Прошу вас начать.
Сидящая у сейфа женщина стала подзывать к себе по списку и выдавать
деньги, залазя то и дело в железную утробу рукой. То, что она долго
сосчитывала все до копейки, а потом заставляла расписываться, брала и
отпускала бумажки денег, точно немая, разговаривая этими жестами, делало
очередь потусторонней, долгой. Потом, когда вышли они из штаба и он нащупал
в кармане деньги и вынул на свет, их оказалось, без копеек, семь рублей. У
него в руках были синюшная пятерка и два деревянных на вид рублика. А у
других деньги были то рублями, то трешницами и рублем. Из штаба вышел с ними
и служивый, который их теперь сопровождал, сказал обождать и пошагал к
стоящей одиноко невдалеке машине медпомощи - туполобой извозке с крестом.
Матюшин удивился, куда можно на ней ехать. Спросил про нее у других и узнал,
что забирали их на этой машине поутру из госпиталя. Тут стали смеяться и
понимать, что это дали им первую зарплату и отслужили они месяц. Легкие,
радостные денежки, будто душонки, парили разноцветно над началом тягостным
дня, делая его бесконечно светлым да радужным. Потому слова приклеившегося к
ним служивого про отъезд поняли как-то иначе, как и нельзя их было понять, а
когда пошагали за сухим пайком, то казалось, что идут на прогулку.
Марево полуденное дышало волей, и, гуляя по полку, как подарков,
набирали они консервов, сухарей, даже конфет, и каждый нес в руках по
картонной, гремящей гостинцами коробке. А после служивый повел их в чайхану,
приказав всем купить себе лимонаду.
В чайхане они накинулись на этот лимонад, выполняя как завороженные
приказ, тыча в руки остолбеневшей буфетчице все деньги. Служивый,
стороживший на входе коробки с сухпайком, которого крикнула перепуганная
женщина, вбежал в чайхану и растерялся, не понимая, чего они хотят. Он стоял
милиционером посреди пахнущей халвой, печеньями чайханы, а они у прилавка
ненавидели его, как пытку, выдерживая эти запахи. Глядя на них, пытая
терпением, сказал сдать каждому по рублю - и так, в складчину, лимонад был
все же взят.
- По три бутылки с человека, - сосчитал он вслух даже не лимонад, а
деньги их и после разрешил потратиться на сигареты.
Сигарет Матюшин купил украдкой три пачки, самых лучших, уничтожив
второй свой рублик. Бутылки сложили в коробку, которую служивый понес сам, а
возвращались они отчего-то обратно к штабу, так что Ребров пристроился к
прапорщику и шагал с ним впереди, хоть прежде трусил. Но прошли они с
удивлением, минуя здание штаба, к унылой, пыльной машине медпомощи, куда в
кузовок служивый сказал загрузить коробки да грузиться самим - занимать
места, дожидаться.
Он вытащил из кабины бедной коричневый портфель, заспешил в штаб. Никто
не двигался с места. Ребров глядел на всех голодно, как-то безжалостно,
ничего больше не боясь.
- Лимонад-мармелад... - твердил он про себя, трезвея и смеривая всех с
той цепкостью во взгляде, точно высчитывал, кто здесь жилец, а кто не жилец,
кому быть лишним.
Покуда они не ехали, стояли как чужие у медпомощи, коробки необычные с
сухпайком начали привлекать внимание, накликивать беду.
Сползлись к машине серые, щетинистые солдаты. Видя, что офицеров нет,
они заглянули хозяйчиками в коробку, где обнаружили бутылки. Ребров,
беспокоясь за свой лимонад, подал тут голос, пугнул их начальником:
- Да это нашего командира коробки, не троньте, ребята, он же сейчас
придет!
Солдаты, как если б только приметили чужого, остановились, подняли от
земли глазастые морды и стали долго, угрюмо на него глядеть, ничего не
говоря. Ребров стих. Солдаты - а расхватали они чуть не весь лимонад -
подумали и сложили бутылки в коробку.
Когда полковые шатуны отошли, Ребров, опасаясь уже всего движущегося,
скомандовал живо, как исподтишка, грузить коробки в машину, так что ему
мигом подчинились, а потом и сами заползли в кузов, тоже стали чего-то
опасаться. А служивый явился из штаба, обрадовался их порядку, но вернулся
он, оказалось, на время, с делом: зачитал две фамилии и, выдернув, что зубы,
тех двоих из машины, повел их обратно в штаб: то были Ребров и желтушник,
успевший запомниться, отличиться тем, что подхихикивал Реброву, думая, что
Ребров из них будет самый верткий, сильный.
Ребров же, когда прапорщик выкликнул его фамилию, стал как стеклянный,
глядя на коробки, ведь и слова не было про его сданный в общак рубль.
Желтушник, тот радовался, что их уводят, не вспоминая про свой рубль, потому
что был, верно, человеком не таким жадным. В кузове стало тихо. В кабине
сытно, неприметно дремал солдат-шофер, откинувшись на сиденье, может, что-то
про себя и понимая. Когда они грузились в кузов, он открыл глаза, но ничего
не сказал, не сделал, а когда выводили наружу двоих, хлопали дверкой, снова
дернулся, поворотил с сонливым прищуром голову, но сказал, зевая и опять
усыпляясь сладко:
- Да никуда не поедем...
Это словечко его зевотное вертелось у Матюшина в башке, и он ждал
каждый миг, что возвратится, заглянет в кузов служивый и выпустит
оставшихся, как по очереди, на свободу. Отчего-то казалось ему, что Ребров с
желтушником, когда выпустили их рыбешками обратно в полк, были спасены.
- Трогай! - ворвался в кабину и уж погонял развеселившийся прапорщик, а
к ним в кузов впихнулся вдруг из дверки какой-то другой, будто подменили,
полный гордости за себя Ребров и крикнул уже им, оглоушивая:
- Поехали, братва, прощай, Ташкент! На север отправляют!
Шофер услышал, что надо ехать, важно проснулся, сгрудился над баранкой
- так медлительно, с таким трудом, будто взваливал на себя воз этот и все
должны были видеть, как он горбится, надрывается, - и вздохнул, как
пригрозил:
- Ну, поехали...
И когда мчались легко по белоснежному теплому городу с домами-печками,
будто средь зимы утопающими в цветах и в зелени, то вспомнили о желтушнике,
что радовался так своему счастью, как солнышку, да сам-то отстал, сгинул в
штабе, а лимонад его был теперь у них. На платформе вокзала, куда донеслись
быстрей ветра, еще безлюдной, команда растянулась по человечку, и Матюшин
ясно их всех увидал. Их было как пальцев на руке, и сами собой сосчитались в
его мозгу - вместе с ним шесть доходяг. Ребров же еще дорогой к вокзалу
внушил, что отправляют их в учебку на поваров, будто подслушал он в штабе,
что команду их повезут в Казахстан, а что на поваров учиться, это он уж сам
сообразил. Если так далеко засылают, денег не жалеют, значит, дело
серьезное, учиться везут, а чему их учить, таких, после болезней, да только
на поваров, ведь и спецов средь них, об этом он живо расспросил, электриков
иль по связи, тоже нет. Ребров старался, тужился, соображая каждую минуту,
отдыха не давая себе и другим. Он почти не знал тех, с кем забрали его этим
утром из госпиталя, и прибирал их походя теперь к рукам, не обращая внимания
только на Матюшина, который был сам по себе, ни во что не встревал, ни в
какие эти разговоры. Скоро перрон затмился местным народцем, и они стояли в
том море, не тонули, как островок. Подали поезд, он чуть двигался, издыхал
от жажды, и люди потекли в распахнутые глотки вагонов живительными
ручейками, и стар, и млад. Пронзительный людской шум - вот все, что осталось
в душе Матюшина в конце прожитого этого неимоверного времени. Но в той душе,
над ее пропастью, где стыли вопли детей, крикливая брань, лай хриплых
проводников, так и дышало уж не предчувствие, а одинокое чувство конца, что
не убивало его, Матюшина, а разливалось по груди теплотцой, баюкало простой
дорожной грустью. И успел приметить бляхи белые на бортах вагонов, с
тиснением ровным, как на могилках: "ТАШКЕНТ - ЦЕЛИНОГРАД".
¶II§
Здешняя плацкарта сродни была караван-сараю: жесткие места без
матрацев, схожие с нарами, и хоть битком народу, а видно было только стены
пахнущих истошно фруктами серых ящиков, горы разноцветных тюков - и лица
людей глядели сдавленно из их щелок. Ушлый проводник сажал на одно место



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 [ 17 ] 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.