Чтение 17–й страницы книги ~Привычка убивать~

кровать, а сами вернулись к столу, чтобы до утра продолжать со всех сторон
приятное времяпрепровождение.
Однако посидеть как следует доблестным воякам не дали. В середине
первого акта сильно нетрезвый завклубом за каким-то бесом полез в
гримерную, где был за что-то ударен неодетой балериной по морде и упал на
пол ввиду крайней неустойчивости своего сиюминутного положения. Падая,
завклубом опрокинул керосиновую лампу (буквально перед самым началом
представления в гримерной совершенно случайно перегорела проводка, а
починить не успели), занавески вспыхнули, и спустя несколько секунд в
помещении полыхало пламя. Локализовать сие досадное происшествие было бы
очень просто, если сразу принять надлежащие меры: содрать занавески и
быстро истоптать их пуантами. Но таковые меры приняты не были -
мужественная балерина, несмотря на острую неприязнь, потратила минуты три
на то, чтобы вытащить из гримерной завклубом, который сильно ударился
головой и оттого на время полностью утратил вменяемость. А когда вытащила,
было уже поздно - огонь взялся за деревянные перегородки, выскочил в
коридор и принялся лизать обитые шпоном стены. Расположившийся в
оркестровой яме и созерцавший оттуда представление клубный плотник
Панкрат, бывший также изрядно под градусом, первым учуял запах дыма -
сквозняком протянуло через подвал - и выдвинулся на место происшествия. Не
вникнув в ситуацию, плотник решил, что его начальник при смерти, и, грозно
рыкнув на балерину, велел ей помочь транспортировать тело на выход.
Балерина, пребывавшая в состоянии идеомоторной прострации от всего
происходящего, перечить не посмела, и они вдвоем потащили завклубом на
улицу. Таким образом, совершенно непреднамеренно, без злого умысла, огню
дали время окрепнуть и разрастись до размеров настоящего пожара; когда
толпившиеся за кулисами участники представления увидели клубившиеся из-под
коридорной двери струйки дыма, вся служебная половина клуба была уже
охвачена пламенем. Какой-то умница подскочил к двери и распахнул ее
настежь - а противоположная дверь была неплотно прикрыта плотником,
который с балериной куда-то к чертовой матери уволок завклубом, - в
результате чего в длинном коридоре мгновенно возникла великолепная тяга.
Пламя обрадованно ухнуло, резво плеснуло на сцену, жарким дыханием опалив
волосы всем, кто имел неосторожность находиться поблизости, и принялось
жадно жрать пропыленные насквозь тяжеленные портьеры.
В зрительном зале началась паника - из присутствующих никто и не
подумал попытаться противостоять стихийному бедствию, все ринулись прочь
из горящего клуба и тем самым создали грандиозную давку, в которой немало
людей получили серьезные травмы.
К чести праздновавших именины офицеров, следует отметить, что при
поступлении тревожного сигнала они повели себя правильно и разумно -
несмотря на изрядную к тому времени пьянственность.
- Г... Икх! Горим, - внятно икнув, сообщил зоркий сокол - лейтенант
Дятлов, сидевший у окна и имевший возможность наблюдать за улицей. -
Видимо, с егершами придется обождать...
- Действительно - горим, - привстав из-за стола и глянув в окно,
подтвердил командир батальона. - Не иначе - подожгли, сволочи! Так,
товарищи офицеры, всем форма шинель и на выход. Прошу помочь мне
организовать пожаротушение...
И действительно - организовали. Штатских отправили за лопатами, чтобы
снег кидать, в близлежавших домах реквизировали все ведра, зеков выстроили
в две колонны к имевшимся в наличии колодцам, а конвойными солдатами
оцепили редкой цепочкой прилегавший к клубу район - чтобы зеки не удрали
под шумок. Но блатная рать и не собиралась никуда удирать: пурга,
холодина, на пятьсот километров вокруг ни одного села. Куда, к черту,
бежать? Сгинешь в этакую непогодь, и следов не найдут - волки сожрут
вместе с костями и биркой. Напротив, все старательно работали, устраняя
общую беду, а какой-то здоровенный активист из ссученных вообще полез
проявлять благородную инициативу - облился водой и ломанулся в клуб:
посмотреть, не остался ли кто там лежать, зашибленный в панике. И что вы
думаете? Нашел. Оказывается, при тотальной ретираде прима труппы
хряпнулась с разбегу в оркестровую яму и, всеми кинутая на произвол
судьбы, валялась там без сознания. Ссученный активист вынес приму на
руках, победно кашляя дымом, предъявил командиру батальона и
поинтересовался, что с нею делать. А командиру недосуг было заострить
внимание на столь ничтожной по сравнению с масштабом бедствия детали: он
хрипло орал на штатских огнеборцев, которые, в отличие от зеков, никак не
могли разобраться с лопатами по расчету и бестолково суетились, мешая друг
другу.
- Да ну ее в задницу! - Комбат потыкал пальцем в сторону своего дома,
который ближе всех был расположен к клубу. - Ну, оттащи ее ко мне. И этим
скажи - пусть туда дуют, а то обморозятся нагишом... Давай, проваливай!
Последнее замечание насчет "этих", которые нагишом, касалось труппы,
подпрыгивающей на пуантах неподалеку от клуба и, по всей видимости,
оркестра - хотя оркестранты были вовсе не нагишом. Но добросовестный
ссученный активист этого последнего замечания не расслышал - вокруг орали,
пламя гудело, - он вприпрыжку помчался выполнять первое распоряжение,
благо дом комбата находился на территории района оцепления и препятствий
доброму рыцарю с биркой на груди никто не чинил.
Оказавшись в зале комбатова жилища, ссученный активист аккуратно
уложил приму на диван и хотел было тут же покинуть помещение, дабы влиться
в ряды пожаротушенцев, но внимание его привлек накрытый стол...
Представляете? Сибирь, зима, зона. Баланда и черные сухари. Кусочек
ржавого прошлогоднего сальца - надолго запоминающееся событие. А тут...
Водки было - море, закуска же превосходила самые смелые зековские мечты.
Искушение было столь велико, что активист не удержался и, залпом опрокинув
стаканчик, принялся стремительно поедать насаженный на чью-то вилку
добротный кус жареного поросенка. Ах, как здорово! Вот везуха-то! Закусил,
мозги слегка затуманило... обратил внимание на приму. Балерина лежала на
диване, мерно дыша и не подавая признаков активности. Прима была хороша
собой и прекрасно сложена, а одежонка ее вполне позволяла рассмотреть все
подробности женской конституции. Ага! Так-так...
Активист вначале ужаснулся пришедшей в голову пакостной мыслишке -
показалось, что это бред, вызванный запрещенной едой. Но при ближайшем
рассмотрении этот "бред" таковым не оказался: в доме больше никого не
было, в ближайший час сюда никто не заявится.
- А что я - не человек, что ли? - дрожащими губами пробормотал
активист. - А почему не попробовать...
Метнулся к окну - все на улице были заняты пожаром. Вернувшись к
дивану, зечара аккуратно стянул с примы трико и в процессе этого занятия
до того возбудился вдруг - хоть стреляй его в этот момент, ничем не
остановишь! Балерина не подавала признаков жизни, голова ее была повернута
к спинке дивана, глаза прикрыты. Осторожно разведя тренированные бедра
примы, активист с минуту любовался курчавым женским естеством и не мог
поверить своему счастью. Восемь лет без бабы: только грязные "петухи" да
размеренная мастурбация на рисованные зоновским художником картинки (в то
время эротических журналов, если помните, в природе соцреализма не
водилось, а любые пикантные фотографии безжалостно изымались бдительной
администрацией). Восемь лет. И вдруг - на тебе, с неба упало...
Обмирая от волнения, активист закинул точеные лодыжки примы на свои
плечи, медленно, по миллиметру, вторгся в безответную плоть молодой
женщины и, поверив наконец, что это не сон, принялся яростно дергать
тазом, дрожа при этом, как в лихорадке, животно рыча и выкрикивая
нечлено-раздельные проклятия...
Процесс завершился спустя двенадцать секунд - предсмертно вскрикнув,
активист рухнул всей массой на приму, конвульсивно задрожал волосатым
задом и затих; показалось ему, что умрет сейчас от блаженства неземного,
обрушившегося на его зековский организм. Однако не умер, сволочь, - спустя
минуту опомнился, сполз с дивана и на карачках пошлепал к столу. Метнул
подряд еще два стакана водки, закусил хорошо, с непривычки моментально
окосел и вернулся к дивану.
- Ну держись, красючка, - щас попрыгаем по-настоящему...
Совсем раздев приму, которая продолжала пребывать в бессознательном
состоянии, активист вновь вторгся в безответную плоть и на этот раз терзал
ее минут десять, с чувством, толком, расстановкой, вовсю наминая маленькие
упругие груди, покрикивая от удовольствия и даже напевая что-то из
блатного репертуара.
- Эх, хорошо в стране советской жить! - счастливо заключил активист,
заканчивая резвиться и натягивая штаны. Пора было убираться восвояси - все
что можно было желать от жизни, он уже получил. Вот привалило, так
привалило! Теперь два с небольшим года - до самого звонка - можно будет
без картинок обходиться: глаза прикрыл, и вот она, балеринка на диване,
дрочи сколько влезет! А кореша от зависти помрут. Слюной будут исходить
всякий раз, как он станет расписывать все эти удовольствия... Тут, однако,
в затуманенном алкоголем сознании всплыло справедливое опасение: а ведь не
поверит никто! Начнешь рассказывать корешам, на смех подымут: ты че фуфло
толкаешь, баклан! Разве в такое можно поверить?
- А мы щас так замастырим... - хитро подмигнув своему троящемуся в
серванте отражению, пробормотал активист и нетвердой походкой покинул
гостеприимный дом.
Дошлепав до очереди к колодцу, пакостник шепнул что-то двоим зекам,
передававшим по цепочке ведра, те незаметно покинули строй, прихватили из
соседней очереди еще троих, и все пятеро, растворившись в темноте,
прошмыгнули в дом комбата.
Ой, что там было, в этом проклятом доме! Не буду описывать все эти
гнусности - сами наверняка догадываетесь, чего там наворотили пятеро диких
мужиков, дорвавшихся внезапно до водки и беззащитной женщины. Следует,
однако, отметить, что зеки не утратили окончательно чувства здоровой
осторожности и ящик водки оставили - ежели все забрать, то офицеры сильно
осерчают по прибытии и могут быть весьма неприятные последствия. А