Чтение 17–й страницы книги ~Не спешите с харакири~

- Да потому, что они желтые! Это же ясно, как божий день!

Как видите, мой Толстяк весьма и весьма любознателен и не менее
наблюдателен, как сказал бы мой знакомый наблюдатель со стороны двух нулей
H2.

Нас усаживают в большой черный автомобиль. За рулем сидит один тип. Я
узнаю его по желчному взгляду в мой адрес - это шофер той самой тачки, у
которой мы вчера прокололи шины. У меня возникает предположение, что мы
можем испытывать определенные трудности с интерпретацией своего вчерашнего
поведения по отношению к японским коллегам.

Телега пускается с места в карьер. Мы сидим сзади с одним из "утят".
Другой сидит рядом с водителем, но держится начеку и не спускает с нас узких
и пристальных глаз.

Наша лайба черной грозой пешеходов врезается в дорожный поток. Какое-то
время мы шлифуем по центру города, and after1 выкатываемся в пригород. Так
как эта дорога ведет в Кавазаки, я решаю, что нас везут на место
преступления.

Но на этот раз (единственный и неповторимый) Сан-Антонио ошибается. Мы
проезжаем через Кавазаки, почти не снижая скорости. Что это значит?

- Слушай, Сан-А,- бормочет его Невежество,-по этой дороге мы сможем
доехать до Франции?

- Ну, ты даешь! Япония расположена на архипелаге!

- А что это такое?

- Группа островов.

Я обращаюсь к японцу, говорящему по-французски:

- Куда вы везете нас?

- В Йокогаму!

- Зачем?

- Увидите сами!

Знаете ли, ну а если не знаете, то сейчас узнаете, ваш Сан-А не может
выносить, когда с ним разговаривают таким тоном.

- Помилуйте, уважаемый,- рявкаю я,- не забывайте, что вы имеете дело с
иностранным гражданином. Мне не нравятся ваши манеры и вы можете за них
поплатиться. Вместо ответа он безмятежно улыбается.

- Послушайте,-настаиваю я, разъяряясь, как бенгальский тигр, к хвосту
которого привязали улей.

-Во Франции, для того, чтобы кого-то задержать, требуется ордер на арест,
надеюсь, что у вас он тоже имеется?

Второй тип преспокойно достает из кармана мятую бумаженцию, испещренную
иероглифами.

- В последнем параграфе, допущена орфографическая ошибка,-улыбаюсь я.

При этом я не замечаю, что мой японский сосед по заднему сиденью коротко
бьет меня ребром ладони по шее. Можно подумать, что у меня случилось
короткое кровозамыкание спинного мозга с расширением верхней правой
диафрагмы, прогрессирующим выделением мокроты дифференциального компрессора
и атрофия яремной вены с последующим смещением соединительного хряща в
результате разрушительного подземного толчка.

Мне не хватает воздуха. Я распахнул свой хлебальник на ширину ворот
Вестминстерского аббатства в день коронации, и несмотря на это не могу
поймать ни одной частички кислорода для своих легких. Мне кажется, что я
вот-вот откину копыта. Как вы думаете, сколько лет человек может прожить без
воздуха?

Берю пытается отомстить за меня. Я вижу, как он вцепляется в глотку моего
обидчика, но в это время второй хмырь с переднего сиденья награждает его
ударом короткой резиновой дубинки по чану. Берю издает вздох экстаза и
сползает с сиденья. В свою очередь, я тоже получаю добавку на ходу от
реальности. Бац! И я ныряю в небытие. Мы превращаемся в две неподвижные
груды тряпья, сваленные в салоне машины, которая, не сбавляя хода, мчит нас
в неведомое.

Глава 9

"По-о-о бескрайним водам синим,

Где звезды блещут на волнах,

Поплыву вдво-оем я с милой..."

- Эй, Берю!

Мы уже не в машине, а в какой-то голой комнатухе, куда едва пробивается
свет через круглое слуховое окошко. Я связан, также как и Берю (который даже
скорее весь перевязан), и лежу на полу рядом с ним. Мой соотечественник
находится в сидячем положении и, грустно склонив голову на грудь, поет
тоскливым протяжным голосом, созерцая концы своих пут.

- Берю!

Мой друг умолкает, поднимает голову и смотрит на меня опустошенным
взглядом. Он выглядит очень усталым.

- Что вы сказали, месье?-лепечет он.

У меня возникает подозрение, что от удара шутильником по чану его бедные
мозги превратились в майонез. Он добавляет:

- Мы случайно не встречались в Касабланке?

- Послушай, Берю...

- Я весь внимание!

-Я никогда не был в Касабланке!

- Я тоже. Тогда это была, наверное, пара других типов.......

Он полностью теряет ко мне интерес, роняет на грудь башку и затягивает
неоконченную песню:

"Поплыву вдво-оем я с милой

На ночных капризных парусах."

Мне становится не по себе видеть его в таком состоянии. Вам не кажется,
что у бедолаги Берю поехала крыша? Впору передать несчастного на поруки
Берте, чтобы она выгуляла его в кресле-каталке по Булонскому лесу, или же
отправить проветриться на русской тройке с бубенцами по заснеженным степным
просторам.

- Эй, Толстяк, возьми себя в руки!

Но я не успеваю надоесть ему. Пол, на котором покоится мое тело, вдруг
уходит из-под моей спины. В тот же момент брызги пены залепляют слуховое
окошко, которое на деле оказывается иллюминатором каюты. Ошибка исключена:
подсознание Толстяка догадалось об этом - мы находимся в открытом море, вот
почему он затянул "Синие волны".

- Берю, соберись с мыслями, чувак, а то тебя дисквалифицируют.

Он мычит, жужжит, урчит, чихает и, наконец, вновь поднимает башку. Он
смотрит на меня, видит, узнает, улыбается и радостно говорит:

- Привет, чувак! Я неплохо вздремнул. Какова наша утренняя программа?

- Можно начать с посещения замка Иф,- вздыхаю я.

- Чего это тебе вдруг вздумалось? Я ничего не отвечаю. Он осматривается
по сторонам, морщит лоб мыслителя и бормочет:

- А, собственно говоря, где мы, Сан-А?

- Вопрос, конечно, интересный!

- Да ты ведь связан!

- Почти так же крепко, как и ты.

- Неужели и я тоже?!

- Я уже, кажется, сказал тебе об этом.

- Вот же, черт возьми! Я начинаю припоминать: легавые! Как этим псам
удалось отключить нас?

- Вряд ли это были легавые.

- Ты так думаешь?

- Да. Вчерашние наши знакомые тоже не были ими.

Тут, как в спектакле, распахивается дверь, и появляются пятеро типов.
Среди них-двое вчерашних "легашей" плюс худой, но чрезвычайно элегантный
старикашка с лицом пожилого ребенка. Вместо рта у него щель для опускания
монет в копилку, вместо глаз-два кругляша для игры в лото и два лепестка
лотоса вместо ушей. Да, чуть было не забыл! На месте шнобеля у него
красуется расплющенная картофелина.

На нем очки в изящной золотой оправе, костюм цвета морской волны без
всякой там соленой пены; седые волосы гладко зачесаны на пробор. Попутно я
замечаю, что четверо других всячески выказывают ему знаки (и даже
основательно проросшие злаки) глубочайшего почтения (метров двенадцать в
глубину по моим самым скромным подсчетам).

Кортеж приближается к нам вплотную и останавливается, как вкопанный.
Сущий кошмар! Мне начинает казаться, что я преставился и прямиком попал в
преисподнюю, где предо мною явились беспощадные судьи ареопага.

Слово берет старикан. И делает он это на французском, правда, весьма
сюсюкающем. После каждого произнесенного слова штрик высовывает язык и
облизывает место предполагаемых губ.

- Месье,-говорит он,-для меня большая честь принять вас на своей яхте.

- Ну и гостеприимство!- рычит Громила.- Развяжите нас, а то мы не можем
выразить вам нашу признательность. Старикашка продолжает:

- Мне не хотелось бы причинять вам неприятности, ни злоупотреблять вашим
драгоценным временем, поэтому я буду весьма признателен, если вы вернете мне
конверт.

- Какой еще конверт?-притворно удивляюсь я.

- Месье комиссар, вы должны прекрасно понимать, о чем идет речь. - Не
имею ни малейшего понятия! Старикан достает из кармана ингалятор, широко
распахивает свою копилочную щель и щедро опрыскивает себе нёбо.

- У меня астма,-извиняется он, пряча свое оборудование.

- Вам хорошо бы помог курс лечения на горном курорте Мон-Дор,- сочувствую
я.

- Итак, где этот конверт?

- Я не знаю...

Он повышает голос:

- Это конверт, который вы вытащили из кармана покойного-нашего дорогого
преданного друга Хотьубе и который вы показывали портье в отеле, а затем
обратились с ним к старому торговцу книгами на улице Рхю-Хи-Гули-Ху, после
чего, прикоснувшись к конверту, этот достойный человек отправился к предкам,
сделав себе харакири...