Чтение 17–й страницы книги ~Неприятности на свою голову~

Должно быть, чаевые королевские... Понятное дело... Засахаренные фрукты в
этом году просто бесценны!

Парень рассыпается в благодарностях и пятится, низко кланяясь... Дверь
закрывается, я опускаю мой мокрый от пота шпалер в карман и вытираю руки о
штаны.

Я навостряю слух, рассчитывая услышать шум разговора, но нет, все тихо.
Тогда я смело звоню. Тишина... Новый звонок, новая тишина... Что это значит?
Я быстренько прибегаю к помощи отмычки. Она уже знакома с этим замком, что
сокращает время переговоров. Открыв дверь, я врываюсь в квартиру со своей
карманной артиллерией в руке, как сумасшедший бегу на кухню и вижу, что
дверь черного хода приоткрыта. Высовываюсь в нее и слышу топот в самом
низу... Тогда я бросаюсь к окну, но - вот непруха!- черный ход выходит на
другую сторону дома, потому что дом угловой.

Если бы я мог исправить положение, отвесив себе тысячу пинков по заднице,
то взялся бы за дело прямо сейчас. Я не хочу вас растрогать сверх меры, но,
честное слово, у меня на глазах выступают слезы... Дать себя провести таким
образом, нет, это немыслимо! Я умираю... Агонизирую...

Досада вызывает сильную жажду, и я направляюсь прямиком к бутылке
коньяка. Затем выхожу из квартиры и, не обращая внимания на лифт, оставшийся
на верхнем этаже, со всех ног бегу вниз по лестнице...

Улица пустынна. Зато мое сердце полно злости и досады.

Я замечаю моего почтальона чуть дальше. Он выходит из соседнего дома.

- Эй, почтальон! Он оборачивается.

- Месье?..

- Слушайте, я из полиции, это очень серьезное дело... Вы только что
доставили посылку мадам Ван Борен?

- Да, но...

- Вам открыла служанка?

- Да, но...

- Как она выглядела? Он смотрит на меня.

- Но...

- Слушайте, старина, перестаньте блеять, как овца при перегоне на летнее
пастбище. Я прошу у вас ее описание. Это срочное дело. Напрягите немножко
орех, служащий вам мозгами.

- Но, месье... я... я прошу вас...

Чтобы остановить поток возражений, показываю ему мое удостоверение, не
давая времени увидеть, что оно французское. Главное - слово ПОЛИЦИЯ,
написанное гигантскими буквами. Разумеется, на нем есть трехцветная полоска,
но, может, он не только косой, но еще и дальтоник.

- Вот это да...- бормочет он,- я не думал... Ну, это была девушка...

Он прикрывает правый глаз, что на долю секунды придает его физиономии
нормальный вид.

- Симпатичная...- продолжает он,- хорошо сложенная... Тут... и тут...

Его короткие руки обрисовывают в воздухе привлекательные формы.

- Короче, старина! Я не прошу вас танцевать мне френч-канкан! Какое у нее
было лицо? На кого она похожа, на крысу или на Марлен Дитрих? Он радостно
улыбается.

- Для полицейского вы веселый...

Его глаза еще больше сближаются, как будто собрались раздавить
переносицу.

- Миленькое лицо... Она брюнетка со светлой прядью посередине и...

Брюнетка со светлой прядью!

Я хватаю почтальона за лацканы пиджака и пытаюсь смотреть ему в глаза,
отчего тоже начинаю косить.

- Вы уверены? Брюнетка? И обесцвеченная прядь, почти совершенно белая?

- Да, именно так...

- Мисс Огонь-в-заднице!- бормочу я.

- Чего?- квакает почтальон. Я его отпускаю. Он смотрит на меня.

- Мне надо позвонить,- говорю.

- Тут рядом есть кафе.

- Хорошо... Спасибо...

Охваченный угрызениями совести, я говорю ему:

- Пойдемте со мной... Я угощаю!

Глава 15

В предложении выпить почтальону есть своя соль ("Серебос", лучшая марка).
Служитель ведомства почт и телеграфа горд. Для него честь, что его угощает
полицейский. У каждого свое представление о чести, в зависимости от
темперамента.

Я иду к телефону и снова набираю номер комиссара, ведущего дело об
убийстве Рибенса. Его на месте нет, поскольку еще довольно рано, но меня
соединяют с одним из его заместителей.

- Да,- говорит он,- комиссар Табуа рассказывал о вас, господин
комиссар...

- Вы сопровождали его при выезде на осмотр места преступления на авеню
Леопольда Первого?

- Да...

- Тогда вы, конечно, помните девушку, обнаружившую труп?

- Мадемуазель Дюбёк?

- Я не знаю ее фамилию. Это красивая брюнетка с обесцвеченной по моде
сорок шестого года прядью. Представляете, да?

- Да, это она... На ней был зеленый жакет и бежевая юбка...

- Верно. Вы можете мне дать адрес этой красотки?

- Но... Она живет в том же доме!

- Вы в этом уверены?

- Конечно, я сам проводил ее к родителям. Отец отставной жандарм, а
малышка работает билетершей в кинотеатре.

- О'кей, спасибо...

- У вас ничего нового?

Я в нерешительности. Вам не кажется, что ваш друг Сан-А отстает от
событий? Не пора ли ему признать свое поражение? Если бы я рассказал полиции
все, что знал, она, возможно, справилась бы с делом лучше. Но я пытался
справиться один, время уходит, а я все так же далек от разгадки.

Но, хотя мой моральный дух немного подорван, я держусь хорошо.

- Нет, ничего нового. Благодарю вас...

Вешаю трубку на рычаг и в задумчивости выхожу из кабины.

Я слишком быстро начал строить умозаключения. Из-за упомянутой
почтальоном обесцвеченной пряди я сразу решил, что речь идет о малютке
Завалите-меня-месье. Вывод был слишком поспешным. Если не считать ее
повышенной готовности к любовным играм, она показалась мне совершенно
порядочной девушкой, работающей, живущей с папой-мамой, ведущей нормальную
жизнь.

Почтальон со смещенными глазами замечает:

- Вы чем-то озабочены?

- Пред ставьте себе, меня беспокоит печень.

- А синяки на вашем лице,- сардонически спрашивает он,- тоже вызваны
неполадками с печенью?

- Да,- говорю,- только не моей... Больная печенка делает людей
агрессивными. Он осушает свой стакан пива.

- Вы меня извините, но мне надо идти работать.

- Пожалуйста.

Он колеблется и протягивает мне свою честную руку, испачканную чернилами.
Я пожимаю его четыре крепких пальца, и мы расстаемся добрыми друзьями...

"И все-таки, Сан-Антонио,- рассуждаю я сам с собой,- эта малышка Дюбёк
знала Рибенса... Не надо забывать об этой детали. В этом деле, как и в любом
другом, следует использовать все имеющиеся данные!"

Я теряю время на раздумья, что, может быть, лучше, чем терять штаны, но
жутко непродуктивно...

Я иду по полным народу улицам до тех пор, пока не нахожу такси.

- Авеню Леопольда Первого!- бросаю я шоферу.

В который раз. Опыт приходит с возрастом. С каждой минутой он
накапливается в вас серией маленьких правд, которые заглатываешь, будто
устриц.

Например, я говорю себе, что в такой темной истории не надо было носиться
туда-сюда. Вместо того чтобы гонять от Ван Боренов к Рибенсу и от Рибенса к
Ван Боренам, мне следовало выбрать одну из двух подозрительных квартир и
следить за ней, пока не получу результат... Да, мне следовало действовать
именно так. Это привело бы к конкретному результату. Вместо этого я порхал
бабочкой, шевелил задницей, и что это дало?

Ни хрена! Только задница вспотела! Пока я был в одном месте, события
происходили в другом...

Да, я лопухнулся. Вот что значит действовать по-дилетантски и вести
расследование как любитель! Почему? А потому, что где-то в глубине души я
относился к этому делу не как к настоящему расследованию, а как к упражнению
в стиле. Я занимался им, будто разгадывал кроссворд. Я чувствовал себя
одиночкой в чужой стране, не имел возможности опереться на великолепно
отлаженную машину французской полиции.

- Вот авеню,- говорит мне шофер.- Какой дом вам нужен?

Не знаю, как он ехал, но добрались мы удивительно быстро. Может, я по
ошибке сел не в такси, а в реактивный самолет?

Я называю ему номер дома, в который хочу попасть, и - раз!- вот мы уже на
месте, можно вылезать.

Парень честно заслужил свои чаевые.

Захожу в дом. Толпа зевак рассматривает мокрое пятно на кафельном полу.
Кровь Рибенса смыли, и эта лужа - единственный след, оставшийся от драмы, но
людям на это наплевать. Они подключают свое воображение. К тому же тут есть
соседка, видевшая этой ночью труп, и она рассказывает, описывает,
живописует, не жалея красок, во всех деталях, с дрожью, с чувством, с "Об
этом даже страшно рассказывать" и "Меня до сих пор трясет"...

Если вам нужны междометия, обращайтесь к ней, у нее их полна коробочка!