был мальчонка, бритый наголо, - Анджей, брат Боженки, которая с моста в
реку бросилась), и был "Игорек" в настроении добром, предвкушая, как
сегодня вечером обожжет гортань, тепло обвалится в живот, а потом весело в
голове станет, и скажет он своей кодле песни петь, и слеза в глазу закипит
- нежная, прозрачная, высокой воровской печали слеза. Впрочем, с
уголовниками его тоже не держали, выделив особую камеру, - чем дальше, тем
больше уголовники попадали под влияние политических: те объясняли (не
рецидивистам, конечно, не злым татям-душегубам, а несчастным, обращенным в
преступников голодом и нищетою), кто и отчего виноват в их горестной
судьбе. По всему выходило - царь, буржуй, поп... С такими, как "Игорек",
разговаривать было бесполезно - садист, ближе к зверю, чем к человеку.
студентом, - иди сюда.
было свою фуражечку поправить, но не успел: полетел на землю, ослепленный
страшным, длинным ударом. Второго политика "Игорек" ухватил за горло,
поднял за грудки, подержал в воздухе, застонал, швырнул от себя и хотел в
рученьки ударить, "камаринскую" показать "политикам", но не успел: в
мгновение, по чьему-то (не приметил, дура!) крику он и кодла оказались в
кругу людей: сорок семь "политиков" на него и его кодлу. Запросто не
пройти сквозь них, тут с умом надо, с "нервом".
резким броском вытащил нож из-за голенища, попер на "политиков",
оскалившись, дыша с хрипом ("На устрашение хорошо бьет, - объяснил он
начальнику тюрьмы в свое время, - ежели тихо - страху нет, все надо на
хрипе делать или на визге").
(ощутил - ребром ладони), а потом стало тихо, и он понял, что лежит на
земле, и травка пахнет солнцем и конской мочой, а рядом с ним штабельком
лежит его кодла.
может, это "политиков" смутит и в страх бросит, но никого крик его не
смутил, кроме тюремного начальника Лятосковича, который бежал по гулким
тюремным лестницам, чувствуя, как кровь колотит в висках.
и выбил из руки нож. - Никто тебя не собирается убивать, мерзавец. Не
орать.
тонко, но п р и к а з н о крикнул:
ружья наперевес; "политики" расступились, и Лятоскович прошел сквозь их
молчаливый строй к "Игорьку", который по-прежнему лежал на земле вместе со
своей кодлой.
остервенелой яростью ударил "Игорька" ногой под ребро, а потом всю его
кодлу стал пинать - Анджея тоже.
сказал бледный, тот, что нож выбивал. - А ребенка мучить, - он кивнул на
Анджея, - зверство!
повторяем наши требования: немедленно отправьте нас к местам ссылки и
заранее сообщите адреса, чтобы мы имели возможность уведомить родных.
колебался, как вести себя, а потом ответил:
прогулки под конвоем будете ходить! Все, достукалися, голуби!
помогали, курьерами ночью были, ходили по тюрьме, ш е п о т передавали...
Камера, где сидел "Игорек", была заперта - уголовных горемык он, агент
охранки, душегуб и палач, побаивался.
по-вчерашнему негромкому окрику Дзержинского и Сладкопевцева, разоружили
стражу, подвели побелевших служивых к воротам, распахнули их - унтер сразу
же отдал ключи, сам помог трясущейся рукой замок отпереть ("Он бы на нашем
месте всех перестрелял, - подумал Дзержинский, - видно, не верит до сих
пор, что отпустим"), - и вытолкали наружу.
- сказал Дзержинский, - побег считаю безумием: или нас подведут к
виселице, или мы погибнем в тайге. О нашей же демонстрации узнает Россия,
весь мир. Считаю побег ошибкой. Однако вопрос таков, что настаивать никто
не имеет права - каждый из семи неопрошенных имеет право уйти в тайгу.
Голосуем...
повозочке на высоких рессорах приехал вице-губернатор, Лятоскович был
отправлен на переговоры к восставшим.
призываю вас к благоразумию. Вице-губернатор готов вступить в переговоры
при условии, что вы снимете флаг.
виден он был в закатном солнце далеко окрест, а особенно солдатам он был
виден, и это раздражало вице-губернатора, ибо сам он на это - тьфу, и
забыл! - он сам-то многое чего знает, а "темноте" это видеть не надобно,
это может в них о с т а т ь с я; все можно вытравить, только память не
вытравишь, она человеку придана в большей мере, чем разум.
требования - два. После этого мы вступим в переговоры.
переглянулись, о чем-то тихо п е р е б р о с и л и с ь.
но тот уткнулся в газету, которую ему передал адъютант, а в газете на
первой полосе заголовок: "Заговорщиками убит министр внутренних дел
Сипягин! Революционеры требуют отмены "чрезвычайных мер"!"
имеет это, - он глянул на заголовок, - к тому, - вице-губернатор кивнул на
восставшую тюрьму, где пели "Интернационал", - шустрые уголовники из
бедолаг успели какими-то одним им ведомыми таинственными путями узнать о
Сипягине и "политикам" эту новость незамедлительно сообщили.
обратить внимание. Стоит ли? Может, добром? Им же всем по пять лет Якутии
- сколько их навек успокоится? Сколько пересмотрит свои убеждения, только
б домой, в привычное возвратиться? Шум будет-с, - повторил адъютант
убежденно. - Большой шум-с...
резво, с п о н и м а н и е м.
сиятельство Павла Никодимыча...
Сладкопевцеву и эсдеку Богданову:
удовлетворят.
дворянина Феликса Эдмундова Дзержинского, приговоренного к пяти годам
ссыльного поселения в Вилюйске, отправлены мною Вам при сем письме и
переданы в железнодорожную жандармерию на предмет ознакомления с оной всех
чинов пограничной стражи с целью немедленного заарестования означенного
Дзержинского. Портрет Дзержинского отправлен мною также заведывающему
заграничной агентурою в Берлине г. Гартингу для обнаружения Дзержинского,
если он сумел уйти за границу Империи. При этом я ознакомил с его
фотографиею и дал описание злоумышленника всем полицейским и жандармским
чинам, несущим охрану сухопутной и морской границы на территории
Королевства Польского.
со странным чувством любопытства, жалости и снисхождения, рожденного
ощущением м а л о с т и, а посему - обреченности этого человека.
Испугавшись, однако, что газетчик сможет понять истинный, тайный смысл его
сострадания, редактор еще раз пробежал сообщение из Сибири об участившихся
случаях побегов ссыльных поселенцев, зачеркнул прочитанное, отбросил, не
задержавшись даже взглядом на фамилии Дзержинский, потом углубился в
чтение большой передовой статьи об экономическом кризисе, надвигающемся
страшно и зримо, о голодающих в приволжских степях и на юге Урала, о том,
что следует принимать немедленные и действенные, реальные меры, которые
только и могут спасти империю от катастрофы; задумчиво почесал кончиком
пера лоб и спросил наконец: